здоровом теле. Да ещё – благородных кровей. Да, за него она готова на всё! На всё!..
Но, конечно, хотелось бы не всегда только бороться и выживать – хотелось бы иметь, всё-таки, и спокойные минуты. Для нормальной личной жизни. Для отдыха. Для изучения этого мира.
Значит, придётся выдерживать и другие экзамены: приспособиться к общению с людьми любого круга, научиться одеваться, интриговать, находить союзников. Убивать, или… нейтрализовывать врагов.
Возможно, придётся на время сменить, насколько возможно, внешность, взять другое имя. С документами, кажется, здесь проблем не будет – их попросту нет.
Ни паспортов, ни свидетельств о рождении, ни водительских прав, или всего такого…
А с внешностью тоже, наверное, трудностей не будет – хотя пластической хирургии и нет, элементарные приёмы, типа – грима, париков, мужской одежды и проч. уже точно есть.
Да, «будем решать проблемы по мере их возникновения» – снова приказала она себе.
Сейчас главное – встреча с матерью. Как же ей вести себя – ей, сорокалетней женщине двадцать первого века? Пока ничего толкового и конкретного в голову не приходило. Значит нужно, как всегда, предоставить событиям развиваться так, как будет угодно Господу, и надеяться на лучшее, наметив лишь «Генеральную линию». Как там было сказано во «Влюблённом Шекспире»?
Всё решится само собой!..
Чем не план? Не хуже любого другого.
От матери ей нужны две вещи. Деньги (о, деньги спасают жизни во все времена!). И – хорошо бы информацию о том, где можно спрятаться, пока не утихнут страсти вокруг неё и её побега. Всё-таки она сейчас действует наперекор официальной власти – власти короля.
Получит ли она такую поддержку от матери, если та узнает, кто она?
Хм-м, вопрос, конечно, интересный…
Но ведь даже в этом случае тело её дочери остаётся телом её дочери!
И это именно она вытащила сейчас это тело из тюрьмы, и спасла от очень «непрестижной» смерти – на плахе. И она вовсе не должна кому-то другому (кроме матери) признаваться в подмене…
Для всего остального света она продолжает оставаться Катариной-Изабеллой! И если удастся доказать свою невиновность, её могут даже восстановить во всех правах и вернуть конфискованную собственность… Явятся ли такие соображения аргументом для пожилой женщины четырнадцатого века, да ещё потерявшей дочь, зятя, и часть имущества?
Поживём – увидим. В любом случае, её путь проходит через дом матери. Значит, вперёд.
Отступать некуда.
Проехав через очередную маленькую рыночную площадь, и продравшись сквозь очередные торговые ряды, выбрались на более обширное пространство, в центре которого был установлен широкий и высокий – более двух метров – помост из досок. Посередине помоста угрожающе возвышалось заляпанное омерзительными бурыми потёками колесо, на высоте в полметра. Тут же торчали жутко выглядевшие, острые побуревшие колья.
Несмотря на то, что она никогда не была здесь, сердце внезапно мучительно сжалось, словно раньше своей новой хозяйки поняло, что это такое.
У неё возникло ощущение, словно что-то плохое, необратимое, вот-вот должно случиться, а она не в силах помешать, или предотвратить – как в кошмарном сне.
Огромные жирные мясные мухи и стая ворон, чинно разгуливающих по помосту, делали её вопрос бессмысленным – она и так знала ответ. Всё же, переборов подступивший отвратительным комком к горлу страх, и внезапную слабость, она задала вопрос невозмутимому проводнику-провожатому.
– Это – Гревская площадь, – ответил он, словно речь шла о реке, или лесе, – здесь и должны были через два дня вас казнить.
Перед тем, как они углубились в очередной проулок, она вполне отчётливо и во всех омерзительных подробностях рассмотрела всё: и почерневшие колья для голов, и брусья виселицы с лоснящимися верёвками, и огромное колесо на подставке, облитое чёрными теперь потёками. И несколько прилипших к ободу волос, развевавшихся на ветру.
Почему-то последняя подробность запечатлелась в памяти лучше всего…
Вот, значит, какая судьба была ей здесь уготована, если бы не жажда жизни и кое-какие знания! Недаром это тело инстинктивно откликнулось столь диким ужасом.
Наверное, это всё же жест Провидения – что она здесь. Но, к счастью, совершенно при других обстоятельствах, чем могло бы быть, упади она духом, сдайся на милость обстоятельствам, или… Сотвори какую-нибудь глупость.
