«Любовная романтика» 3-й тур 2-я группа 2-й поединок

днях на зимней турбазе. Вернее, о пяти вечерах, потому что днем они просто катались на лыжах или с горки, а по вечерам – лицедействовали, разыгрывая в лицах глупую романтическую историю.
- Ну почему же глупую? – спросила Лиза, не поднимая глаз.
Михаэль пожал плечами.
- А разве нет? И знаешь, какую загадку она мне загадала напоследок? Я до сих пор о ней иногда размышляю. Не в смысле, что она, то есть Лиза, имела в виду... наверное, ничего особенного... Но порой у меня такое чувство, будто не девочка мне ее загадала, а сама жизнь. А эта дама ведь никогда не шутит.
- Какую загадку?
- Это из сказки. Русской народной, кажется, а может, и нет, - сказал Михаэль и слово в слово повторил заветную формулу.
Несколько минут Лиза молчала и уже не чертила на столе круги, а смотрела прямо перед собой.
- Если это сказка... – произнесла она, наконец, - то «не-знаю-что»... наверное, что-то волшебное.
Михаэль усмехнулся.
- Для начала неплохо бы понять, что такое «не-знаю-где» и как туда попадают.
- Ну, это просто.
- Да? – спросил он, внезапно заинтересовавшись.
- Я думаю, - неуверенно сказала Лиза, - это там, за горизонтом.
- Не понимаю, - нахмурился Михаэль. – Как это?
Он и в самом деле не понимал. Горизонт – иллюзия. За ним не только ничего нет, а его самого – нет. И дойти до него невозможно, как невозможно по радуге вскарабкаться на небо.
- Ты не веришь, - вздохнула Лиза. – А ведь я там была.
- Где?
- За горизонтом.
- И что там? – спросил он жадно.
- Знаешь... наверное, у каждого свое. Как и горизонт у каждого – свой, - ответила она, знакомым до боли движением сдвинув брови.
Не широкие, как у московской девочки Лизы, а выщипанные тонкой ниточкой. И все равно у Михаэля защемило сердце. Словно завеса между прошлым и настоящим внезапно порвалась сверху донизу. И в прореху затекал нестерпимо яркий свет.
Из бара они вышли в ночь и медленно побрели вдоль набережной Саара. Мимо городского театра, мимо темной остекленной громады концертного зала, мимо детской площадки с горками и качелями. Со стороны реки дул прохладный ночной ветер. В черной воде качались лунные отражения фонарей.
- Пойдем, посмотрим «Эмфину», - предложила Лиза, и, хотя Михаэль не видел ее лица – она отворачивалась от ветра – в ее голосе ему послышались озорные нотки.
Он удивился.
- «Эмфина» - это что?
- Ну, корабль, который горел.
- А... Да я ее, вроде, видел.
Теперь и он вспомнил. Плавучий ресторан, еще в апреле пострадавший от пожара, до сих пор болтался у берега, ожидая своей судьбы. Предполагалось, что его затопят. Но вряд ли в черте города, скорее отбуксуют куда-нибудь подальше от Саарбрюккена.
- Изнутри?
Михаэль покачал головой. Вместе с Лизой он готов был идти куда угодно, а лучше – просто вот так неторопливо прогуливаться по безлюдному берегу. Кстати, а куда подевались все? Ведь час еще не такой уж и поздний?
Ах, да, вспомнил он, сегодня же Германия играет с Аргентиной и бюргеры, наверняка, прильнули к телеэкранам – смотрят футбол.
- И как ты собираешься попасть внутрь? – спросил он недоверчиво.
- Там очень мелко, - объяснила Лиза. – Дойдем вброд. Вода еще не холодная.
Михаэль поежился.
- Хочешь, чтобы нас забрали в полицию? Горел он или нет, это частная собственность.
- Ты видишь здесь хоть одного полицейского? – возразила Лиза. – Хоть одного человека?
Он еще раз окинул взглядом пустую набережную и вдруг почувствовал себя ребенком. Словно шелуха лет осыпалась с реальности, обнажив ее истинную – и вечную – сущность. Ребенком, готовым совершить какую-нибудь невообразимую глупость. Просто так, из любопытства. Из детского невинного желания проверить окружающий мир на подлинность.
