Горы царили на моей родной земле. Деревня стояла совсем у подножия. По ней разносилась молва о древнем государстве, когда-то владеющем здешними землями, но падшем под ярким лучом солнца и холодом ветров врага.
То государство существовало столетия, но сгинуло в одночасье. Им правил великий человек, которому даже враги поставили памятник рядом с руинами столицы.
Правитель был умён и хитёр, чтобы избежать той участи, но его же люди внезапно пошли против. Ничего не оставалось, кроме как сдаться. Власть, данная ему отцом, оказалась хрупкой под гнётом восстаний народа.
Но в столице под прекрасным ранее дворцом, говорят, осталось его наследие, до которого пока не добрались руки ни одного пытавшегося забрать его себе.
Хоть правителя разорвали руки народа, он сохранил своё преданное, похоронив его в глубинах пещер под дворцом со своей правдой.
И есть в гробнице множество чудес: от меча, имеющего душу, до короны, дающей безграничную власть. Сам правитель, в славу своей чести, никогда не пользовался этим.
Я считал, что рассказы про такие вещи были глупы и ненастоящими, ведь будь такое у человека, рано или поздно он поддался бы искушению. Кто не хочет вечной жизни, здоровья и власти? Всякий.
Несмотря на то, что я не верил в это, как думал, в один момент мне пришлось это сделать, когда мать заболела, а лекарства от подобного недуга найти лекари не могли, я тоже. Будучи лекарем, когда-то связывавшимся с магией, я не мог разобрать болезни, за что сильно злился на собственную глупость и ограниченность познаний.
Мой отец был лекарем, с детства втягивающим меня в свою профессию. Я знал побольше придворных врачей, а искусство врачевания было мне даровано самим Богом.
Отец же гордился мной, считая, что вырастил достойного наследника, у которого получилось превзойти своего учителя. О последнем он говорил мне не более трёх раз, но я хорошо запомнил его слова.
Отца убило беспечие. Однажды уйдя в леса, простирающиеся далеко до равнин, он был найден охотниками, случайно узнавшими истерзанное когтями дикого зверя тело.
То произошло не так давно, но траур уже закончился, хотя горький солоноватый вкус слез всё ещё оседал на щеках.
Больше всех страдала мать. Бессонными ночами, кои случались со мной часто, я видел, как в её комнате горел свет, а сама она сидела бледная ни жива ни мертва, перебирая букеты из алых цветов, созданных её руками.
Если отец был лекарем, то природа матери была иной, более нечеловеческой, скорее магической. Она любила связывать нити витающей в воздухе магии в цветы, чем часто успокаивала себя.
Мои мысли дошли до точки. Я нахмурился, понимая, насколько глубоко зашли мои мысли, которые часто терялись еще на смерти отца.
Я сгорбил спину, сидя за столом за несколькими разбросанными трактатами. Уперев голову в руку, я в замешательстве стал вновь перебирать события до болезни.
Внезапно до меня дошла истина всего происходящего. Если мать была волшебником, то и болезнь у неё была необычной. В подобном мне было сложнее копаться, ведь если болит не тело, а душа, то и звать нужно другого врача.
Тогда-то я и вспомнил о падшем государстве, о его правителе и гробнице с чудесами. В той гробнице находился венец, исцеляющий душу, насколько я мог знать.
— Какие глупости... — упрекнул себя я.
На улице была середина ночи, вовлекающая всех вышедших из дому во тьму. Сегодня как раз был тот день, когда я не мог уснуть, плутая в своих мыслях.
Я откинулся на спинку стула, по неаккуратности чуть не упав с него. Мне стоило решать скорее, верить ли сказкам или нет, ведь время текло, а я не двигался.
Странный порыв всё же заставил меня отречься от здравого ума и начать сборы в дорогу. В планах у меня было вернуться через два дня, чтобы не волновать мать ещё более.
Накинув плащ с меховым воротником и взяв сумку, в которой чего только не было, я погасил свечу в комнате, но зажёг в сердце надежду.
