Разговор по душам

Человек сидел за игровым столом и думал о своей раска-
лывающейся голове, что она звенит как провода́ высоко-
вольтной линии. Осознание факта крупного проигрыша
только усиливало металлический звон. Продув в рулетку
и отойдя от лакированного котла, игрок торчал возле карт.
Но прежде бедолага пытался приобрести лёгкие деньги у
одноруких бандитов, с вечера до ночи проторчав возле
игровых автоматов. Те же не расставались со своими
жетонами; золото совершенно не шло в широкие ладони
Лепесткова, который не являлся рабом азарта, но был
человеком, давно подчинившимся иной необузданной
страсти.

Живя сумбурной жизнью, человек надеется на сказочное
везение. Так обстояло дело и с моим героем: он верил в
счастливую удачу, и потому покупал лотерейные билеты.
Наивный! А этим вечером взялся играть. Но, как и с рус-
ским лото, ему не везло в казино, хоть бы он и был здесь
новичком.

Прошлым вечером щёголь впервые в своей жизни оказался
в данном игорном заведении. Не помня толком, как и зачем
он здесь очутился, нетрезвый игрок продолжал развлекаться.
Отмечу то, что мой герой всегда следит за своей внешностью:
даже в горизонтальном положении на Лепесткове будут галс-
тук и белая сорочка. Желтые круги подмышек всегда прикрыты
пиджаком. Туфли на его ногах блестяще горят.

«У подлеца, – однажды подумал он, глядя на свои лакирован-
ные полуботинки, – и сор с крыльца!» Конечно, мерзавцем
он себя не считал да и не был им.

В эту весеннюю пору соловьи не пели в душе́ Лепесткова,
он горевал, и тому существовали причины… Ближе к полу-
ночи была предпринята повторная попытка отыграться в ру-
летку, но и она оказалась безуспешной. И вот теперь он про-
игрывал в карты. В плену азарта и хмеля Лепестков отчаянно
надеялся отыграться, повторно усаживаясь за карточный стол,
то и дело возвращаясь из уборной. Играя, невезучий человек
каждый раз запивал очередной небольшой проигрыш бесплат-
ным коньяком, подаваемым тут же по взмаху руки. Коньяк не
способствовал везению в игре.

И под утро ему было суждено последовательно проигрывать:
везение всю ночь не улыбалось обрюзгшему курносому чело-
веку тридцати восьми лет, чей выпуклый гладкий лоб над гус-
тыми бровями был отделён полосой последних волос от сальной
лысины, сияющей в свете ламп. Фортуна не перестала игнориро-
вать Лепесткова со всеми его прыщами на щеках и в рассветный
час; игроку упорно не везло.

В очередной раз, вернувшись за стол после посещения убор-
ной, он сел на прежнее место и отметил, что дилер отсутству-
ет. Растёр лоб ладонью, поскрёб ногтями ухо, выдернул
во́лос из одной ноздри и приуныл — других игроков
с ним не было. Подсмотреть чужое счастье стало невозможно.
За стёклами окон раннее утро развесило прозрачный молоч-
ный тюль; ни в одном зале опустевшего казино уже никто
не играл. Мо́рок сигаретного дыма, прежде сгущавшийся
под потолком у ламп, давно рассеялся, а убаюкивающая
тишина, наконец, усыпила нетрезвого игрока.

Неожиданно пробудиться Лепесткова заставил басовитый
голос:
— Ваши ставки, господа! Делаем ставки, – это было при-
глашение к игре от нового дилера. Тот спозаранку встал
у стола как вкопанный, сменив своего коллегу.

Лепестков вышел из сонного оцепенения. Свой плавающий
взгляд он устремил на румяное лицо дилера, различая на
нём пухлые влажные губы большого рта и широкий лоб над
выдающимся римским носом. На щеке под левым глазом
красовалась, будто пришитая невидимыми нитками, вы-
пуклая чёрная родинка-пуговица. Чёлка каштановых волос
с полосой проседи свисала над лёгкой испариной кожных
складок лба, не полностью прикрывая белый шрам над
правой бровью. Раскосыми глазами Лепестков сонно смот-
рел и на пальцы человека, взявшегося вести новую игру.
И в руках дилера было что-то узнаваемое игроком, утом-
лённым за последние пять дней обильными возлияниями:
Лепестков приметил длинный бледный шрам, змеившийся
через ребро левой ладони — от мизинца к предплечью.

