Базиль и я

заниматься?
— Бабушке помогать!
— Молодец, правильно. Надо помогать старшим.
 Не знаю почему, моё мнение к Базилю резко изменилось. Я вышел на огород. Картошка, фасоль, огурчики, помидорчики...
  Взяв плоскорез, я принялся рыхлить грядки. Я хорошо знал, что и как делать. Что есть сорняк, а что петрушка. Так прошло где-то три часа. Базиль сидел на пеньке от старой рябины (два года назад она ещё росла).
   — А почему ты не остался в городе? С друзьями бы погулял, в кафе сходил.
— Друзей у меня нет, а посиделки в кафе я не жалую! — не отрываясь от грядки, сказал я.
— Закрытый ты человек! Всё в себе держишь... Может, мне что-нибудь расскажешь?
— А ты поможешь?
— Постараюсь, по крайней мере.
  Не буду описывать, что я рассказывал Базилю, так как на это просто не хватит времени и места. Скажу одно: Базиль слушал внимательно, не перебивая, иногда кивая головой. Его глаза выражали искренний интерес и сочувствие. Так, потихоньку, рассказывая о себе, я дополол две грядки.
 День пошёл быстро. За работой в огороде и разговорами с Базилем. 
 С одной стороны, я был рад, что у меня появился друг (хоть и кот), который понимает меня и хочет меня слушать. С другой стороны, это выглядело как шизофрения.
Мы сидели на крыльце и о чём-то говорили. Уже не вспомню, что было темой нашего диалога и была ли эта тема вообще. 
  Вдали затарахтел трактор. Только услышав звук, я мог определить, чей это был трактор. У нас в деревне их было два: «Беларус-1221» соседа и МТЗ-80 дедушки. 
Старенький, дедушкин, со скрипящей подвеской, разбитой фарой и поржавевшей крышей. Я когда-то катался на нём. Мне тогда казалось, что он был самым быстрым.
 Из-за деревьев показался ржавенький трактор. Не такой, как я помнил. Время ничего не щадит. Он остановился перед воротами, из него вылез дедушка. 
Седой, с большими пышными усами, морщинами, добрыми глазами. Он ехал с ночной. Он часто работал ночью на поле.
 Заприметив меня, он тут же кинулся обнимать и целовать меня. Мы прошли в дом. 
Нет ничего лучше, чем обед на чистом воздухе. Самый натуральный, выращенный на собственном огороде: русский борщ, котлетки с пюрешкой. 
VII
Настал вечер: тихий, тёплый, родной. Мы укладывались спать. Я сидел в комнате за столом. Тёплым покрывалом на него светила старая советская лампа. Я читал. Из города привёз Жюля Верна. Я был мечтателем, а его книги переносили в тот мир, где есть добрые, отзывчивые люди.
В окно бились мотыльки, где-то стрикотали кузнечики.
— Транзир бенифициэнто*, — наконец оторвавшись от книги, произнёс я.
— Жаль, что никто сейчас не следует этим великим словам, — произнёс Базиль, лежавший на кровати.
Прочитав ещё несколько глав, я потушил свет. На улице было ещё светло. Я лёг.
— Ты когда-нибудь задумывался, почему мир стал таким? — вдруг спросил он, повернувшись ко мне. — Выгода... Людям сейчас важна выгода!
У нас завязался разговор. Вскоре, не замечая как, я уснул.
VIII
Я проснулся рано. Петухи ещё не кричали. Воздух был свежий, прохладный. В кронах деревьев пели соловьи. Часы в гостиной пробили пять!
Я вышел на улицу. Сделал глубокий вдох и пошёл копать червей. 
На моё удивление, их было много. Собрав штук двадцать, я взял удочки и направился к калитке. Ко мне подбежал Базиль и тихо пошёл за мной. Мы вышли на деревенскую дорогу. В огородах копошился только что проснувшийся народ.
— Всё-таки вы странные... — начал Базиль.
— Это ещё почему?
— Ну, во-первых, вы считаете друг друга сумасшедшими...
— Подожди! — прервал я. — Обоснуй!
— Ну, скажем, идёшь ты с друзьями. Тебе с ними комфортно, они тебя знают и знают, какую дичь вы можете делать. А люди, которые проходят мимо, думают, что у вас с головой не всё в порядке. Сейчас, если ты идёшь весёлый, то это значит, что ты либо пьяный, либо сумасшедший.
— Ты это к чему?
— Просто... Друзей-то у тебя нет! — с ухмылкой сказал он.
— Как нет! — вспылил я. — У меня есть друзья в музыкалке.
— Наконец! Признал!