Матери я оставил записку, что ушёл за лекарством в ближайший город, и наказал пить лекарство, пока хоть как-то помогающее ей.
Меня ждали серые, мрачные скалы, туманы и мороз. Если в деревне торжествовала весна, граничащая с летом, то, поднимаясь всё выше, отвоевывала свои земли зима, никогда не дающая себе отречься от гор, тянущихся к Небесному граду.
Как только дорога стала сужаться, а холод стал ощущаться покалыванием на лице, я понял, что рассвет приуспел сменить ночь. Лучи солнца стали прорезаться уже сквозь видный туман, ползущий вниз, но рассеивающийся у подножия, так и не достигнув равнин, рассеиваясь.
Я вкусил утро, чувствуя себя глупцом, променявшим золото на крашеную медь. Оглядываясь назад, я уже не видел ничего, помимо серой пелены, окружившей меня со всех сторон.
За день я прошёл долее, чем ожидал. Туман отступил назад, открывая багряный закат во главе с красным солнцем, прячущим лучи, как копья своих рыцарей, им за широкие спины.
А луна, поймавшая момент, стала проявляться, сгоняя с небес армию солнца. Её тёмные люди стали шагать по небосводу, оставляя не присущие им белые, горящие следы, разбавляющие мрак их одежд.
Они стали пускать такие же белые стрелы, концы которых сверкали ясной сталью, в армию солнца, уходящую кровавым закатом за горизонт, прячась за ним. И небо было занято луной, не торопящейся спускать глаз с земель и со своих людей, готовых к любому исходу, всегда держа лук в руках.
Я сел на большой валун, смотря за ночью и падающими звёздами. Достав из сумки кусок хлеба, я зажевал его в сухую, боясь понапрасну тратить воду.
Моя цель была совсем близка, мне показались вдалеке ворота бывшего стольного града, а от дороги на уступах периодически в недосягаемости проходили руинные дома, бывшие города.
Ни одной живой души я не видел за это время. В то же время я дивился лёгкости моего пути, который был больно скорым. Ни дикий зверь, ни дорога, ни собственное желание уюта, возникающее у меня моментами, не смогли сбить с пути.
Я устал глядеть на скучающую ночь, ждущую нового приступа дня, и пошёл далее, плотнее запахивая плащ, который позволял сохранить последнее тепло, затаившееся во мне.
Стены ворот были овиты гибкой лозой, тянущейся по камням против всех законов природы. Меня подобное смутило, но я точно знал, что нахожусь в сознании, потому понимал, что всё происходило наяву.
На самой вершине я встретил новое нашествие солнца на луну, которая, расслабившись, не могла дать ответ, хоть и старалась, как могла, дать отпор. Копья поразили врагов, проливая их кровь в рассвет.
Ворота были отворены. Но даже если бы и не были, то стоило пройти всего несколько шагов до достаточно низко разрушенного камня, чтобы перелезть через него.
Я прошёл вовнутрь, восторгаясь сохранности здешних мест. Дома, кои я видел до этого, были несравнимы по целосности с этими. В этом месте не хватало лишь людей для общей картины столичной бурной жизни. А так здесь величественно правила пустошь.
Я прогулялся, с вниманием осматриваясь по сторонам, до низкого дворца, блистающего серебрянной отделкой и статуями, так же обвитыми лозой, но всё ещё с узнаваемыми лицами.
С трепетом я ступил по лестнице, ведущей к главному входу. Шаг за шагом меня накрывало волнение, наводящее смуту в мои мысли.
Я зашёл в мрачную залу, в конце которой стоял трон, на котором я заметил нечно сверкающее. Мои ноги сами остановились, не двигаясь более.
Передо мной голубым небесным светом возник змей-лун, явными демоновыми глазами наблюдая за мной.
Я потупился, вытаращившись на дракона.
— Ищещь что-то? — грохочущим голосом спросил тот.
