Как тут не вспомнить известный персонаж кларнетиста-неудачника Андрея Григорьевича Сарафанова в блестящем исполнении Евгения Леонова из фильма «Старший сын». Выбыв из симфонического оркестра, и сам Сарафанов, и его дети упорно продолжали убеждать окружающих, что он по-прежнему работает в филармонии. Однако, в итоге, признать правду ему всё-таки пришлось: «серьёзный музыкант из меня не получился...» Ибо потом, как горько признавался Леонов-Сарафанов, «приходится играть в кинотеатрах, на танцах… и так далее», смущенно имея ввиду — на похоронах.
К тому времени, утлая лодочка семейной жизни Феди и Любочки уже с треском билась о серые громады скал прозы жизни. Вдобавок Любочка из-за конфликта Феди с главным дирижером тоже пострадала, отношение к ней резко ухудшилось. Поэтому подвернувшаяся возможность заключения трехгодичного контракта с Люблянским оперным театром оказалась очень кстати. Она отбыла в Словению, оставив дочь на попечении своих родителей.
Слава богу, «карьера» оркестранта похоронной команды у Феди не затянулась. Я всё боялся, как бы он без театрального оркестра, в отсутствие жены не забухал, ведь пьянство — настоящий бич музыкантов и вообще многих работников творческих профессий. Бухали и у них в театре, особенно в отрыве от семей, на гастролях, кое-кто даже спивался.
Срочно требовалась новая сфера деятельности, возможно никак не связанная с музицированием. И тут на сцену жизни выходит его Тетя, сестра матери, по специальности хореограф. Своих детей у них с мужем не было, поэтому к Феде она относилась по-матерински. О-о, более энергичной и общительной женщины я в своей жизни не встречал!
В начале «лихих 90-х» Тетя задумала грандиозный проект — создание частного хореологического центра. Требовался московский масштаб, поэтому она с мужем переехала в столицу. Нашла спонсоров, сняла какие-то площади — и, пока суть да дело, занялась банальной коммерцией под столь необычной вывеской. Но Тете требовался помощник, неприкаянный племянник казался ей идеальной кандидатурой. Она увлекла его рассказами о радужных перспективах, новых возможностях, московской богемной жизни, и Федя зажегся идеей, к тому же он практически ничего не терял. Мой друг стал исполнять функции ее секретаря, ассистента и личного шофера. Ее супруг для этого не годился: он был старше и успел устать от жизни. Да и ужиться с такой бурлящей женой мог только он, флегматичный интраверт.
Тетя, фонтанируя позитивом, могла часами увлеченно говорить о своих делах и планах. Федя ей активно поддакивал — она всё же сумела поднять его жизненный тонус, хотя частенько выводила из себя своей чрезмерной активностью, взбалмошностью и некоторой присущей такому типу людей неорганизованностью. Они постоянно лаялись, и регулярно, где-то раз в два месяца, Федя, очередной раз вдрызг разругавшись и торжественно дав зарок дел с ней больше не иметь, сбегал. Через неделю Тетя приезжала за ним и, сгребя в охапку, увозила обратно в Москву — Федя, стоит честно признать, не особо сопротивлялся.
Что-то они, конечно, куплей-продажей зарабатывали, но никак не срасталось с главным — с собственно открытием хореологического центра. Не сказать, что Тетя не обладала предпринимательскими жилкой и «чуйкой», но, со слов Феди, эти качества удивительнейшим образом сочетались в ней с излишней доверчивостью, какой-то глубинной верой в человеческую порядочность, что было решительно неприемлемо для «плотоядных» 90-х годов. Не стану утверждать, что порядочность и честность в ту пору полностью исчезли в людях как явление, однако в определенных сферах деятельности про них следовало бы забыть, особенно вращаясь в Москве.
Со временем, немного окрепнув финансово, «хореологический центр» нанял коммерческого директора, менеджера и шофера, поэтому у Феди появилось свободное время, он решил попутно попробовать себя в чем-то новеньком. Немного поупражнялся в риэлторстве, но безуспешно.
