– Нет, не зря Ленин называет тебя единственным европейцем в партии, – Лео чокается с ним глиняной кружкой. – Он, кстати, сейчас в Швейцарии.
– Да, я уже читал отчёт о его выступлении в Цюрихе. И, знаешь, меня очень погрели его слова: «Нет большего несчастья для нации, как покорить себе другую нацию». Но есть и то, с чём не согласиться сразу, о чём надо крепко подумать.
– Ты про возможную войну?
– Даже слепому уже видно, что она вот-вот будет. И затронет она не только Балканы, потому что речь идёт о переделе мира. Лео, мы же на пороховой бочке сидим. Ленин это тоже понимает и утверждает, что марксисты должны выступать за поражение своего правительства, за превращение войны империалистической в войну гражданскую. На мой взгляд, это спорно, мягко говоря.
– Рако, а давай не будем портить такой прекрасный вечер? Давай завтра о войне поговорим, а? Расскажи лучше, как ты жил эти годы.
– Как я жил? Как обычно. Много работал, много ездил по Европе. Друзья обзывали меня «кочевником революции». В 1899 году отправились с женой в Россию. Мы ещё тогда могли с тобой встретиться, но ты ж в то время в тюрьме отсиживался, – усмехнулся по-доброму Христо. – Из России выгнали как «неблагонадёжного», воссоединился с женой лишь через год – оказывается, у русских за взятку можно стать и «благим», и «надёжным». Жена умерла родами, а следом ушёл из жизни отец. То был тяжёлый период для меня. Больше года служил в румынском военном госпитале. С верными товарищами создали здесь партию социалистов. Сейчас постоянно пишу статьи для марксистских изданий, плотно занимаюсь отцовским наследством, наращиваю прибавочную стоимость для нужд партии…
– Кстати, я у твоего кучера видел якорь на руке – он что, русский?
– Он из тех матросов с броненосца «Князь Потёмкин», что остались в Румынии, – Христо закурил новую сигару, словно показывая, что рассказ будет длинным. – В русской революции 1905 года это, наверное, одно из самых значимых восстаний. Интересная сложилась тогда ситуация. Ты только представь, с каким ужасом румынские власти смотрели на русский броненосец, появившийся на рейде Констанцы. Они не хотели принимать незваных гостей, но больше боялись, что откажи – и матросы начнут из главного калибра обстреливать город.
– Говорят, ты немало сделал, чтобы всё уладилось к обоюдному согласию.
– Я не раз ездил на корабль. Его Ленин назвал «непобеждённой территорией революции». Но всё было не просто. Главное – за организаторами восстания шло меньшинство. А надо было решать судьбы всех семисот матросов, гарантировать их неприкосновенность, дать им статус, который не предусматривал бы принудительной депортации, разрешал бы жить здесь и работать. Румынские социалисты вышли на митинги в поддержку восставших. Полиция применила силу при разгоне, и мне тоже досталось так, что оказался в больнице…
– А что стало с «потёмкинцами»?
– Поначалу всё было хорошо. Но семейные стали выписывать из России жен и детей, это не понравилось властям. Большинство матросов потянулись в Америку, часть разбрелась по Европе, душ полтораста осталось в Румынии. Их здесь ценят как честных и старательных работников…
Христо долил вино гостю и себе и продолжил:
– Многие женились на румынках, обзавелись домишками-детишками. «Подрумынились», как ты говоришь. Уже так рассуждают: «Наследник царя Фердинанда, похоже, российскую княжну за себя берёт, и будто бы Бессарабия пойдёт в приданое. Получим, говорят, от России Бессарабию, от Австрии добудем Трансильванию и Буковину, у Болгарии уже кусок оттяпали – станет Румыния самой богатой страной, вот тогда заживём…
– Да уж! – усмехнулся в усы Троцкий. – Народ согласен на войну. Как ни крути, она всё ближе…
Утром они поехали в Констанцу. Конюх – тот самый, с якорем на руке – запряг тарантас, и поутру, ещё солнце не взошло, они отправились. Когда въезжали в городок Эфорие, Троцкий, завидев десятки полуголых людей, измазанных лечебной грязью, засмеялся:
– Христо, снимаю шляпу! Ты, как всегда, прав: это природная лечебница. Эйфория! Когда революция победит – мы все так будем жить!
Дорога шла берегом моря. Оно с утра было ещё спокойным, лишь кривые полосы тёмно-зелёных водорослей доказывали, что всю ночью волны играли камнями. Пахло море пряно, божественно.