Я, не задумываясь, ответил, легко свыкаясь с ситуацией, в коей оказался:
— Спасение для матери. Венец.
Я был решительно настроен уйти не с пустыми руками, иначе мой уход мог лишь ухудшить недуг матери, который и так развивался, не считаясь со временем.
Глаза змея прищурились в неверии. В миг его образ сменился человеческим, менее пугающим меня. Со стуком каблуков его сапог он обошёл меня, вернувшись на прежнее место.
Его голос уже был более привычен для меня, когда он вновь заговорил:
— Венец, говоришь? — бесцветно спросил он.
— Да.
Неземной вид, казалось бы, уже человека, продолжал внушать странные чувства, противоречащие друг другу.
Он завёл руки за спину, а после выставил их передо мной сжатыми кулаками.
Я нахмурил брови, совсем не находя связи между происходящим и мною ожидаемым по сказкам жителей деревни.
— За кем правда?
Я глубоко вздохнул, всерьёз раздумывая над его вопросом, смотря на его сжатые пальцы. Спустя время в лихорадном переборе всех вариантов того, что может произойти после моего выбора. Решившись, я, уходя от предоставленного мне выбора, всего лишь ответил на вопрос:
— Правда для каждого своя.
Улыбка расцвела на лице дракона, сгоняя холод с его лица. Он раскрыл обе руки, в одной находилось красное копьё с мизинец, а во второй такая же белая стрела. Я закусил нижнюю губу, стараясь разобраться в значении.
— Посмотри, — он кивнул за мою спину.
Я обернулся, не боясь подставить спину змею. Через нараспашку открытые двери дворца я увидел, как на день наступает ночь, решившая неожиданно отомстить за своих рыцарей.
Луна шла во главе, приближаясь к самому Солнцу. В то же время воины вели ожесточённую битву, но рыбари Солнца стали отступать, открывая ход рыцарям Луны.
И вот, казалось бы, конец и победа за рыцарями ночи, Луна нашла на Солнце, закрывая его в тьме собой. Но вот яркие лучи пробились сквозь диск мрака, вспышкой ослепив меня.
Я зажмурился, закрываясь от яркого света.
Через немалое время открыв глаза, я увидел лишь туманную картину, даже не старающуюся передать мне достойно очертания вещей.
Я почувствовал тепло, понял, что сижу за столом. Под рукой я разобрал что-то округлое с острыми концами на чём-то напоминающем листья деревьев, пределанными к оправе.
— Венец, — пробормотал себе под нос я.
Я осознал, что нахожусь дома, учуяв душистый запах разнообразных трав. Поднявшись с места, опираясь о всё, что только найду, я пошёл до комнаты, где находилась мать.
Сверкающая нить вела меня по коридору. Приведя к матери, похоже, отдыхавшей, она застыла, до того изгибавшаяся.
Я надел венец матери на голову.
Резко я проснулся, протирая глаза, которые, как мне показалось, до того не видели. Я осмотрелся, поначалу не узнавая свою комнату.
Только вернув себе обладание, я вскочил с кровати, побежав, сшибая в коридоре слугу, направляющегося ко мне, к матери.
— Мам! — выкрикнул я, оказавшись в дверном проёме.
Сидя на кровати, она посмотрела на меня. Уже совсем не бледная и не вялая, как раньше, она удивилась моему резкому возникновению.
— Как ты себя чувствуешь? — заметив изменения, спросил я.
Она прикрыла глаза, улыбнувшись.
— Ты чего, сына, мне как раз уже намного лучше, в отличие от тебя самого, — с упрёком произнесла она. — Два дня в лихорадке провалялся. Знаешь, как я волновалась?
Я подошёл к ней, заверяя:
— Мама, за меня беспокоиться не надо. Тебе лучше?
Она кивнула.
Вспоминая тот случай, я до сих пор долго над ним думаю. Для других меня поразила лихорадка, да и мне самому казалось всё произошедшее сном, но было в этом что-то настоящее и ясное.
