шутку разошлись. Сидя под липами, мы вспоминали с ней былое, и я изо всех сил старался делать это мило, легко, с покровительственной улыбкой. Внезапно она повернула ко мне лицо и, глядя напряженным, цвета липового меда взглядом, спросила:
- Скажи, почему ты так резко бросил играть в футбол и перестал меня замечать?
Открой я ей правду, и она узнает обо мне то, что знаю только я. Узнает, что на пороге взрослой жизни я из двух зол выбрал большее, что сохранив честь, потерял любовь, что в угоду другим предал нас. Правда не птица, а змея. Выпущенная на волю, она не улетает, а жалит, и неизвестно, есть ли у Таньки противоядие. Лучше уж быть в ее глазах дурачком, чем предателем, и я, прикрывшись дурацким смешком, ответил:
- Ты же маленькая была, целовала только в щеку, а я хотел в губы. Вот и нашел девчонку постарше...
Мед в ее глазах обратился в горечь, и я услышал:
- Как это глупо...
Футбол я после той игры не забросил. Обижаться на него - все равно, что обижаться на пистолет, из которого вас застрелили на дуэли. Когда я сегодня гляжу на игру мастеров, мне скучно, потому что не вижу там тех, у кого бы на кону стояла Танька. Деньги на кону вижу, Таньку - нет...
