Высокий, крупный человек, с окладистой бородой, с шикарной шевелюрой, похожий на льва, с крупными, но приятными чертами лица, с заметной проседью, называемой в народе «соль с перцем» бесцеремонно ввалился в кабинет, уверенно подошёл к Вениамину, небрежно поручкался и упал в застонавшее под ним кресло-качалку.
— Ну что скажешь? Куда направимся?
— Я хочу куда-нибудь в ресторан. Перекусить, — ответил Касаткин.
— Я тоже поеду с тобой. Кстати за тобой долг сто рублей — заявил бесцеремонный гость.
— Когда это я успел наделать долги? — изумился хозяин.
— Да я тут с утра уже подписался за тебя на подарок тётушке, Ариадне Александровне. Никак невозможно было, друг ты мой ситный, не подписаться, ведь вся типография знает, как она заботится о тебе, да и парижским гран-при ты полностью обязан ей.
Вениамин встал с дивана и вынул из бюро де пант портмоне.
— Да ты точно ли заплатил сто рублей? — с сомнением поглядел он на приятеля. — А то небось отдал четвертной, а мне тут заливаешь про сотенную.
— Ну, скажешь тоже мне! — нисколько не смутился подобным подозрением гость. — Раз говорю, значит заплатил.
Он ловко выхватил из рук Вениамина банкноту.
— Учти брат, народ там даже косился, что мало вкладываю. Тебя же не меньше чем в пять миллионов оценивают.
— С чего это вдруг?
— А с того, что я всем так говорю, вот те крест.
— Постой, для чего же ты всех дуришь? Да и сам с чего решил, что у меня пять миллионов?
— Никого я не дурю, вот выдумал же, все эти слухи нужны для престижа. Ты ещё очень молод, братец, и наивен. Престиж, дорогой мой, создаётся друзьями, и ты должен ценить их за это. Ну кто ты без престижа? Обычный мазилка. А с престижем ты модный живописец, к тебе уже с заказом на две сотни не подойдёшь, шалишь брат, тут не меньше чем на миллион заказывай или проходи мимо.
— Я согласен ценить тебя, но ты уж будь добр не загибай так круто, будь посдержанней.
— Зачем?
— Ну как зачем, мне право слово становиться неудобно, как подумаю, какую пыль мы с тобой пускаем в глаза. Как только возникнет нужда в престиже, я сам попрошу тебя об одолжении.
— Сам он попросит, посмотрите на него! — искренне развесился гость. — Поглядел бы я, до куда бы ты доехал, если бы всё делал сам! Послушай, дорогой ты мой, мы оба — я и твоя тётя, безмерно любим тебя и нам противна вот эта твоя провинциальность и узость мышления. Ну, честное благородное, никак не привыкнешь ты мыслить глобально и жить на широкую ногу, всё мелочишься. Ты брат, сейчас вылитый мещанин из Оренбурга, нет в тебе барина с русской душой на распашку. Вот посмотри на Шаляпина, вот где русский человек, а голос каков. Я вот частенько примечаю, как ты в душе морщишься, когда приходится лишнюю бутылочку Veuve Clicquot (Вдова́ Клико́) попросить, небось думаешь: «Вот снова навязался на мою голову этот Волобуев, теперь платить и за него придётся». Так вот я тебе ответственно заявляю, братец ты мой, что ты врёшь, сегодня я сам буду тебя угощать.
— Да ладно, насочиняешь тоже. Я вовсе не такой жмот, каким ты меня тут нарисовал.
— Это я-то сочиняю? А, впрочем, ладно. Всё это, милый друг, для твоей же несомненной пользы — тебе просто необходимо расширять свой круг. Да только ты пока не умеешь широко охватить жизнь. Ну чего ты тут валяешься на диване? Разве так должен жить человек, у которого без малого пять миллионов в кармане? Вот гляди, даже папироски припрятал так, чтобы Волобуев их не нашёл.
— Ну так оглянись, на столике в коробке как обычно и объясни с чего ты опять про эти деньги? Откуда взяться у меня этим пяти миллионам?
— Так ведь Москва только и говорит об этом. А ты молчи и не спорь, это я по секрету всем разболтал.
