Часть 1.
Рэйчел, усталая и потная после очередного репортажа, еле-еле доползла до дома. Вечер после репортажа был подобен Преисподней, в которой она побывала, одолев Самару и сдав Эйтона своим родителям, благо там и школа ближе, и он не мешает этой вечной работе. Работе, в которой она наравне с виски по вечерам топила горе от убитого Ноа — проклятая кассета! — и забывала о трудностях.
Сейчас она взялась за репортаж о «проклятом доме» и Каяко, которая по поверьям убивала всех гостей своего прижизненного жилища. Какой ужас, муж Такэо Свяки сошёл с ума от ревности, убил её, единственного сына Тошио и его кошку! Ладно жену и сына, но кошку за что? Рэйчел любила котов куда больше, чем людей, и, чем дальше, тем больше.
Тем более, страдания Каяко её, почему-то, тронули, очень сильно. Ей стало жалко несчастную из буракуминов, касте отвергнутых на манер неприкасаемых, которая лишь раз вышла замуж и потом терпела от него столько всего из-за тайной влюблённости в Кобаяси. Пользовался положением, скотина! Будь она рядом, она бы поставила его на место и заступилась за Каяко, она разоблачала семейное насилие с обеих сторон и знала толк в этом.
Сейчас из-за расследования она устала так, что до душа доползти не могла никак. Упаду и спать, думала сорокалетняя женщина со складками под глазами из-за хронической бессонницы и нерегулярного питания в связи с этими всеми поездками. Упасть, и всё, ну их всех, пускай премию не дадут, но иначе от натуги помру, и премия не пригодится.
Когда она проснулась — в полдень, ан минутку! — она всполошилась, и не время было тому причиной. Всё было убрано и чисто, свинского «творческого бардака» не было нигде, хотя он был журналистке привычным. Некогда убирать, оправдывала она себя, работа туда-сюда, когда она последний раз красила дом свой?
Но этот порядок означает лишь то, что дома кто-то был. Она осматривала пол-дня, не пропало ли что, а то полицию вызывать, а с ними мороки… Нашлось то, что было потеряно годы назад!
И сзади раздался шелестящий голос, всего одна фраза: «Тебе понравилось, милая?». Рэйчел, будучи знакомой с каратэ, круто развернулась. И никого не было!
— Что за х…ня? Кто тут? — заорала она, взял бейсбольную биту и готовясь драться. Не впервой, бывали персонажи, которые иначе не понимают.
Тишина была ответом, гулкое молчание.
Переведя дух и проверив все замки, сигнализацию, Рэйчел пошла на работу. Вспомнила Каяко, почему-то.
Вечер был опять утомительным, но дом не был похож на берлогу старого медведя, стал каким-то приветливым и жутковатым одновременно. Бррр, это чисто от усталости, но кто у меня убирал, или это я сама и не помню этого?
С такими «весёлыми» думами она пошла в душ и не нашла на привычном месте мыло. Когда она начала его искать, ощутила сзади присутствие, а в руке мыло. Холодное, как из холодильника. Но, отчего журналистка побелела до состояния бумаги, так от того, что мыло ей протянула такая же белая, в заживших и не очень царапинах, маленькая рука.
Рэйчел всё поняла. И оледенеда. Заинтересовалась проклятым домом и попалась, как все! Нет уж, я за Каяко, не против неё и сочувствует ей. В общем, будь, что будет, подумала блондинка и повернулась на 180 градусов.
Все ожидания были оправданы, под душевой струёй рядом с ней стояла та самая Саяки Каяко, в белой домашней «ночнушке» и вся в царапинах, скособочившись. Стояла и не нападала, и той атмосферы ужаса почти не было.
Тут Рэйчел покраснела, она голая перед женщиной чужой стоит, а та смотрит. Прикрылась, но та мягким и сильным движением убрала ей руки от некоторых мест.
— Не надо, милая, не надо, ты очень красивая, и я хочу любоваться тобой. Тебе стесняться нечего, ты красивая и ласковая. И смелая, что мне очень приятно — произнесла женщина-призрак каким-то скрипучим шёпотом.
