Я отключился, чтобы не столкнуться с матерью, не услышать ее голос; в подобной ситуации это лишь осложнило бы мои чувства. Я остановил машину на том же месте, где высадил Корину две недели назад. Во избежание соблазна и мучений я решил убрать телефон подальше от глаз. Я выключил звук и положил мобильник в самое недоступное место, пришедшее на ум: в багажник. Здание находилось на какой-то запутанной улице с лестницами и закоулками в одном из тех кварталов, что строились в семидесятые годы: кварталов с небольшими сквериками между ними и десятками разношерстных машин, в борьбе отстаивающих свое право на парковку. Эти дома были построены для работяг, которые не могли позволить себе даже Seat 127. Теперь все изменилось, автомобили имелись у всех, и мне было трудно наблюдать, стоя во втором ряду, поскольку две из трех машин гудели, давая понять, что я мешаю им проехать. Я ждал около сорока минут и за это время даже успокоился. Близость квартиры Корины, ее мира, казалось, приближает меня к возможности быть с ней, к тому, что она не исчезнет навсегда из моей жизни.
***
“Мне нужны отношения, в которых я не ошибусь. – Это первое, что я сказал бы Корине, увидев ее снова. – Отношения, в которых все гладко, естественно, без потрясений как в твой день рождения. Не хочу играть в кошки-мышки, хочу любить тебя такой, какая ты есть, и чтобы ты так же любила меня”. Одно место на парковке освободилось, и я стал маневрировать, чтобы его занять, оборвав свой монолог. Наконец мне удалось припарковаться как следует, что тоже имело свою неприятную сторону: каждые несколько минут передо мной останавливалась какая-нибудь машина, и, возможно, уже круживший с полчаса по окрестности водитель, желавший пойти домой и отдохнуть, сигналил мне, показывая жестом: “Уезжаешь?”. Я отвечал, что остаюсь, и уставший водитель бросал на меня сердитый взгляд, словно говоря: “Ну так выйди из машины, придурок, и не путай меня”.
***
Неожиданно я увидел ее. Она выходила из машины. За рулем сидел здоровенный крепыш лет сорока. Корина открыла багажник, потом подошла к двери подъезда, позвонила по домофону, с кем-то поговорила и вернулась к малолитражке. Она прислонилась к машине и чего-то ждала. Сидевший за рулем детина вылез наружу, раскурил две сигареты и одну из них предложил Корине. Она закурила, и я испугался. Не знаю почему, но испугался. Я не знал, что Корина курит. За все время, проведенное вместе, я ни разу не видел, чтобы она курила. Ни в магазине, ни где-либо еще. Я и подумать не мог, что она курящая. Мама курит, сестра тоже, а я нет. Я ничего не имею против курящих людей, но от Корины, сам не знаю почему, не ожидал такого. Мне стало страшно. Тогда, вместо того чтобы выйти из машины, подойти к ней, как я хотел, и сказать: “Корина, прости меня за то, что было утром. Единственное, что я хочу, это сделать тебя счастливой, предложить тебе свою поддержку и любовь, бла-бла-бла…”, я пригнулся, чтобы она меня не заметила. Из подъезда вышла какая-то молодая толстушка. Вероятно, небезызвестная мне невестка с того самого дня рождения. Втроем они стали доставать из багажника коробки. Пять коробок. На трех было написано “Mar de Diamantes”, на двух других – “ Edding ” и “Pelican”. Затем они достали холщовую сумку, которую я видел в магазине каждый день, и баул из кожзама. Всё это троица занесла в подъезд. Женщины скрылись из виду, а мужчина вернулся к своей машине и уехал. Представляю, как он покружил, прежде чем припарковаться.
***
С мобильником в багажнике я вернулся домой. Ловко поставил машину в гараж, на ее законное место, и зашел домой, когда детей как раз укладывали в кровать. Потом я пошел в ванную и выпил мамину снотворную таблетку.