Да, Достоевский — гениальный писатель, создавший, без сомнения, великие шедевры. Он повлиял не только на русскую, но и на всю мировую литературу. Оспорить это невозможно. Достоевский был, пожалуй, даже величайшим романистом. НО! Не надо искать в каждом его слове истины в последней инстанции, не надо ожидать, что при чтении над вами разверзнется небо и что-то будет вещать оттуда божественный голос, не надо искать сакральных смыслов в художественной литературе. Не надо писателей возводить в ранг пророков, где им явно не место. Достоевский — не пророк, не святой, даже не подвижник. Он — писатель.
Достоевский, переживавший о упадке христианства, в какой то мере сам способствовал этому. Почитание его таланта шло в ущерб почитанию Христа. Образ писателя начал затмевать собою образ Спасителя. К художественной литературе стали обращаться чаще, чем к Писанию. И, что хуже всего, с таким же внутренним трепетом. Если не с Достоевского это началось, то с ним выразилось ярче всего. Текст романа стал выше Священного текста. Не случайно экзистенциалисты атеистического толка обращались к Достоевскому, как к своему предшественнику и единомышленнику. Из грязи и низости, где поневоле обретались его герои, он способен был выводить величие и чистоту духа. В этом его главная ценность. Прочие же, следовавшие за ним, подвергшиеся его влиянию, видели всюду только грязь.
Достоевский имел и другие существенные недостатки. Объективно, это был больной (физическим недугом) человек. Философ Лев Шестов называл его «обратным симулянтом», что, притворятся здоровым, будучи больным. Мало того, Достоевский исхитрялся через свой непревзойдённый талант затягивать в своё состояние читателя. По сути, он передавал другим свой недуг. Сам страдая от эпилепсии, он наделял ею своих героев. Почти все главные персонажи у него припадочные, все они ведут себя как психически не совсем адекватные люди. Мир Достоевского крайне нездоров. Преобладает явная невменяемость. А ведь это чуть ли не самый читаемый за рубежом русский автор. Через него судят о России. Какими же полоумными мы все можем через это казаться? Хотя, оглядываясь на всю историю ХХ века, приходится признать, что такой оценке мы, видимо, всё же соответствуем.
Глупо отвергать наследие самого важного и самого нужного в нашей литературе автора, но столь же глупо принимать его словно истину в последней инстанции.