Рэйчел густо поалела от кончиков пальцев до макушки, и Каяко тепло улыбнулась.
— А ты? — горло у журналистки пересохло, она еле говорила. Каяко расправила плечи, и «ночнушка» упала на пол душевой. Каяко без всяких неожиданных действий оказалась худенькой, даже истощённой. Вся в синяках и ссадинах, отчего Рэйчел захотелось её пожалеть.
— Тебе понравилось, как я убрала у тебя? Я видела, как ты устала, как тебе плохо одной, решила помочь. — продолжила Каяко.
— Это сделала ты, Каяко? Но как, почему?
— Потому что мы похожи, очень, Рэйчел. Я знаю тебя, вижу твои мысли и воспоминания. Мы обе были изгоями, поэтому ты и в разъездах, бежишь от самой себя и одиночества. А я была тоже одинокой с детства. Хочу быть с тобой рядом, примешь меня такую?
— Каяко, милая, я только «за», мне тебя очень жалко, и Тошио с кошечкой тоже. У меня тоже был кот, но… погиб под машиной какого-то пьяного козла. — Рэйчел горько заплакала, и Каяко обняла её, гладя по длинным волосам. Рэйчел легко ответила тем же.
В итоге Каяко при всех смущениях журналистки намылила ей спинку и волосы, и та сделала для Каяко то же самое. Японка улыбалась.
— Никто не был со мной так нежен, как ты, Рэйчел, миленькая моя. Я не хочу больше никуда уходить, не хочу блуждать больше в лабиринте загробного мира, хочу остаться! — на этих словах она заплакала, горько, — Там больно и плохо.
— Каяко, милая, живи у меня, мне тёмная берлога одиночки надоела! — Рэйчел не врала, она не ощущала от призрака злости и холода, только бедную и грустную девушку. — Иди ко мне, хоть выпьем горячего и поедим. Будешь бекон с омлетом?
Каяко замолчала, и при взгляде на неё хозяйка дома увидела, что страшные царапины и ссадины на её теле пропали, и белизна кожи сменилась нормальным цветом миловидной азиатской красавицы. И красавица улыбалась. И кинулась на Рэйчел, обнимая до хруста в рёбрах. Та аж испугалась.
— Прости, Рэйчел, я не рассчитала силу с непривычки, прости меня. Ты меня освободила от боли, которая мучила меня много лет. И я буду охранять твой дом и тебя всю жизнь, тот дом мне больше не пристанище, пускай рухнет! — Каяко уже не хрипела, голос у неё был нормальным, и объятия — сильными. Правда, она чуть покраснела, не хотела так сильно обнимать. Но и Рэйчел соскучилась по объятиям.
— Всё ок, Каяко, я рада, что тебе лучше. Живи со мной всегда, я не отпущу тебя никуда! — Рэйчел внутренне краснела, но Каяко её притягивала. Да-да, во всех смыслах. Да что со мной такое?
— Рэйчел, — тихо прошептала Каяко на ушко блондинке и ласково провела ручками по нежным грудям. Та даже забыла, что они вышли из душа голыми, но это вопреки ожиданиям лишь заводило.
— Да, Каяко, — ответила она ей неожиданно хрипло.
— Я твоя, всегда твоя, а ты моя, никому не отдам, слышишь?
— Каяко — Рэйчел была в шоке и смотрела на ту распахнутыми глазами, но прерывать эти ласки она не хотела упорно. И дело не в воздержании, ей хотелось этого.
— Милая, я всегда твоя. Всегда. — Каяко шептала это, как мантру и впилась прямо в нежные губы освободившей её журналистки.
Та была не жива, ни мертва. Что ты делаешь, Рэйчел, думала она, ты же не такая! А правда ли, думала она же, когда японская красавица — больше не тот страшный призрак. — уложила её на спинку на диване и нежно целовала изнутри самое нежное, медленно, словно пробуя. Её тренированные походами ножки лежали на худых плечах Каяко, и та дарила ей райское наслаждение, водила язычком по самым лепесточкам, играла с сочной вишенкой между ними, руками гладила сами бёдра и плоский, как доска, животик.