— Новая игра, господа! Ваши ставки, – и паучьи пальцы
дилера, словно бы пальцы пианиста — как на клавишах —
заплясали на столе.
— Димка! Назаров! – восхищённо, будто бы находясь в
зале Эрмитажа, выкрикнул приободрившийся Лепестков.

И вспыхнули глаза дилера, прежде смотревшие на игрока
с той грустью, с какой смотрит на вас из-за прутьев клетки
собачьего приюта сенбернар. На долю секунды они округ-
лились, и мягкий свет озарил их на мгновение. Брови при-
поднялись, придав в этот рассветный час выражению лица
дилера искреннее удивление. Верхнюю чувственную губу,
казалось, тронула робкая улыбка. Но через неуловимый миг
холодный прищур вновь придал лицу аккуратного хозяина
игры выражение сосредоточенности. Оледенелое стекло его
глаз будто потемнело. Толстая верхняя губа горизонтально
оттопырилась под носогубной складкой. Усики дилера пере-
стали подрагивать.

До неожиданной встречи со своим приятелем детства Ле-
пестков играл, рассеивая в себе душевную скорбь, почти
не впадая в азарт. Но лишь до жуткого проигрыша. Неожи-
данно просадив большие деньги, распалился страстью; его
понесло и он впал в тихую ярость — известную неудовле-
творённым ловеласам. Однако же и на трезвую голову Ле-
пестков в последние годы отличался эмоциональной не-
уравновешенностью, выплёскивая свой гнев на окружаю-
щих. Все его приступы агрессии никогда не были связаны
с азартными играми, но исключительно с конфликтными
ситуациями на работе и дома.

Игра никогда не была ни хобби, ни пристрастием Лепест-
кова. На шахматы, домино или покер он своего времени
ни с кем не тратил, охотнее предпочитая попойку с друзья-
ми или коллегами по работе. Теперь же здесь — в казино,
стараясь разжиться деньгами и нервничая, он играл без
какой-либо стратегии. Не имел ни малейшей возможности
изменить математическое преимущество игорного заведения
в свою сторону, терпя неудачу за неудачей и продолжал
проигрывать, отчаянно желая отыграться. Но лишь до мо-
мента приятной встречи с Назаровым после которой сидел
на своём месте у зелёного бархатного стола словно бы у
стойки бара, совершенно позабыв о прежнем желании вер-
нуть упущенную сумму денег. Узнанный им Назаров стал
для незадачливого игрока как будто близким и родным
человеком. Лепестков испытал острый позыв к доверитель-
ному общению. Возжелав выговориться своему приятелю
детства, он хотел рассказать обо всём наболевшем: о жизни,
любви, дружбе и предательстве — о том, во что многие
люди не спешат посвящать посторонних.

— Это я, Лепесток. Серёга Лепестков, – просипел гость.
— Ваши ставки... – басовито гремел над столом незримый
водопад дилерского голоса.
Лепестков неловкой рукой придвинул к Назарову несколько
фишек. Тот принял ставку.
— Ставок больше нет, – и Назаров начал извлекать карты
из сло́та шафл-машины, ведя игру.
— Как давно ты здесь работаешь?

Не получив ничего в ответ кроме дежурной леденящей
улыбки, Лепестков нажимал:
— Знаешь, Дим, а от меня Танька ушла. Помнишь, как ты
с ней вытанцовывал на выпускном? Ладно-ладно, не
отмалчивайся, у меня ваш танец есть на видео. Я после
школы с ней учился в одной группе. Позже мы поженились;
ты должен был знать! У нас парень... рано родился, быстро
вырос, из армии в прошлом году пришёл... Валерка!
— Ваши ставки, господа, – выпалил Назаров, осклабившись
от уха до уха.

Игрок машинально придвинул пару фишек.