Иногда Федя для души играл на флейте на Арбате (инструмент он прихватил с собой для поддержания формы), имея попутно неплохие сборы. Музицирующий люд лабал там не только ради «халтуры»: Арбат слыл тогда, своего рода, «биржей труда», на уличных музыкантов приходили смотреть потенциальные работодатели из разных клубов, студий, кабаков, ресторанов, ведь интернет еще только зарождался. И однажды к Феде подошел впечатлённый его игрой молодой гитарист-испанист, он искал именно флейтиста. Его женой была профессиональная танцовщица фламенко, у них имелась предварительная договоренность с одним рестораном испанской кухни, необходимо было срочно организовать небольшой коллектив для работы. Предложение Федю заинтересовало — новое трио так и назвали «Фламенко». Быстро сыгравшись и сдружившись, они заключили договор с рестораном, успешно поработав там всё лето. Режим работы подходил Феде: днем он помогал Тете, вечером играл испанские наигрыши в ресторане, одновременно увлекшись испанской культурой. Гонорары от ресторана выплачивались весьма солидные, еще и довольные посетители хорошо накидывали, особенно благодарные щедрые испанцы — то лето было самым «сенокосным» в жизни Феди.
Тем же летом Федя заимел подругу, поспешив показать мне ее при первой же возможности. Ничего не скажу, девчонка красивая, высокая, статная, интересней Любочки, один недостаток — москвичка. Завершив работу по договору в ресторане и договорившись с Тетей об отпуске, втрескавшийся по уши Федя поехал осенью с новой подругой отдохнуть в Испанию, успешно спустив там всё заработанное за лето. Вскоре после возвращения с испанских каникул подругу у него отбил какой-то новый башлёвый ухажёр. Выяснилось, что у нее имелся еще один, более существенный недостаток, название которого начинается со второй буквы алфавита.
Но вот однажды рисковая тетушка встряла в какую-то финансовую авантюру. Деталей мне Форин не раскрывал, но на деньги многострадальный «хореологический центр» попал большие, на них серьёзно наехали «кредиторы». Тетя с мужем скрылись в Самарканде, где во время войны девчонкой находилась в эвакуации вместе с матерью, у нее имелась там масса знакомых. А Феде настоятельно посоветовала по-тихому вернуться домой и забиться куда-нибудь в щель.
Где-то с полгода Федя сидел тише воды и ниже травы, живя на заработанное в Москве. С криминалом обошлось: их не нашли. Тем временем, из Словении, по завершении контракта, вернулась Любочка. Помню, был у них в гостях, вдруг дочка Феди без видимых причин заплакала, отойдя в сторонку. Спрашиваю: «Что случилось?» Она подняла на меня мокрые от слёз глазки: «Я хочу, чтоб мама с папой жили вместе...» Но этого, увы, не произошло.
И тут в оперном театре сменился главный дирижер. Взволнованный этим неожиданным известием Федя воспылал горячей надеждой вернуться в родное святилище искусств, где прошли его лучшие годы. Он не скрывал своих горящих глаз! И в оркестре, и в отделе кадров театра его, безусловно, помнили. Новый главный дирижер, прослушав Федю, вынес вердикт: музыкант высокопрофессионален, однако штат флейтистов укомплектован, а у уважаемого соискателя, к сожалению, нет высшего музыкального образования. Отказать — не отказал, но и не особо обнадежил, дескать, будьте на связи, там посмотрим. Хотя не исключено, что ему всё же поведали про бузу, устроенную Федей против бывшего главного.
О, как усердно и самозабвенно стал работать с инструментом Федя! Возвращение в оперный! Вот его главная цель и мечта! Быстро восстановил форму — хоть завтра в «яму», из которой, как известно, однажды попав, уже «не выберешься». А на жизнь зарабатывал, таксуя на своей «семёрке» (это называлось «бомбить»). Федя нравился клиентам: интеллигентный вид и манеры, обширный кругозор, музыкальная эрудиция — в салоне его машины всегда фоном звучала классика. Хотя пассажиры попадались самые разные: однажды с ним не рассчитались, он активно возмутился, его избили, слава богу, несильно. Ненавистное «бомбилово» иссушало и физически, и морально.
За три с лишним года разлуки Федя с Любочкой еще больше отдалились, окончательно охладев друг к другу. Вскоре они развелись.
Минул год. Потом еще один. Федя регулярно, с замиранием сердца звонил в отдел кадров театра, но в ответ слышал неизменное: «свободной вакансии флейтиста нет». Он понял: оперный «сделал ручкой». Навсегда.
Вскоре дочь Феди пошла по стопам матери, поступив в музыкальное училище на скрипку. Финансово Федя особо помочь дочери не мог, за что бывшие тёща и жена его постоянно попрекали.
Хотя как-то Любочка, глубоко вздохнув, мне откровенно, самокритично призналась: «Это я была плохой женой, а Федечка — он хороший...» Замуж больше она так и не вышла.
