Вадим Сергеич вдруг успокоился. Выставив в сторону Сереги ладонь — дескать, все в порядке, он, слегка запинаясь, произнес:
— Да, я антисемит.
И выставив ладонь теперь уже в сторону Юрия Наумыча, который готовился его перебить, продолжил тоном выше:
— Потому что если есть тезис, то есть и антитезис. Если есть семиты, то есть и антисемиты. Одно не существует без другого. Единство и борьба противоположностей. Изначально постулировано, что ни одна из сторон этого единства не имеет преимущества над другой. Иными словами, как только возбуждается одна сторона, тут же и тем же самым отвечает другая. Если вы семит в том смысле, как я его понимаю, то извольте: я — антисемит и прав при этом не больше, чем вы. Но и не меньше. Если я антисемит в том смысле, как его понимаете вы, то вы — семит, но не меньше, чем я антисемит. Но и не больше. И считать, что антисемиты плохие — это значит подразумевать, что плохи и семиты. Если вам этого не понять по причине вашей тупости, то я могу объяснить проще: мои друзья Миша Берман и Толя Бабичев такие же антисемиты, как и я, и мы с ними…
Тут не выдержал Серега и заверещал:
— Аллё, народ! Вы чего? Вы чего устроили? Здесь же юбилей, а не митинг, в самом деле! Вадик! Юрий Наумыч! Ну, вы как дети, ей богу! Ну, вы чего? Давайте лучше нальем и выпьем! Давайте за наших дам!..
— Нет, не нальем и не выпьем, а отдохнем! — нервно поправила Лариса. — Ну-ка, ну-ка, девочки — на кухню, мужики — курить, курить и еще раз курить! А потом — танцы!
Юрий Наумыч с женой, Вовик и дипломат остались в комнате, остальные в недоумении разбрелись по квартире, а Вадима Сергеича Серега вытащил на лестницу.
— Вадик, ну ты чего, обалдел, что ли? Ты че пристал к мужику?
— Извини, Серега, ты прав, неинтеллигентно получилось…
— Нет, ну ты не прав, Вадик, ты не прав! Наумыч — мужик нормальный! Есть, конечно, национальные особенности, но ты тоже хорош! Антисемит хренов!
— Да разве это антисемитизм, Серега! — заторопился Вадим Сергеич, словно извиняясь. — Так, легкая неприязнь, как и к любому другому жулику… Вот у меня в школе растет поколение, вот это да, вот эти учудят! Прихожу на днях на урок, вижу — на доске написано: «Эй, вы там, на иврите, не врите!» Спрашиваю: «Кто написал?» Отвечают: «Маяковский». Захожу в туалет, а там фломастером на все стену: «Народ, ты видишь — повсюду идиш!» Ну, и как тебе это нравится?
— Да что я скажу — пацаны глупые, вот и все. Сами не понимают, куда лезут…
— Все они понимают, все понимают… Время сейчас другое, Серега. Интернет у них. А Интернету рот не заткнешь.
На площадку вышел Вовик.
— Ну, Вадик, ты даешь! — улыбаясь и доставая сигарету, сказал он. — Наумыч рвет и мечет!
— Да пошел он!.. — неожиданно окрысился Вадим Сергеич.
— Не, ну ты не прав, Вадик! Вот что хочешь мне говори, но ты не прав! — расстроился Серега.
Некоторое время курили молча.
— Да. Что ни говори, еврейский вопрос — вечный вопрос, — неожиданно глубокомысленно сказал Вовик.
— Русский тоже, — ответил Вадим Сергеич.
— Русский тоже… — согласился Вовик.
Помолчали.
— Одного не пойму, — наморщил лоб Вадим Сергеич. — Как такой умный народ постоянно делает все возможное, чтобы до крайности осложнить себе жизнь! Экстремалы какие-то!
И тут Вовик высказал несоответствующую его образованию мысль:
— Вот это и называется — горе от ума!
На том обмен мнениями закончился. Вернулись в квартиру. Вадим Сергеич дальше прихожей не пошел и сказал:
— Ладно, Серега. Нам пора.
— А чего ты? — искренне удивился Серега. — Только, только начали!
— Вот именно, — слабо улыбнулся Вадим Сергеич.
— Лара! — позвал Серега.
Пришла Лара.
— Вадик уходит! Ну, скажи ему что-нибудь!
— А вы куда? — якобы всполошилась хозяйка.
— Пора, Ларочка, пора. Завтра мне рано вставать.
— Да время-то еще детское! — как бы сопротивлялась хозяйка.
В этот момент появились дипломаты, увидели одевающегося Вадима Сергеича и сказали:
— Нам тоже пора!
— Ну, во-о-от! — теперь уже искренне расстроилась хозяйка. — А вы-то чего?
— Завтра рано вставать…
— Вы что, сговорились? — всплеснула руками хозяйка.
Пришла Тося и, не говоря ни слова, тоже стала одеваться. Образовалась небольшая суматоха и стеснение, свойственные внезапному уходу.
— Серега, дорогой, еще раз с днем рождения тебя! Извини, если что не так… — говорил Вадим Сергеич, целуясь с юбиляром.
— Да ладно, старик, все нормально! — отвечал Серега, тиская друга.
— Спасибо, Ларочка, за прием! Все было замечательно! — поцеловал Вадим Сергеич хозяйку в подставленную щеку.
— Молодцы, что пришли! Приходите еще! — отвечала хозяйка.
— Обязательно! — улыбался Вадим Сергеич, наперед зная, что теперь его не скоро пригласят в этот дом, да что и сам он сюда больше не придет.
Хозяева вышли на площадку, махали рукой и смотрели, как гости спускаются по лестнице. Выйдя на улицу, Вадим Сергеич глубоко вдохнул свежий морозный воздух. Пока они праздновали, выпал снег, но ветер успел разогнать облака, и над городом сияло чистое черное небо.
— Если хотите — мы вас подвезем, — сказал дипломат, и Тося посмотрела на Вадима Сергеича.
— Нет, спасибо, нам тут недалеко. Мы пешком, — ответил Вадим Сергеич.
— Тогда до свидания. Рад был увидеться, — протянул руку дипломат, и Вадим Сергеич пожал ее.
Когда они остались одни, Вадим Сергеич взял Тосю под руку, и они двинулись в путь, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться. По морозному небу рогами вперед плыл худеющий месяц, излишком блеска старательно скрывая временную ущербность. Вадим Сергеич с Тосей медленно шли по пустому городу, оставляя на свежем снегу одинокие следы.