Назвать питерский дождь плохой погодой неуместно, потому что в корне — неверно. Дождь здесь — вездесущ. Это погода вообще, а в данном случае - непогода. Дождь настойчиво напоминает о том, что стихия Петербурга — вода, сочащаяся из всех щелей, трещин и фронтонов. Иногда дождь мечется, отбиваясь от ветра, иногда бормочет вяло, неразборчиво, иногда идёт полно, грохоча по крышам, бульварам и мостовым.
Мы сидим в кафе, где-то между Малой Морской и Гороховой улицами, отогреваемся долгим малиновым чаем.
— Как ты можешь киснуть в этом болоте? Город, конечно, красив. Одним Эрмитажем можно жить, но этот бесконечный дождь… Он забирает все силы. Петербург — болен, и люди в нём — больны, закрыты, холодны. Лица — толчёный графит, несчастливые лица. Скажи мне, только честно, ты, правда, считаешь петербуржцев счастливыми?
— Я считаю, что мы счастливее многих, потому что умеем находить в несчастье его поэтическую сторону.
— Красиво звучит, но непонятно.
— Это когда между чувством и этим дождем вовсе нет промежутка. Посмотри в окно, видишь парнишку в подворотне? Ты думаешь, он прячется там от дождя и сырого ветра? Приглядись внимательно, как он смотрит на дождь: он любуется им! Вот и скажи, что этот, «несчастный» петербуржец, видит в небе чернее сажи? У него зуб на зуб не попадает от холода, а он задрал голову к небу и готов целовать этот дождь; он присвоил, растворил в себе этот дождь!
— Не понимаю.
— И я не понимаю. Парадокс.