Волобуев резво поднялся, подошёл к столу, открыл коробку и стал запихивать папиросы в огромный портсигар.
— Не смотри так, милый друг, это я на нас двоих беру, покурим после завтрака, — успокоил он Вениамина. — И знаешь, что? Прикажи в ресторане чтобы завтра обед накрыли у тебя дома. Будешь принимать гостей.
— Кто это собрался ко мне в гости? — удивился Вениамин.
— Да не пугайся ты, будут только близкие: сестричка моя Ирина Евлампиевна, муж её Алексей Никонорович, да дочь их Катюня, вернее Катерина Алексевна, — пояснил Волобуев, — Знаешь, они давненько уже у меня выспрашивают: «Когда же наш любимый Вениамин Андреич соизволит пригласить нас к себе в гости? А вот с твоей стороны, брат ты мой, такое невнимание к очень приличному семейству, выглядит свинством. Только ты не подумай ни чего такого, что мол я тут свою родню нахваливаю. Нет брат, ничего подобного, я, знаешь ли, самый справедливый и беспристрастный человек, это тебе любой в Москве скажет. Ну а Катёнок, ну что за прелесть. Сколько в ней непосредственности, сколько жизнерадостности. Она же вся как сгусток электрической энергии — шаровая молния. Рядом с ней, брат, даже труп начнёт шевелиться. Тебе просто необходимо чаще бывать в её обществе, с твоей-то квёлой натурой. Ну а сестрица — милая, скромная, тихая женщина. Прекрасно образована, переводит любовные романы с французского. Очень сердечная, чувственная дама. Если бы ты видел… плачет и переводит, уже весь словарь в слезах, а она всё равно переводит и переводит. Да, братец, вот такие люди! Алексей Никонорыч? Ну этот просто без ума от балета. Тонкой души человек, ценитель всего прекрасного. Сам убедишься. Вот придёт, покажешь ему свои картины, и он в раз тебе скажет в чем ты слаб, братец. Но всё-таки опять вернусь к Катерине. Признайся, заинтриговал я тебя?
— Признаюсь заинтриговал, — не стал возражать Вениамин.
— То-то, брат. Сам увидишь сколько в ней озорства, сколько непосредственности! Но учти, она девушка из приличной семьи и с кем попало водиться не будет. Так что придется немного поднапрячься, чтобы произвести впечатление, если вдруг некто надумает на ней женится.
Волобуев при этих словах несколько странно поглядывал на молодого человека, но тот не придал этому значения.
С Геннадием Евлампиевичем Волобуевым, московским журналистом, наш юноша сошёлся совершенно неожиданно, настолько неожиданно, что даже невозможно было точно сказать, как состоялось это странное знакомство, учитывая разницу в их возрастах. Уже со второй встречи Волобуев стал говорить с юношей как с давним знакомым, а после третьей вовсе заявился без приглашения, брал со стола и спокойно курил чужие папиросы, при это интересуясь обычным тоном:
— Где сегодня обедаем?
В ресторане Волобуев так ловко всегда оборачивал ситуацию, что платил каждый раз Вениамин, а потом Геннадий Евлампиевич прилюдно совал юноше причитающиеся с него три рубля, тот конфузился и не брал денег.
— Нет, я положительно не могу тебе позволить платить за меня, — возмущался Волобуев. — Даже несмотря на то, что мы с тобой друзья.
Но вскоре по рассеянности стал забывать об этих трёх рублях.
Причиной сблизившей этих столь разных по возрасту и характеру мужчин являлось то, что Вениамин был провинциалом из Оренбургской губернии и, к тому же, по молодости несколько неловок в бытовых вопросах, а Волобуев оказался его прямой противоположностью — коренной москвич и просто дока в подобных делах. Казалось невозможно найти такого вопроса, в котором бы журналист не разбирался и не имелось в Москве уголка, где Волобуев не имел бы пару тройку знакомых, к которым мог запросто обратиться при нужде. Вениамин довольствовался тем, что нашёл услужливого человека, готового помочь в решении любых вопросов за символическую выгоду. Таким образом их отношения очень быстро упрочились.
Послесловие: Иллюстрации Джозефа Кристиана Лейендекера. |
