«Любовная романтика» 3-й тур 2-я группа 2-й поединок

попробуй, если понравятся, возьмёшь, у меня здесь много.
Всё, что нужно было знать барышне «Уткиной» — это откуда она берёт эти «составляющие» духов, ведь среди старых флаконов с духами, стояли совсем новые, а секретом составления этих духов как раз и занималась её семья. Вопрос звучал как-то не по-светски прямо.
— Откуда у вас всё это, Мария Вениаминовна? У вас этого не должно быть, — она силилась ещё добавить несколько слов, но «нервов не хватило».
— Душенька, — Маша была уступчивой барынькой, но не во всём: что касалось семейной чести здесь равных ей не было, — здесь ничего, — она обвела рукой всё «стекло» на столе, — краденого нет, а есть только один подаренный господином Лужиным флакон с нотками розмарина. Его он подарил моей маме, — она замешкалась, — а вот стойте, её письмо, адресованное своему мужу, всё читать не буду, только этот кусочек, слушайте, — Маша стала читать гробовым голосом, чем, конечно, рассмешила соседку, — «милый» — это мы пропускаем, вот отсюда: «Вчера у Лужиных зашёл спор о розмарине, вроде это не такой цветок как все, ну я и высказалась в пользу другого цветка ароматнее их любимца, тогда старая карга Елизавета Васильевна, — Маша эти слова читала с выражением, — заупрямилась так, что назвала мой цветок „уткой“ по сравнению с их „лебедем“, мы поссорились и, сколько бы мы потом не сталкивались, говорили только о преимуществах запахов и розмарин у них был на первом месте: как тебе такое? А теперь главное, дорогой Вениамин, он подарил флакон духов, сделанные им самим, но что в них „спрятаны“ нотки розмарина ни словом не обмолвился, а я уловила. Ты помнишь…»
Дальше Мария Вениаминовна читать не стала.
— Вот этот самый флакон, — она постучала пальцем по крышечке, — забери его, видеть больше не могу, а мама расстраивалась всё время, как его увидит.
— Не возьму, — «Уткина», она же Даша Лужина, сразу поникла, извинилась и быстро ушла.
Коляска следовала за ней, а она бежала: так была расстроена.

Поговорив с братом, который казался её моложе, но был старше на семь лет и, выяснив до конца обстоятельства дела, пришли к выводу: с Лужиными пора объясниться.
— Пригласим на чай, — сказала Маша, — пусть приедут, в непринуждённой обстановке…
— Набьём им морду, — сострил брат, — сестрёнка, мы по-другому не можем, как наша мама расстроила всех нас, так до этих пор помириться не можем. Нужно что-то другое, понимаешь? Ссорились наши родители из-за какого-то цветка — не верю, что так можно: мама взбалмошной не была, и почему отец уехал от неё и скончался за тридевять земель отсюда? Да ты хоть его помнишь, нашего отца, Маша? Даже я едва его вспоминаю, он замедлился, — так-так… — он думал и ходил по кабинету, заложив руки за спину, — ладно, — остановился, потёр щёку, — выясним, только Лужина одного надо приглашать. Напиши, как ты умеешь, я подпишу, что пора бы уж нам извиниться и прочее. Хотя постой, он виноват перед матерью, но в чём?

Брат с сестрой перебирали бумаги. В письмах были отметки, какие-то зачёркнутые слова и предложения (мама никогда не переписывала начисто), но объяснения так и не было. В письмах сквозило раскаяние, но это ничего не дало — разгадки не было. Все вещи отца, включая мамины письма к нему, были здесь — отцовских писем не было. Что делала с ними мать и были ли они — дети не знали. Родители умерли, старшую дочь увёз за границу муж, она так и не появилась ни на свадьбе сестры, ни на похоронах матери — далеко. Они двое остались — брат с сестрой. Муж Маши — Андрей умер от чахотки сразу после свадьбы, так и не подарив ей наследника своего состояния. Теперь она заведует всем, хотя по завещанию всё принадлежит сыну, так и не зачатому молодой парой. При отсутствии наследника, Маша, выйдя во второй раз замуж, потеряет право распоряжаться состоянием покойного мужа, и наследство перейдёт к другому представителю его рода, как указано в завещании. Пока Маше не нравился никто, и она занималась духами, «стряпала», как говорил брат, по своему вкусу, всё невозможное смешивая. Страсть пришла на смену увлечению и свободное время Маша проводила со своими «бутыльками» — брат не разделял её увлечения, но и не мешал сестре.
— Откуда у тебя чутьё, что надо смешивать? — спрашивал он сестру. — Я бы не догадался даже, что спирт непригоден, не то что травы и цветы. Как у тебя это получается?
— Мне это интересно, беру лепесток розы, например, а он тянется к этому цветку, значит, подходит.
Её объяснения брата не устраивали, он смеялся не оттого, что был скептиком, а просто не понимал, как можно сутками не отдыхая заниматься таким делом: он считал его мужским занятием. Однако был рад, что сестра находит время, приезжает и подолгу гостит летом в его имении. Для неё выращиваются цветы, выписываются новые семена и даже кусты привозят из жарких стран. Стоит ли говорить о дорогой оранжерее, которую он соорудил по её заказу для лучшей сохранности дорогих роз и теплолюбивых кустарников. Аромат от них стоял такой, что осы со всей округи слетались к ним на пир. Что только она не делала с этими ароматами и ведь получалось же.
Однажды брат решился ей напомнить, что годы уходят, пора бы уже семью заводить, на что она ответила:
— Мне бы такого как ты: доброго, щедрого, умного и ещё богатого. Сейчас у меня деньги есть, я могу позволить себе многое, а времени хоть отбавляй, надо чтобы не меньше этого было. Знаешь такого? — она засмеялась.
— Такого больше нет, — продолжил брат, — таким был Андрей, твой милый и любимый.
— Вот именно! — сестра подняла указательный палец вверх. — И единственный.

