Полынь

воспоминаний. В последнее время ему это иногда совсем непросто – много её накопилось, памяти-то. – Она пошла и стала требовать себе почестей, дескать, она самая важная богиня прошлого, она оберегала будущее, взращивала его для нас, неблагодарных. Как ты понимаешь, это никому не понравилось.
            Азазель снова уходит в память. Там ему всё понятно и всё просто. Там ещё звучит сила того, кто его низверг вместе с другими. Правильно сделал, чего уж! Но Азазель давно не видел своего создателя, и, кажется, не нуждался в нём, но находило и на него, порою, тоскливое желание ощутить его присутствие. Тьма – это мощь, это сила, бездонная сила, но Азазель помнит время, когда тьма и свет были едины, и помнит – его создатель пришёл из сплетений этих сил, а после уже, когда сила оживала в нём, он сделал вид, что тьма тут не причём, и отверг её, как ненужную вещь.
            Он отверг, а один из его ангелов подобрал, чтобы залечить свои шрамы и шрамы брошенной использованной тьмы.
– Ну и наказали мы её, – Азазель не делит ответственность. Они все её наказали. Они все её карают. Они все – тьма и свет, Бог и Сам. – Мятежников наш создатель не любил никогда, так что и кару подготовил особенную. Её не забыли, как понимаешь, но сделали её бессильной. Теперь она живёт, очень долго живёт, слышит слёзы всех матерей и плачь о детях, но помочь может только единицам. Да и то, если мы снизойдём. У неё нет сил, лишь жалкая возможность позвать нас, и то, если к ней обратятся. Слышал? Если обратятся! Ну вот как сегодня. Она нас просит. Вообще меня, но если пройдёшь обучение, то я скину на тебя это, и она будет просить тебя. это не обременяет, к ней редко кто доходит, ещё реже с чем-то серьёзным. Кто боится, кто просто не верит.
***
            Марита лежит без сна. Как и шестую ночь подряд. Она знает, что долго ещё ей жить так, в полусне-полуяви, но что она может? Она проклинает свою гордыню. Она проклинает весь тот день, когда ей показалось, что за уход в сторону было предложено мало, и за тот неловкий и нелепый бунт.
            Марита пытается вспомнить своё настоящее имя. Оно крутится на языке, оно совсем близко, но его не поймать. Его не пускает незримая преграда.
            Ей кажется, что кто-то пытался её позвать в эту ночь и она лежит особенно настороженно. Горечь полыни – знакомая горечь – растекается по пустой оболочке. Кто её позовет? Про неё забыли давно и надежно, память о ней запечатана крепко, в неё не поверят, и все уцелевшие рассказы о ней – это искажение, нарочитое искажение её истинного образа.
            Никто не разобьёт цепей её, никто не пройдёт в тюрьму её…
            Она знает, что из старого мира ещё доходят, не угасая, её соратники-боги. Но они не заступятся за неё, у них и самих осталась лишь тень. Но в тех же Юпитера или Венеру ещё верят, пусть безумцы, пусть фанатики, но верят же!
            А её стерли.
            Марита вслушивается в ночь, она надеется услышать голос, который зовёт её по настоящему имени, но ночь пуста, как и тысячи ночей прежде, как и тысячи ночей после. Никто не придёт через ночь, чтобы спасти её, и будет она прозябать, пока не сойдёт с ума или пока не смилостивятся над ней могучие силы, победившие их Пантеон.
***
– Что дальше? – Кристина смотрит на неё с надеждой и страхом. Она доверилась ей – этой ведьме, что знает с тьмой, а что в итоге? Полынь пропитала горечью и одежду её, и кожу. Но это ничего, кажется, к запаху она притерпелась, а что будет после? Что?
– Ступай домой, да назад не оглядывайся, – отзывается Марита. Голос её бесцветен. Она не имеет права сочувствовать. Она не имеет права рассказывать то, что будет. она, откровенно говоря, и сама не знает. Она не знает зачем им полынь. Впрочем, это не всегда полынь. Иногда это другие травы, а иногда и какие-нибудь вина… что пожелает тень за помощь, то и просит. А Марита передаёт, а куда оно уходит дальше? ей неведомо. Она уже не богиня, она лишь насмешка, отбывающая вечное наказание за гордыню и попытку возмутиться смещением своего положения.
– Богам надлежит смиряться, – так учил когда-то её Громовержец, – на то они и боги. Это смертные могут буйствовать, воевать. Им вообще дано выбрать как поступить, в том числе и по отношению к тем, кто сильнее их: не заметить, преклонить колени, начать пресмыкаться или же воевать. Но мы не смертные, а значит, мы должны уходить в  ничто, когда проходит наше время.
