Сквозь чужие двери - 7. Когда жизнь бьёт в грудь

Когда я устроился помощником в доме престарелых, мне казалось, что все другие возможные неурядицы — это верх абсурда. Но вселенная, как выяснилось, была готова предложить новые сюрпризы. Мой организм тоже решил включиться в игру.
Сначала стала болеть голова, будто я пытался решить кубик Рубика, состоящий из бюрократических формуляров. Потом появилась лёгкая тошнота по утрам (и не беременный ли я, спрашивали бы в ресторане). Но всё это казалось мелочами, не стоящими внимания.
Однако, одним дождливым осенним днём, когда с утра в доме престарелых привычно пахло мятными леденцами и дезинфекцией, я почувствовал, что у меня словно кто-то вырвал сердце из груди, а на его место положил пудовый камень. Стоял я тогда в холле, пытаясь закрепить афишу предстоящего концерта для жильцов — что-то вроде «Вечер старинных романсов». Вот, думаю, только романсов мне не хватало.
— Эй, — окликнул меня шеф, порыжевший от стресса немолодой мужчина. — А ты зачем присел? У нас концерт на носу, а ты вдруг…
Я простонал, что мне плохо и что мне срочно нужен врач. Шеф только махнул рукой:
— Рабочий день закончится — иди куда хочешь.
Шатаясь, я пошёл к стене, чтобы опереться. Всё вокруг поплыло, словно я смотрю чёрно-белый фильм, который резко проматывают на середину. Стало жутковато. Но я решил не устраивать шоу и попытался доковылять до раздевалки. Попытка удалась. Там кое-как оделся и выполз на улицу.

Подозреваю, что шёл я тогда по тротуару как зомби из дешёвого ужастика. Слева-справа мелькали прохожие, но все спешили по своим делам. Врача я отыскал по старым записям из блокнота. Он принял меня в небольшой частной практике. Сделал кардиограмму, посмотрел в бумажную ленту так, будто читает любовное письмо из прошлого.
— Да всё у вас нормально, — заключил он недовольно. — Небольшой спазм, испугались, вот и всё. Может, выписать вам успокоительное?
Я еле кивнул, старательно сдерживая мысль, что меня не «испугал» бы ни один бюрократ так, как сейчас болело в груди. Впрочем, решил, что врач-то профессионал, ему виднее. Значит, у меня просто обычный гипертонический криз или что-то там ещё.
Уже на выходе из его кабинета у меня вдруг потемнело в глазах, и я чуть не рухнул. Кое-как добрался до остановки, сел в автобус. Тут память у меня начинает стираться, помню только болезненные рывки где-то в области сердца и странное ощущение, будто кто-то потянул за клапан внутри меня.

Очнулся я уже в больнице. Всё вокруг белое, шумное и пахнет медикаментами. Ко мне подошёл врач с усталым лицом, на бейджике значилось «д-р Мюллер»:
— У вас инфаркт миокарда, — сказал он прямо, без прикрас. — Как вы вообще сюда дошли?
Я пожал плечами, насколько мог пошевелиться:
— Автобусом…
Доктор покачал головой и велел медсестре срочно готовить капельницу. Дальше началась череда процедур, вопросов, подписей, которые я уже почти не воспринимал. Голова работала плохо, сердце стучало как старый мотор, а я думал: «Неужели всё дошло до этого?»

Следующие три недели я лежал в палате, пытаясь разобраться, кто я теперь такой. Визитов у меня было мало: Женя приходила, привозила яблоки и винила себя, что не заметила тревожных симптомов. Я, конечно, говорил ей, что всё в порядке, хотя чувствовал, что в порядке вообще ничего нет.
Первые дни в больнице я провёл в беседах с бодрым дедом, типичным «осси» (бывшим жителем ГДР). Он всё жаловался на социализм, потом перешёл на капитализм, а в итоге признался, что сам не знает, что хуже. Мы говорили о политике, о погоде, о «новых немцах». А когда мне делали уколы, он смущённо отворачивался, видимо, из сочувствия.
Лежать в больнице оказалось неожиданно спокойным делом: никто не тащил меня мыть посуду или заполнять формуляры. Хоть организм и подбросил неприятный сюрприз, мозг воспринимал койку в палате почти как «каникулы», хотя, конечно, с горьким привкусом.

Вечерами я говорил себе: «Как так получилось? Мне сорок с хвостиком, а уже инфаркт?»
Был ли это результат бесконечных унижений, бесперспективности, страха за будущее? Наверное, всё в совокупности. Пока я мыл тарелки, а потом таскал простыни в доме престарелых, организм терпел. Но рано или поздно терпение кончается даже у сердца.
Лишь под утро я забывался в чутком сне. Снилось что-то про наш проектный институт в России, где я был начальником отдела, обсуждал стройки с коллегами. Просыпался я с колотящимся сердцем и думал: «Это всё в прошлом, а настоящее — здесь, в немецкой палате, и будущее неизвестно».

Когда врач на третий день сказал, что «пришлось вмешаться экстренно», я осознал, жизнь что действительно висела на волоске.
— Берегите себя, — наставлял он меня. — Вам нужно изменить образ жизни, избегать стрессов.
«Изменить образ жизни» — фраза, которая всегда звучит слишком абстрактно. Как я могу избежать стрессов, если каждый день моя жизнь похожа на хождение по минному полю? Но я слушал врача, кивал, надеялся, что хоть этот случай даст мне время переоценить что-то и понять, как жить дальше.
Итак, я лежал в больнице, обдумывая все свои «подвиги». Многого я не понял, а лишь смутно почувствовал, что дальше так нельзя. Но как по-другому — оставалось только гадать. Может, судьбе хватит сострадания ко мне, чтобы дать подсказку. А пока что я учился заново ходить по коридору без боли и замечать мелкие радости жизни, вроде солнечного луча на стене. Похоже, в моей личной истории настал момент, когда я должен был сделать выбор: или продолжать выгрызать каждый евро на нелюбимых работах, или (чем бы чёрт ни шутил) попытаться всё переосмыслить.
Может, для этого и нужен был инфаркт? Хотя, конечно, лучше бы обойтись без подобных методов убеждения.