всякого. Считай, переделали меня.
- Врешь. Сказки рассказываешь. Хвостатых баб нет!
- А, так тебе хвост нужен? Ну, пойдем, увидишь.
Она едва ли ни силой волокла его в сторону моря, в чем-то упрекая на ходу, и Вовка покорно плелся, жадно вслушиваясь в голос.
За парапетом набережной было темно. Музыка с города тоже не доносилась. Вдалеке мигал красным глазом бакен у входа в порт, да виднелись огни далекого судна – красные и зеленые – и больше ничего.
- Давай искупаемся, – предложила женщина. Она, то оставаясь невидимой, то вспыхивая тусклыми красными отсветами от бакена, разделась и шагнула в воду. Вовка топтался на месте, не зная, идти ли за русалкой. В воде раздавался, отдаляясь, плеск рук, а потом возник голос – тот, прежний, сочный и сильный, от которого сердце обрывалось и падало в темноту:
«…И песня волшебная льется,
Неведомой силы полна.
Охвачен безумной тоскою,
Гребец не глядит на волну.
Не видит скалы пред собою,
Он смотрит туда, в вышину…»
Он разделся и побрел в воду. Море вбирало Вовку в себя, граница воздуха и воды ползла по телу как холодное лезвие. Он поплыл на голос. Море слабо светилось, в нем мерещилось какое-то движение. Мелкие волны ласково утыкались в скулу и в губы. Вовка вдруг засмеялся и вдохнул воду в себя. Легкие наполнились почти безболезненно, сделали паузу и заработали в полную силу. Это было упоительно.
Ундина плыла рядом, ее было видно, несмотря на темень. Грива роскошных волос развевалась, руки указывали в глубину.
«Как же она поет под водой?», - подумал Вовка, а потом понял. Это было совсем просто. Он во всю мощь ударил по воде хвостом и направил себя вниз, куда указывала Ундина.