Она жива и свободна – вот лучшее доказательство того, что можно и нужно бороться даже в, казалось бы, совершенно безвыходных ситуациях. Бороться, невзирая на века и страны… Не считать себя умнее людей (наоборот, люди этой эпохи, похоже, ещё хитрее и прагматичней, чем её современники), а использовать их слабости, пороки… Возможно, и благородные качества. Словом, всё, что может быть использовано – для её блага.
Ладно, подумала она, отворачиваясь от страшного напоминания, будем считать, что этот урок усвоен. И не забудется до самой смерти. Желательно – смерти от старости.
Поплутав ещё несколько минут по чуть менее оживлённым и тесным, чем до этого, улицам, они выехали на огромную набережную. Здесь красовался длинный, и довольно невыразительный королевский дворец.
На её вопрос Пулен ответил и показал (Пальцем! Ну так – культурный же!..) Лувр, оказавшийся низким и маленьким, и новый дворец – Ситэ, по имени которого назывался и весь прилегающий район, больше напоминавший из-за больших торговых рядов, муравейник: площадь заполняла огромная толпа крикливых торговцев, стоявших за прилавками лавок, очень даже похожих на современные ларьки, или снующих – с уже портативными лотками на пузе. Хватало и неторопливо, с чувством собственной значимости и достоинства, движущихся, и не стыдящихся отчаянно торговаться, покупателей.
Она отметила, что покупатели – большей частью из благородных и обеспеченных: они выделялись яркими и явно дорогими нарядами и горделивой осанкой. Мужчины ходили вразвалку, женщины странно горбились – возможно, из-за непрактичного, но, похоже, модного покроя длинных платьев до пола. Глядя на эти платья, можно было сразу понять: благородные и высокородные дамы… Вынуждены терпеть значительные неудобства. Только бы не походить «фасоном» на простолюдинок…
Разумеется, и здания, окружавшие это место, выглядели куда шикарней, чем домики обывателей, встречавшиеся им до сих пор. Сразу чувствовался центр города – престижный район знати.
Огромный белый костёл, обнесённый с задней стороны лесами, своими очертаниями показался странно знаком – и точно, это оказался тот самый Нотр Дам!
Его всё ещё достраивали. Грязь и время ещё не успели испачкать стройные стены серой коркой. Ничего не скажешь – впечатление он производил просто потрясающее.
Однако рассматривать что-либо подробно не пришлось, а пришлось, поминутно отбиваясь от назойливых разносчиков, лоточников и обтрёпанных нищих, прокладывать себе дорогу в этом сумасшедшем доме, следя, чтоб не отстать от Пулена, которого настырные торговцы и завзятые нищие почему-то не одолевали. А может, их пугало выражение его лица?
Она имела полную возможность оценить Парижский «Привоз»: товаров, и со всего света, действительно было много – от драгоценных украшений, до роскошных туалетов. Ткани на любой вкус, по-видимому, в-основном шерстяные, льняные и шёлковые – самые дорогие (наверное, дорого обходится перевоз с востока). Оружие, портупея, сладости, кружева, ковры, посуда, колбасы, сыр и другие деликатесы. Средневековый элитный рынок, похоже, давал очень богатый выбор!
Ничуть не хуже, чем любой современный базар.
Запахи от разных пирожков, вафель и специй напомнили ей, что она со вчерашнего обеда ничего не ела, опасаясь медленного яда от своего «хитрого» напарника. Ничего, бережённого Бог бережёт… Без пищи можно прожить. А вот с отравой в теле…
Впрочем, кроме серебряного ливра, который она решила сохранить на память, у неё не было ни гроша. Не страшно – она потерпит и без еды, лишь бы выжить.
Продравшись, наконец, сквозь всё это разнообразие, они двинулись вдоль Сены по одной из параллельных ей улочек, и вскоре свернули налево – на улицу Сен-Поль.
Проехали по ней с километр, повернули направо.
И вот она у цели: улица Сен-Клод, массивные почерневшие дубовые ворота небольшого двухэтажного особняка, которому явно не повредил бы ремонт. Похоже, с деньгами здесь… напряжённо.
Выпрямившись в седле, и отмахнувшись от разных дурацких сомнений и переживаний, она велела Пулену погромче стучать железным кольцом, укреплённым на створке высотой метра в три. Впрочем, здесь имелась и небольшая калитка в одной из створок.
Не прошло и десяти секунд, как в этой калитке открылось окошко, в которое высунулось сердитое бородатое мужское лицо. Не давая незнакомцу вылить поток явно нехороших слов из открывшегося уже рта, она, повысив голос, не терпящим возражений тоном, приказала:
– Немедленно открывай!
Рот закрылся, зато выпучились глаза. Её, несомненно, узнали, несмотря на маскарад – скорее всего, по голосу. Моментально окошко захлопнулось, и
