мужчины искали себе подруг по сердцу. Они не знали голода, были красивы, как на подбор. И совместно делали работу, нужную тому, которого они звали Творцом всего сущего. Знания для этой работы им давали небеса. Никто не стремился к власти. Но каждый имел ее. С общего согласия руководителем каждой небольшой группы из двенадцати человек - Волны - мог на какое-то время стать каждый. А потом его сменял другой. Волны соединялись в Валы, насчитывающие 169 человека. А Валы в Приливы – 28561 человек. Это была большая сила разума.
Люди получали возможность творить многое, что нам даже во сне не снилось, могли сдвинуть с места целый остров. Умели они даже летать, как птицы. Но куда быстрее птиц. Они легко и почти мгновенно лечили любые болезни, приживляли руки и ноги. И были практически бессмертны.
Когда они чувствовали, что их тела становятся немощными, они засыпали последним сном. Чтобы уже не проснуться. Души их отлетали, а потом вновь возвращались в точно таких же, но новых телах, сохранив все знания и память о предыдущих жизнях. Иначе говоря, они меняли тела, как мы рубашку.
— А почему эти люди исчезли? — Перебил меня мой нетерпеливый ученик. — Ты хочешь сказать, что мы, ничтожные и мелкие людишки со своими мелким желаниями, потомки тех могучих людей? — лицо Эсхата выражало полное недоумение. — Почему же человечество променяло такую прекрасную жизнь на эту?
— Трудно сказать! — А что я мог ему еще ответить, если и сам все знал только понаслышке. — Но мне кажется, что они повредились в уме. Иначе зачем бы им, действительно, отказываться от такой прекрасной жизни? Но это только мое предположение. А об истинной причине не могу ничего сказать. Осталось неизвестно то! За древностью времен, стерших почти все сведения о Золотом веке. И даже то, что я поведал тебе, уже мало кто знает, поскольку, как я уже сказал тебе, рукописи о них давно сожжены, да и предания мало кто уже помнит.
Я замолчал, полагая рассказ исчерпанным. Но у Эсхата сегодня разыгрался аппетит на новые сведения, когда за вопросом следует вопрос. И он не отстанет от меня пока не получит сколько-нибудь удовлетворительных ответов.
— Предположим, — неожиданно заявил он, — что всего, о чем ты мне только что рассказал, никогда и не было. Но в моей голове не укладывается другое. Что толкает людей на войны, что заставляет их убивать друг друга? Почему люди вообще затевают войны? Ведь быть убитым в сражении шанс у каждого достаточно велик. А мертвому разве много надо? А изувеченным быть каково? Когда ты ничего не способен делать. И никому не нужен? Я видел, сколько этих бывших бойцов только тем и кормится, что клянчат милостыню.
— Темна вода во облацех! Я все последние годы думаю об этом. Но нет у меня весомого ответа. Хотя, наблюдая людей, кое к каким выводам пришёл. Добровольно в солдаты поддаются обычно все, кто не способен делать что - либо полезное, за что можно получить пропитание. А еще чаще всего лентяи, который не хотят ничему учиться, кому жизнь не дар божий, а лямка, которую надо тянуть. Куда как хорошо — сидеть, ничего не делая, жрать, пить, щупать баб. Порой по нескольку лет солдаты ничем, помимо этого, не занимаются. Но когда приходит время воевать, полагаются, на авось. Уповая, что в сражении стрела мимо пролетит, а копье и меч «обознаются». И вонзятся не его грудь, а не в чью-нибудь другую. Многие из тех, с кем довелось поговорить об этом, верят, что смерть обойдет их стороной.
— Наверное, ты прав, наставник. Жадность и лень главные силы, движущие людьми. Я, конечно, мал годами и разумом, но вижу твою правоту на примере гарнизона нашего. Но ведь скольких этот гарнизон еще гребет против их воли, когда начинается очередная усобица!
— Да, конечно, крестьянским парням и ремесленникам из городища война, кроме разорения и убытков, ничего не несет. И, казалось бы, их столько, что они могли бы сами тех повязать, кто их к мечу и луку приобщают, коими они и действовать не слишком способны. Да только глупы они, чтобы совместно оказать сопротивление, и движет ими страх. Там, на поле битвы, рассуждают они, ещё то ли убьют, то ли нет. А здесь наемники в назидание остальным пол слободы вырезать могут! К тому же еще им в уши поют, что святая обязанность земледельцев и ремесленников беззаветно защищать княжество, в котором они живут, дома свои, пашни свои. Хотя они точно не им принадлежат. Ну, и деток, конечно, с женами. Хлеб, выращенный твоими руками, как отдать кому-то? Тем более — семьи беззащитные бросить? Да только ведь на нас давно никто не нападает. Это мы все задираем соседей, отбирая у них землю и вводя подати.
— Не помню я, чтобы трогали крестьян и мастеров. — Задумчиво сказал Эсхат. — Податями обложат, пить дать, но трогать чтобы, — не могу вспомнить такого. Потому как от них польза огромная. Ведь они обеспечивают пищей и создают почти все предметы вплоть до вооружения, без которых ни одна армия не продержится.
В этот момент послышались голоса недалеко от нашей палатки. Я дал знак Эсхату, что разговор следует прервать. И быстро убрал кошелек с глаз подальше. И вовремя! Дернулось в сторону полотнище, завешивающее вход, и в палатку вошел Муморн со своей свитой.
Господаря я знаю давно. Я тогда еще молод был, а он и вовсе в возрасте Эсхата. Третий сын покойного князя вырос на моих глазах. Он уже лет в десять был себе на уме. Хорошо понимая, что путь к власти ему преграждают старшие братья, он делал все, чтобы выставить их обоих в глазах отца в самом худшем свете. Однажды старший случайно подслушал, как младший поливает его грязью, оставшись с отцом наедине, и решил дать ему взбучку. И случайно повредил его левый глаз. Глаз с тех пор перестал видеть, и он постоянно поворачивает голову влево, чтобы уцелевшим глазом можно было разглядеть лучше то, что перед ним.