Я понял, что всё это было подстроено, дабы я признал, что у меня есть друзья. 
Так оно и было. Я ходил в музыкальную школу, дружил там с ребятами. Мне даже казалось, что туда я хожу с большим удовольствием, нежели в обычную школу. Как говорится: «Меньше народу — больше кислороду». Больше времени: дружбе, разговорам, меньше — для сплетен, критики друг друга, ненависти. Там было проще, жаль, что всё закончилось.
Вскоре деревня осталась позади. Перед нами открылось поле. Вдали синел лес. Под холмом несла свои воды небольшая речка. Перейдя небольшой, уже пошатывающийся, почти развалившийся мост, я повернул и пошёл против течения. В нос ударил запах воды, который часто бывает на водоемах и особо чувствуется в жаркие дни. Отойдя метров на тридцать от деревни, я устроился на берегу. 
Было глупо рыбачить днем, но меня радовал не результат, а процесс. Никого, спокойствие, журчание воды. Базиль сел рядом.
Я выпустил червей, надел на крючок кусочек хлеба и закинул в воду. Где-то час мы сидели, уставившись в воду. Базиль молчал, но я чувствовал, что он о чем-то размышляет. Его молчание было спокойным, но в то же время напряженным, словно он пытался подобрать слова, чтобы выразить то, что его беспокоит.
Вдруг он запел: «Там стеной зелёной бор стоит в июле, а за мной равнина вся белым бела...»
Не знаю почему, я начал подпевать: «Городские песни целый день пою я, а душа ждёт не дождется, чтобы ночь пришла...»
— Ночь... Ночь... — повторял Базиль. — Слишком короткая для сна и слишком длинная для размышлений.
— Это верно!
Речка тихо журчала. Солнце тоже не стояло на месте. Скоро начало припекать.
Вскоре, пришлось возвращаться.
IX
Так проходили дни, недели. Заканчивался июнь. Мы с Базилем стали друзьями. То и дело мы размышляли о жизни, людях, поступках, мечтах. Наши разговоры становились всё глубже и откровеннее.
Но, увы, время неумолимо идёт вперёд. Через день за мной должны были заехать родители. Я старался не думать, что совсем скоро мы расстанемся.
X
Настал вечер. Медленно темнело. На фиолетовом небе проступил белоснежный месяц и Юпитер. Воздух остыл. С огородов потянуло шашлыком. 
Я сидел на пороге, слегка поглаживая Базиля. Смотрел в небо, на месяц. Ко мне подсел дедушка.
— Молодец, что приехал. Мы с бабушкой будем скучать. 
— Печально... Месяц быстро пролетел...
— Ничего, впереди ещё два!
Он поднял голову. Мы втроём смотрели на небо. На душе стало тоскливо. От него, как всегда, пахло машинным маслом и землёй.
Я посмотрел на него. Он всегда поддерживал меня. В любом споре он был на моей стороне, всегда за меня.
— Держи!
Он снял с руки часы. Это были старые советские часы. Но они были в великолепном состоянии. С белым циферблатом, чёрными стрелками. С большим широким кожаным ремешком. Я давно о них мечтал. Они были тяжёлые, тёплые от его руки.
— Носи их с гордостью.
Я кивнул, не зная, что сказать. Из комнаты послышался стук часов. Пробило девять утра. Я пошёл спать. Последняя ночь в деревне. Снова привыкать к городу: к его суете, шуму, беспорядку. 
Я лёг. Одеяло было холодное. Не знаю почему, моё воображение начало рисовать что-то непонятное. 
Зима, жёлтый свет фонаря падает на пятиэтажку, идёт снег.
Я проснулся. На часах было около трёх ночи. Приподнял голову. На одеяле, свернувшись калачиком, лежал Базиль. Я успокоился и провалился.
XI
Я сел в машину на заднее сидение. В нос резко ударил запах вонючки и духов. Папа что-то начал носить в багажник, бормоча себе под нос. Мама уже прощалась с бабушкой, обнимая её и шепча что-то на ухо. Бабушка улыбалась, но в её глазах читалась лёгкая грусть.
Перед калиткой сидел Базиль. Он сидел, уставившись на меня своими глазками-пуговками, заострив ушки. Он смотрел не на меня — он смотрел мне в душу. Из левого глаза покатилась слеза. «Ты приезжай почаще...» — повторял он.
Вскоре всё было погружено, папа завёл машину, и мы поехали. Я уткнулся в переднее сидение, чтобы спрятать слёзы. Мы выехали на дорогу и помчались в город. Через полчаса на меня [/b]опустился сон.