- Но он, наверное, заперт? – сделал он последнюю попытку отказаться от дикой затеи.
- Там нечего больше запирать.
Вода в Сааре оказалась холодной, а течение у берега – на удивление быстрым. Лиза и Михаэль стояли, держась друг за друга, чтобы не упасть. А река неслась мимо, сбивая с ног, обтекала жестоко и пенно, неумолимая, как время. Но они смеялись. Крепко обнявшись, заключив один другого в надежное кольцо рук. Времени и реке вопреки.
До «Эмфины» они все-таки добрались, но смотреть там оказалось не на что, кроме обугленных столов и стульев. Света внутри не было, только узкий луч фонаря падал через круглое окно. Из черных, выгнутых стен торчала горелая проводка. А ведь еще несколько месяцев назад здесь веселились люди, пили и ели, знакомились и влюблялись. Михаэлю сделалось грустно. Странное возбуждение и детская веселость схлынули, а на их место пришли холод, усталость и озноб.
- Прости, что затащила тебя в воду, - сказала Лиза, когда они, стуча зубами, выбрались, наконец, на берег. – Пора по домам, а то совсем простудимся. Позвони мне... Ведь ты позвонишь?
- Конечно! – ответил Михаэль уверенно.
И они обменялись номерами телефонов.
Мог ли он напроситься к ней в гости? Или пригласить ее к себе? Наверное, да. По крайней мере, мог бы попробовать, но... Это тот случай, понял Михаэль, когда не тянет осушить бокал залпом, а хочется длить удовольствие, не торопиться и пить маленькими глотками. А на дне его – кто знает, что там. Может быть, поблескивает золотое колечко счастья?
Вернувшись домой, он хотел сразу лечь спать. Завтра на работе – трудный день. Но какая-то мелочь, заноза, засевшая не то в голове, не то в сердце – не давала покоя. Им овладело странное, потустороннее ощущение – что-то случилось, случится, уже происходит... И с глубоким вздохом он включил компьютер. В почтовом ящике лежало сообщение со знакомого адреса. Михаэль обреченно кликнул на него, наверное, с тем же чувством, с каким полчаса назад входил в студеную воду Саара.
Это был даже не крик о помощи, а вопль отчаяния, тяжелый и страшный, брошенный в пустоту. Лиза ни разу не назвала его по имени, она, вообще, не обращалась ни к кому конкретно. Возможно, письмо ушло сразу по многим адресам... Это могла быть предсмертная записка самоубийцы, всплеск безумия, что угодно.
Михаэль не раздумывал долго. Вернее, он не раздумывал вообще. Казалось бы, кто ему это женщина? Чужая – подруга детства, фантом из далекого прошлого. Но если я человек, и она человек... если мы люди... то можем ли мы не откликнуться на зов беды, не броситься на выручку, не заслонить собой? Еще не единой связной мысли не возникло в голове, а его рука уже тянулась за телефонной трубкой – позвонить в аэропорт Франкфурта-на-Майне и заказать билет до Москвы на ближайший рейс. А утром – выпросить экстренный отпуск на работе. Если получится, связаться с Лизой, узнать, что случилось. А если нет – все равно ехать.
По-настоящему очнулся он уже в пути. Под колеса ложилось ровное полотно шоссе, а в бардачке машины лежали электронный билет и российский паспорт. Михаэль рассеянно смотрел на дорогу, искоса – на навигатор, и в голове у него постепенно прояснялось и – если и не успокаивалось – то по крайней мере вставало на свои места. Он прилетит в Москву и все уладит. Защитит, утешит, сделает все, что нужно. А потом... Его дом в Германии. Он вернется и позвонит немецкой Лизе. А дальше... Что ж, дальше остается только довериться судьбе. Михаэль улыбнулся. При воспоминании о новой знакомой на душе становилось тепло, как от улыбки зеленоглазой девочки в белой шубке и вязаной шапочке с помпоном. Не надо заглядывать за горизонт, чтобы понять – если счастье рядом, хватай его обеими руками и держи крепче, не отпускай... И тогда все будет хорошо.