Часам к девяти решили остановиться и передохнуть. Хозяин таверны, старый турок, принципиально не снявший феску с головы, принёс им кофе в маленьких чашечках, небольшой кувшин с ледяной водой и целую миску рахат-лукума.
– И здесь тебя знают? – спросил Лео, услышав, как дружелюбно Христо говорил с хозяином.
– Нет, я здесь первый раз. Просто старик спросил, кто мы. Я честно ответил, что социал-демократы из России. И он честно признался, что уважает Россию, хотя и был ранен на Шипке. Уважение через силу – здесь это в традиции, Лео…
Прошло полтора часа, и вот они уже в Констанце. Христо что-то ищет в многочисленных лавках для своего большого хозяйства. Ворчит, что всё заметно подорожало. Улицы в центре города шумны, удивляют богатством, близкому к показной роскоши и мотовству. Все что-то продают, громко торгуясь, или молча бездельничают – бродят взад-вперёд, пьют кофе, играют в кости. У пивной «Князь Потёмкин», сидя на корточках, бородатые мужики курят ароматные турецкие сигареты.
Становится жарко, лёгкий морской бриз не спасает. Пробравшись сквозь уличную толпу, к тарантасу подходит босоногая цыганка. Она ещё совсем ребёнок, лет шестнадцати, но держит у груди младенца, туго завёрнутого в тряпки. Что-то говорит Троцкому.
– Предлагает погадать по руке, – перевёл Раковский.
Лео протягивает ей две монеты. Цыганка быстро прячет их, молча изучает Лёвину ладошку, потом резко поворачивается к Раковскому, хватает за руку и его. Она не смотрит мужчинам в глаза, молниеносно вернув монетки, быстро отходит от тарантаса. Обернувшись, громко что-то говорит – и исчезает в толпе.
– Что? Что она сказала, Христо?
– Она сказала, что мы оба плохо кончим, Лео. Убьют нас…
…Начало войны они встретили по-разному.
Лев Троцкий после Балкан вернулся в Вену, где ему нравилось настолько, что он мечтал там остаться долго. Почему бы и нет?
На солнечной стороне узкой венской улочки –
Гнутая спинка стула, запах утренней булочки.
Войны здесь нет, есть бетховенские сонаты –
Разве мы не об этом мечтали когда-то?
Но знакомый австрийский полицейский вечером 2 августа 1914-го шепнул ему, что завтра выйдет приказ об аресте всех русских и сербов. И Лев Давидович с семьёй ночью покинул Австро-Венгрию. Некоторое время Троцкий жил и работал в нейтральной Швейцарии, написал там книгу «Война и Интернационал».
Там же, в Швейцарии, оказался и Ленин с соратницами – Надеждой Крупской и Инессой Арманд. Они тоже в начале августа жили в Австро-Венгрии, и у Ленина тоже были знакомые в полиции, но повезло Ильичу меньше. Впрочем, закончилось всё благополучно. В отличие от сотен интернированных и казнённых русских эмигрантов, будущему вождю мирового пролетариата удалось через полмесяца освободиться из тюрьмы. Спасибо местным друзьям-демократам – они морально и материально поручились за его благонадёжность.
Христиан Раковский, когда началась война, работал доктором в своей Мангалии. Он недавно женился в третий раз, руководил местной социал-демократической организацией, редактировал ежедневную газету – словом, жил как обычно. Но когда Румыния вступила в войну на стороне Антанты, был арестован за распространение пораженческих настроений.
Из тюрьмы его освободил подошедший русский гарнизон. Христо тоже мог поехать в нейтральную Швейцарию, но шёл май 1917-го, и весь мир с интересом наблюдал, как в России творится нечто роковое. Туда, к старым своим друзьям, Раковский с семьёй и отправился.
Сразу после Октябрьской революции он вступает в партию большевиков, а спустя всего два месяца он уже комиссар-организатор Совнаркома РСФСР, помогает устанавливать советскую власть на юге страны. Через год его направляют на Украину – и ни кем-нибудь, а главой правительства.
В начале 1919 года дела там были аховые, или, как сказал бы Ленин, архиаховые. Властвовать на Украине мечтали и кайзеровские немцы, и петлюровские бандиты, и белые генералы, и «зелёные» атаманы. Четыре с лишним года Христиан Раковский строил на этой земле народную власть.
[justify]А потом было его публичное выступление против национальной политики Сталина. Раковский заявил: «Нужно отнять от союзных комиссариатов девять десятых их прав и передать национальным республикам». Этой фразы оказалось достаточно, чтобы новый генсек снял «единственного настоящего европейца» с поста председателя Совнаркома Украины. Дальше – годы тяжёлой дипломатической работы вдали от