            Сказать-сказал, учить-учил, а сам-то хитрец! У него ещё есть последователи. Безумцы, жалкая горстка, но его помнят, и доживает он в почести. А она? Да, виновата, но за вину можно ли карать столь жестоко? Равна ли кара проступку?
– И всё? – Кристина, кажется, готова разрыдаться и рассмеяться одновременно. Всё так просто? Всё так безумно? Обман?!
– А ты чего ждала? – интересуется Марита чуть грубее, чем хочет. Не привязываться к людям, не ждать от них чего-то хорошего и не давать надежды – это давно стало для неё реальностью. Паршивой реальностью, вечностью.
            Кристина и сама не знает чего ждала. Чуда – вернее всего. Но чудо не приходит так, как она ждала. Оно вообще не приходит, мир вокруг не меняется и её дочь всё ещё бьётся в жару.
– Иди, – повторяет Марита и сама открывает двери. Женщине и правда лучше уйти. Пора нести полынь на заветное место. Что будет дальше? да и будет ли? Марита не знает, ей не дано знать. В этом мире у неё нет ничего, кроме чужого горя, которому она не в силах помочь и которое прорывается слезами и стенаниями, обращенными кому угодно, но не к ней…
            Оглохнуть бы! Но нет – наказание слишком хитро сплетено. Оно не дает ничего Марите сделать с собой, оно не милует, слишком уж задела Марита в прежние времена гордость тех, кто пришёл на смену старому миру.
***
– А что с её дочерью? – интересуется Столос, когда Марита, не видя их, выносит на заветное место сверток с горькой полынью, и, оглядываясь по сторонам, спотыкаясь, бредет прочь. Не ведьма, какое там! Так, жалкая тень жизни.  – Ну, с той девочкой?
– Выживет, – отзывается Азазель, к такому вопросу он готов. Не переживает, нет, просто любит докладывать как полагается, с деталями, и отвечать на вопросы, если придётся. Кто знает чего Сам пожелает узнать. Его мысли вообще не угадаешь.
– А Кристина?
– Так она не болела.
– А её муж? Вернется?
            Азазель знает ответ, но не хочет отвечать. Слишком много вопросов от новичка для одного дела.
– А не всё ли равно? – Азазель напускает на себя равнодушие, – про всех спросить даже нашей вечности не хватит. ты усвой главное: наказание её справедливо. И потом, она из древних богов шла, теперь уже, конечно, не идёт, но суть в том, что в древности и людей было меньше. А если вернуть ее, то она по старой памяти всем помогать станет. Оно нам надо? Или нашему небесному Царству? Да даже людскому столько не надо спасенных. Времена уж не те.
            Столос молчит, осознает. В первый раз нелегко, Азазель не давит, знает и сам, как оно бывает паршиво. Вроде бы и правильно, а на душе всё равно паршиво.
– А полынь зачем? – вдруг спрашивает Столос, – зачем было просить полынь? Кристина её собрала, Марита принесла, а нам с неё что? Какой прок?
            Азазель усмехается, вот и пришёл разговор к самому верному, к тому, что поможет.
– А ты что про полынь знаешь?  – интересуется он.
– Ну…– Столос сминается, – э…она от злых духов помогает и от демонов.
            Нет, эти новички безнадежны! Как она может помогать от чего-то подобного, если они стоят на два шага от неё? И потом, Азазель что – демон-безумец? За острыми ощущениями погнался? Адреналина ему мало или что?
– Ну, братец! – Азазель даже возмущен таким невежеством, – это что-то прямо новое. Лучше подбери свёрток и пойдём за мной.
– Куда? – Столос выполняет, но не понимает.
– К монахам, – легко отзывается Азазель, – я знаю тут монастырь недалеко, его монахи ещё с древних времен на полыни настаивали ликер. Особый. Для него годится только самая горькая, свежая полынь. С росою. Оно, конечно, в наше время, уже необязательно, да и ликер этот в магазинах стоит, но я люблю, знаешь, классику. Попробуешь – поймёшь о чём я. Он крепкий, горьковато-сладкий, Сам, открою секрет, иногда его в кофе добавляет.
– И ты…и мы ради этого сказали Марите, чтобы Кристина…– у Столоса сбиваются мысли. – Только ради этого?
– А почему нет? – удивляется Азазель. – Должна же и нам идти какая-то польза! Ну ты как не демон рассуждаешь, честное слово!