Соседей решили не приглашать, а поехали сами, предупредив запиской. Как всегда, учтиво, Маша написала: «В следующий выходной приедем, ждите. Будем мириться». И подписи в две фамилии.
К Лужиным поехали по очереди, сначала брат, а сестра верхом на лошади позже — так захотела, заодно «проветрится». Это для тех, у кого нос «забит» запахами, нужны прогулки, тогда чётче восприятие ароматов.
Пётр уже тепло был встречен соседом, а Маша всё гуляла по округе, совсем не торопясь в гости, ведь с Дашей они так и не помирились, хотя своей вины Маша не чувствовала. С разницей в два года они всё же не были подругами, но, как часто это бывает, соседки обычно дружат.
— Мама здесь не при чём, — объясняла отчуждение Маша, — мы другие, не дружные, нам не интересно вместе: я ей объясняю букет запахов, а ей неинтересно, смотрит, будто ждёт, когда я закончу.
Брат обычно смеялся, девушка ему нравилась, но жениться он не спешил: поглядывал на Машиных подруг, любезничал с ними — только и всего.

За всё время отсутствия сестры, он успел познакомиться с гостями, которые гостили у Лужиных и выслушать немало тёплых слов о своей матери. Она в своё время была знакома и даже на короткой ноге с гостьей, у которой, к слову сказать, дочь на выданье. К счастью, её здесь не было, так что угроза, нависшая было над Петром, вмиг улетучилась с приездом сестры. Маша была румяная от быстрой езды, со всеми гостями она была знакома, лишь поздоровалась и тут же всех пригласили за стол отобедать, чем Бог послал. Разговор не клеился, обедали молча, стол ломился от угощений, после десерта мужчины вышли покурить. Дамы ещё ели мороженное, переглядывались и зачем-то перешёптывались. Громогласно хозяин дома пригласил всех в сад, но дамы уютно устроились на веранде — все, кроме Маши: ей было интересно посмотреть на растения. Роскошные цветы её не удивляли, но бросилась в глаза большая клумба с фиолетовыми цветами розмарина. Сюда подвёл своих гостей Семён Павлович и стал рассказывать об уникальных свойствах «этого цветка». Когда утомлённые гости расходились по углам сада, рассматривая редкие экземпляры, брат с сестрой остались наедине с хозяином дома. Первым начал разговор Семён Павлович.

— Я, конечно, знал причину развода вашей матери с мужем. Мы полюбили друг друга, когда она уже была замужем. Долго держалась, да и ты, Пётр, уже родился. Что мне оставалось делать? Женился, тогда казалось — любил жену, а потом всё вдруг изменилось: не могу смотреть, вижу только её, Машу, — он смахнул наворачивающуюся слезу, — замучил я жену придирками, смотрю — терпит и давай больше, а сил держаться уже нет. Как у Маши дочь родилась, тут и пошло — стали встречаться и уж без разницы видят ли нас. Так муж её уехал, оставив одну с детьми и больше не возвращался. А Маша уж позже родилась — моя дочь, выходит. Думал, она рассказала вам перед своей кончиной. Ругала меня, бедная, и жалела, что не с ней, и в прощанье отказала, а всё жена — не простила измены мне и ей, шпильки вставляла на каждом слове, ругались они сильно. Даша мне не родная дочь, приёмная: так и не могу на жену смотреть, до сих пор Маша снится. Вы уж отнесите от меня букет на её могилу.
Он достал заготовленный заранее букет из роз, любимого ею розового цвета с пурпурными прожилками.
— Вы уж сами отвезите, — предложил Пётр, — вы нам теперь не чужой, приезжайте запросто.
Ещё поговорили. Маша ушла с отцом в его лабораторию «вдыхать новые ароматы», а Пётр уединился с Дашей восхвалять Данте с его возлюбленной Беатриче.