По обеим сторонам дороги потянулся лес. Темный, смешанный. Елки, осины, дубы, еще зеленые, почти не тронутые осенней желтизной, хотя в Саарбрюккене листопад уже был в самом разгаре. Они стояли плотной стеной, как суровая толпа. Михаэль словно ощущал их настороженные, злобные взгляды. Странно. Он не помнил такой местности по пути к Франкфурту, или это навигатор завел его не туда?
Он ехал и ехал, но лес не кончался... и не кончался день, а только вылинял, сделавшись тускло-белым, как зимние сумерки. Да еще и часы, как назло, остановились. В какой-то момент Михаэль осознал, что понятия не имеет, куда ведет его это странное шоссе, а значит, едет он, по сути, «туда-не-знаю-куда».
Он припарковал машину на обочине и вышел на пустынную дорогу. В этом месте она сужалась – становилась практически пешеходной, а дальше и вовсе, похоже, переходила в лесную тропинку. Так что, если разворачиваться – то только здесь. Но возвращаться за руль Михаэль не стал, а вместо этого пошел вперед. Шагать было трудно – под ногами то и дело перекатывались шишки.
Как представлял он себе горизонт? Если не призрачной линией, не оптической иллюзией, то, вероятно, чем-то вроде государственной границы. С таможней и пограничниками, которые проверят у тебя документы и решат – пропускать ли дальше. Но тот оказался всего лишь линией на асфальте – мутной и беловатой, точно просыпанная мука. И дорога за ним становилась белой, а деревья обратились в мужчин и женщин, застывших на полушаге и неподвижных, как статуи.
И все эти люди смотрели в одну сторону. Михаэль повернул голову, желая проследить за их взглядами – и увидел. «То-не-знаю-что». Прекрасное, как солнце, и ярче, огромнее солнца. Оно горело и не сгорало, и притягивало, как магнитом, с неодолимой силой. И почти с такой же силой отталкивало, и бедные пленники вязли в его сетях, как в паутине. Они каменели, как при виде Медузы Горгоны. Но «то-не-знаю-что» не смотрело на них и, вероятно, даже не догадывалось об их присутствии. Оно просто было. И светило, озаряя все вокруг каким-то неземным сиянием.
Михаэль взглянул и тоже окаменел, потому что такого великолепия, такой красоты он не созерцал никогда в жизни. Он и не представлял себе, что подобное возможно. Он стоял и стоял, недвижный, как истукан, пока что-то мягко не торкнуло его под сердце. Лиза на катке, Лиза за столиком в баре. Лиза посреди реки – в его объятиях. С невероятным усилием Михаэль вырвал из оцепенения свое непослушное тело и сделал шаг... другой... третий... Он приблизился и, набрав полные пригоршни «того-не-знаю-чего», повернулся спиной к сияющему чуду и медленно, чтобы не расплескать свет, двинулся назад. Михаэль нес лучезарное сокровище Лизе... вот только какой, саарбрюккенской или московской? Он и сам не знал. В эту минуту они обе стали для него одним человеком, словно одна Лиза умирала и воскресала в другой. Как будто они были вложенными друг в друга матрешками.
Не важно. Он подумает об этом позже. А пока Михаэль просто шел, с трудом переставляя ноги, боясь не выдержать и обернуться... Ступая по белой, как мука, дороге – обратно за горизонт.



Розмарин

Её пленил аромат.
— Духи великолепные, — хвалила их барышня из «Уткиных».
Здесь нужно объясниться: «Уткиными» называл их местный помещик, хозяин этой усадьбы Пётр Вениаминович Бросков. Называл он их по просьбе матери, почившей в бозе, Марии Николаевны. О ней речь пойдёт ниже, а сейчас выясним, чем эта история закончилась спустя семь лет со дня её кончины.

— Духи моей матери, они остались от неё, вот я и не выплеснула их напрасно, — Маша, младшая дочь Марии Николаевны, названа была в честь её прабабки, как видим, это имя было в чести в их роду. Дальше она рассказывала о свойствах растений, входящих в эти духи и перегонке — всё, что было не интересно её гостье, закончила она ласковым, — на,