Уже будучи взрослым молодым человеком, получил по первое число и от второго брата. За что тот бил его, знали только они оба. Но, видимо, было за что. Второй брат ему сломал правую ногу. Нога срослась неудачно. С тех пор он прихрамывает, приволакивая ее.
Но когда умер отец, Муморн с лихвой оплатил братьям. Среднего заколол подосланный наемный убийца, пока еще тело родителя не успело остыть. А старшего объявил убийцей отца и велел повесить. По-моему, Муморн никогда не был умен. Хитер - да. Умел отлично плести интриги - да. Но ума в нем ни капли.
А еще, я понимаю, наш повелитель чрезвычайно жесток, а как все жестокие люди, труслив. Он никогда не участвовал в битвах лицом к лицу с врагом. Зато не прочь был при значительном перевесе сил напасть на врага сзади. Но при этом требовал от меня как от летописца, чтобы я неизменно подчеркивал его выдающуюся роль в очередной одержанной победе, где он шел в первых рядах. О поражениях же, без которых не бывает войн, он просто велел не писать.
Вот и сейчас, войдя в шатер, и убедившись, что на походном столике лежит пергамент, а перья очинены в ожидании письма, приступил к указаниям.
— Слышь, старик, не забудь указать, что врагов было больше, чем наших воинов вдвое. Но бойцы мои не дрогнули, что битва длилась несколько дней, и повержены были враги. Да, кстати, пора переходить на клинопись. Глина куда долговечней бумаги. Да и под ногами валяется!
«Да уж! — Подумал я — Кому, как не тебе печься, чтобы ложь жила вечно!»
Я послушно склонил голову. Его светлость переминался с ноги на ногу, обдумывая, что еще из важных деталей битвы, предназначенных для летописи, он пропустил. И совсем неожиданно сказал.
— Послушай, Несд, ты хороший толкователь снов. Сегодня мне снился сон. Будто подарили мне льва. Я в страхе смотрел на это чудовище. Но зверь вдруг стал уменьшаться в размерах и стал совсем, как мышонок. Я посадил его на шкаф. Но тут он опять начал расти в размерах и готовиться к прыжку на меня.
Я задумался над тем, что он говорит, но до конца услышать сон не удалось. В этот момент вошел его конюх, единственный человек которому он полностью доверял, поскольку они были одного поля ягоды и друзья с детства, и объявил:
— В плен сдалась вся свита Гаральда. Они здесь. Ждут тебя! Мы отобрали у них мечи. Для спокойствия!
Муморн одобрительно кивнул и, взвившись, как расправленная пружина, выскочил из шатра.
Семь человек, чья одежда сама говорила, что они являются знатью, сняв шапки низко склонились перед ом.
— Мы пришли, — начал один из них, высокий чернокудрый красавец в черной одежде с золотыми и с серебряными позументами, — чтобы вручить свои судьбы твоему великодушию. Мы признаем своим господином только тебя!
— Хе - хе! А как же ваш господин? Он согласен с вами?
— Его согласия, твоя светлость, уже ни на что не требуется. Вот он!
Они фалангой развернулись влево, пропуская вперед коня, к спине которого был прочно приторочен человек, распластанный лицом вниз.
Радость взыграла в сердце Муморна. Он не удержался и, позабыв об опасности, шагнул к пленнику. Взяв пленника за волосы, при поднял голову и взглянул в глаза. Да, это был Гаральд. Он с ним прежде не раз встречался. Пока они были добрыми соседями. Теперь его казнят, а земли отойдут ему, Муморну.
— Ну что, великий воитель!? Как ты был грозен! И вот поверженный лежишь! Я повешу тебя перед своим войском! Но сначала велю жечь тебе пятки! Чтобы послушать, как ты голосишь, умоляя о смерти!
— А еще, великий, мы приготовили для тебя другой подарок! И надеемся, что он придет себе по вкусу не менее первого. — Низко склонившись, сказал высокий мужчина в черном костюме, выдававшим в нем наиболее близкую к поверженному Гаральду фигуру.
Свита "разломилась", как створки окна, и мужчина толкнул в сторону Муморна женщину. Она была очень красива лицом. Да и телом, видимо, тоже, хотя линии его скрывала складчатая ткань.
О сладострастии нашего господаря ходили легенды. Вот и сейчас, едва взглянув в глаза, призывно смотревшие на него, он позабыл обо всем. Женщина же, повиснув на его шее, охватив ее левой рукой, начала раскачивать бедрами, что моментально привело Муморна в экстаз. Он закатил глаза от удовольствия.
И тут случилось непредвиденное. Правой рукой женщина неожиданно выдернула небольшой кинжал, спрятанный в складках одежды, и полоснула по горлу Муморна, резко оттолкнувшись от него. Его сиятельство схватился за шею, но жизнь уже покидала его. Он зашатался и упал, обливаясь кровью.
Это послужило сигналом свите Гаральда. При входе в лагерь у них отобрали мечи и луки. Но осмотреть одежду воинов не догадались. А в голенищах сапог до этого момента покоились короткие, но очень острые ножи. Мгновенье — и вся свита Муморна была перебита. А над полем раздались протяжные звуки боевого рожка. Тут же послышался конский топот. Это конники Гаральда спешили на призыв своего господина.
Мужчина в черном с позументами бросился к коню, к которому был привязан Гаральд, и точными ударами ножа освободил пленника.
— Извини меня, господарь, что не освободил тебя сразу, как