— Ставок больше нет, – и неразговорчивый дилер опять
начал извлекать карты: сначала Лепесткову, потом только
себе; Лепестков снова проиграл. Он опёрся на локти, при-
двинувшись вплотную к столу.
— Знаешь, Дим, говорят, если от тебя ушла жена, а тебе
не грустно, подожди! Жена вернется, а с ней и грусть...
Но мне плохо, и мне страшно подумать о том, что Танька
ко мне не вернётся, – и Лепестков зябко поёжился.
— Ваши ставки, господа... – Назаров краем глаза видел при-
ближающегося к столу инспектора.

Инспектор — рослый худощавый человек — старательно
прислушивался к словам Лепесткова. Тот, как ни в чём не
бывало, продолжал:
— Валерка из армии вернулся каким-то отстранённым.
Первое время по ночам кричал и вскакивал с постели.
Я не знаю, Дим, через что ему пришлось пройти в этой
чёртовой армии, но я не узнаю в сыне своего прежнего
Валеру. Он часто ссорится со мной... матерится... Не
уважает!
И через мгновение:
— С женой разлад. Всё! Разбитую вазу не склеить. Знаешь,
Дим, с нормальной бабой мужику скучно, как глухому
во МХАТе. А с психопаткой увлекательно, как ве́гану в
мясной лавке: никогда не знаешь, что она наколбасит.

Дилер кончиками пальцев только трогал стол, словно бы
горячую конфорку электроплиты. Отводил свои глаза. Не
переставал улыбаться и отмалчиваться, когда взгляды
собеседников встречались. Лепестков же не прекращал
говорить вполголоса:
— Жена ушла. Сын стал чужим, – откровенно жаловался
на родственников Лепестков, — только одна собака мне
всегда искренне рада. Знаешь, вынести пакет с мусором
занимает около трёх минут, но каждый раз Тюбик встре-
чает меня, словно бы я вернулся из командировки, – и Ле-
пестков хмыкнул, — искренний такой пёсик. Люблю я его.
Кажется, что ближе и нет никого. Да, Димка, поживёшь
с людьми, узнаешь их лучше — станешь сильнее любить
животных!

— Новая игра, господа. Делаем ставки, – изрыгнул трубный
бас Назаров, словно гудящий теплоход, отплывающий от
пристани.

Лепестков извлёк из кармана собственного помятого пи-
джака несколько остающихся у него фишек. Этих кругля-
шек красного цвета он ребром ладони вяло придвинул к
дилеру и вальяжным движением правой руки пригласил к
столу юношу с бокалом коньяка на подносе. Выпил.
— Жаль, что ты при исполнении, – вздохнул игрок, — слу-
шай, а давай как-нибудь встретимся на выходных! – и
выдернул визитку из внутреннего кармана пиджака. — На,
позвони мне когда-нибудь. Обязательно нужно за жизнь
перетереть, Дим! Слышишь? – выпалил Лепесток и указа-
тельным пальцем придвинул к руке Назарова плотный
картон.
— На столе ничего не должно быть кроме фишек, – с
учтивостью в голосе отнёсся к Лепесткову инспектор, не-
видимо очутившийся рядом. — Примите визиточку в карма-
шек, – прохрипело где-то за спиной гостя заведения.
— Ничего кроме фишек на столе, господа, – выдул как из
иерихонской трубы Назаров басовые ноты своего зычного
голоса. Он повторил слова бдительного инспектора.

Вспотевший Лепестков, утопив визитку во влаге недр пид-
жака, принялся за своё, достав носовой платок:
— Я тебя по рубцам и родинке узнал сразу, Димон! – улыб-
нулся осоловевший игрок. — Помню, ты перелезая через
забор распорол себе лоб торчащей проволокой; мы тогда с
тобой в четвёртом классе учились, кажется... Помню, как
побежали с тобой в травмпункт. Кровищи было-о... Всё
твоё лицо, вся рубашка красные — скальпированная рана...
Помню, Дима, как тебе бровь зашивали; она на кусочке ко-
жи висела, как чёрная слива на ветке... ты плакал, а я за
дверью сидел. Потом мы боялись показаться твоей матери,
ведь тебе голову перевязали... бинты в крови... А этот рубец
на мизинце — это