— Ты мало кушаешь Рэчейл, я это исправлю, милая — на секунду оторвавшись от изумительного занятия, прошептала Каяко и продолжила баловать снова.
Рэйчел «летела», сжав бёдрами голову японки, не замечая, не слыша собственного крика.
Когда она пришла в себя, она была словно в тумане и протянула руки Каяко, усадив её на своё лицо и начав делать то же самое, что та делала для её.
— Рейчел, милая, ещё, прошу тебя! — стонала и хрипела та, и Рэйчел баловала её искренне, словно всегда это делала. Какая она вкусная, боже!
Вскоре и Каяко, крича, как лошади во время соития, буквально упала рядом, и именно журналистка начала целовать всё её тело, хотя обе были в поту и дрожали от ощущений обретённой близости. Каяко прилегла головой на грудь хозяйки дома и нежно целовала её, тяжела дыша.
— Рэйчел, милая, я никому не отдам тебя, слышишь? Никому! И сама лишь для тебя! — шептала она, жестом собственницы обвивая саму «собеседницу» рукой и ногой.
— МЫ вместе на всю жизнь, я словно заново родилась, Каяко. Понимаю, звучит банально…
— Всё хорошо, я тоже родилась заново с тобой. И хочу, чтобы мы с тобой поженились. Я знаю, тут законы это разрешают, ты не против. Моя радость? — Каяко тепло и лучезарно улыбалась. Как тут не согласиться?
Часть 2.
Утро было чудесным. Рэйчел проснулась и сладко потянулась на диване, который пропах сексом. Неужели это было правдой? Если да, это замечательно!
Доказательство, что это правда, появилось в фартуке на голое тело. Каяко несла поднос с ароматной и острой снедью — рис, курица гриль с чесноком и гамбургер из ветчины с яичницей.
— Доброе утро моя радость! Теперь буду тебя кормить. Как надо, а то на тако и хот-догах с «толкучки» и бутербродах с несвежим маслом и мясом нажила почти язву и гастрит! — наигранно возмущённо начала она сразу.
— Ты сама худая, как щепка, да Каяко! — засмеялась та и прижала японку к себе, запечатав её пухлые губы-бантик поцелуем. И подумала, что Ноа её ТАК не целовал никогда.
— И меня Такэо целовал, словно я его сестра, а не жена, — погрустнела та. Блин, она же мысли читает, как открытую книгу, и сразу, поняла журналистка. Блин!
— Извини, я не хотела…
— Всё нормально, милая, мысли сдерживать нельзя, но думать лучше о чём-то хорошем, и я в этом помогу. — японская красавица улыбнулась и поцеловала Рэйчел снова, помогла ей встать и повела в душ, где искупала нежно и очень бурно. Через полчаса самого сладкого обе девушки накинулись на еду. Что она была острая, не сказать ничего, но вкусная до одури. И одеждой они дома себя не утруждали никак.
— Каяко, не знала, что ты так готовишь классно! — бубнила журналистка с набитым ртом, на что мастерица краснела.
— Ты на молочко налегай, чтоб ротик не обожгло, солнышко, смеялась она, без каких-то усилий съев не меньше, чем Рэйчел. Ну да, у них вся кухня такая, им эта острота привычна.
— Ага, ага, лучик мой, но японская кухня лучше фаст-фуда, правда? — ответила та.
— Конечно, милая, научишь меня так готовить?
— Конечно, но для тебя готовить и по дому убирать буду я. Я жена, это моя обязанность. И не спорь, так и будет! — ответила японочка. Рэйчел покраснела — блин, столько за всю жизнь не краснела.
— Краснеть полезно, моя радость, я вот регулярно! — Каяко смеялась, едва не танцуя, что снова жива, и рядом любимая.
И тут она вспомнила грустное, когда сняла
