Спектакль. Полный зал. В их маленьком городе выбор для вечернего отдыха был окровенно скудным. Обычно этот выбор приходился на театр. Она, как и он, не была в театре лет двадцать. Вряд ли он пошёл бы туда по менее значимому для него поводу. Это был повод побыть с ней вместе, хотя бы таким образом оказаться для неё полезным. Теперь он понимал, что для их отношений всё случилось лучше некуда. После театра он ехал с ней в машине и не мог понять, что для него было приятней – посещение театра, или ощущение её соседства рядом, на соседнем сидении автомобиля под звуки её нежного голоса. В тот раз он был рад возможности проводить её до дома, далёкий от мысли навязаться к ней в гости. Рядом с ней он чувствовал невольно, что любой неторопливый шаг в сторону дальнейшего развития отношений может вызвать её непонимание и всё испортить. Он не хотел этого. Желание стать для неё полезным настраивало его на такой позитив, что он готов был терпеливо ждать развития событий, но и не напоминать о себе он уже не мог.
Его радовало и обнадёживало то, что она охотно откликалась на его предложения. Он приезжал за ней, и они снова и снова ездили за город, в лес, гуляли и разговаривали. Позже он понял, что ей нужны были эти разговоры с ним. Он болтал во время прогулок о чём угодно, вплоть до анекдотов, веселил её и радовался её звонкому смеху, смеху маленькой девочки, которую хотелось взять на руки и нести посреди красоты зимнего леса. Украдкой он любовался ею, не обращая внимания на следы прожитых лет. Ничто не старит людей так, как одиночество. Глядя на неё, он вспомнил эти слова, но они не пугали его, потому что он был уверен в своих силах и в своём желании стать той клумбой, на которой расцветёт красота этой маленькой девочки. Его забота, его внимание к ней и его чувства не оставят никаких следов от когтей одиночества на этом милом лице. Он был уверен и не представлял никак иначе.
Утренний рассвет начал разгонять мрак комнаты. Он, наконец, встал, чтобы начать новый день с зарядки. Он улыбался и ничего не мог с этим поделать.
Света….. . Чем больше он узнавал её по их разговорам во время прогулок, тем сильней он чувствовал, что смотрит на неё снизу вверх при своём почти двухметровом росте. Дело тут было не в его росте. Это редкое для него ощущение чужого превосходства он невольно испытывал рядом с тем человеком, кто был способен на что-то такое, что непосильно для него самого. Этот «взгляд снизу вверх» назывался уважением, наверное. Он не мог по-иному относиться к ней после того, как узнал о её жизни. Света долгое время жила в одиночестве, смирившись с ним, не видя в этом ничего страшного, принимая как должное. Она не боялась его, одиночества! Это было шоком для него, признавшего свою полную беспомощность перед одиночеством, свой страх перед ним, сковывавший все чувства и желание жить. Как мог он иначе смотреть на неё, победившую одиночество? Он не удержался и однажды так и сказал ей во время прогулки о своём отношении к ней, не раскрыв причин такого отношения. Поэтому она не поняла его и не согласилась с ним, а он остался при своём мнении.
Позже он понимал, что ему очень повезло с ней. Многие женщины за годы одиночества привыкают к нему и уже не видят для себя другой жизни, не хотят ничего менять и теряют интерес к общению. Он знал таких женщин, что на склоне лет уделяли внимание только себе и своим интересам. Они называли себя самодостаточными. От них не исходило никакого тепла. Света была не такой. Она жила не для себя. Одиночество надругалось над её лицом, но не смогло высушить, ожесточить её душу. Чем больше он узнавал её, тем больше приходил к выводу, что сам, без помощи одноклассницы, никогда бы не смог найти такую женщину, такого удивительного человечка. Он просто не верил в существование таких людей и, если бы встретил случайно сам такую женщину, то не поверил бы ей, считая подобное поведение притворством, поскольку сам вряд ли был бы способен поступать так, как она.
Для него всё встало на свои места после того, как он узнал её знак гороскопа. Она была Козерогом. Это всё объясняло. Её собственные преданность и верность оказались не оценёнными. Её жажда жить для близкого человека и отдавать ему всё и всю себя без остатка, без оглядки, оказалась неутолённой. Она смирилась с одиночеством, но не с могла смириться с этими фактами. Она жила не для себя, а для тех, кому было гораздо хуже и тяжелей. Бездомные кошки и собаки. В безжалостных тисках одиночества она нашла спасение, заботясь о беспризорных зверушках. Эта забота стала смыслом её жизни и занимала всё свободное время с утра до вечера. Ради этой заботы она продала квартиру и переехала в пригород, чтобы жить там с кошками и собаками. Это был не показушный жест или красивая поза. Говорила она об этом как о само собой разумеющемся факте её состоявшейся жизни. Сердце его сжималось, когда он слушал об этом, поражаясь внутренней силе маленькой женщины, остававшейся девочкой в свои шестьдесят пять лет. Иначе, как снизу вверх, он не мог на неё смотреть и относиться к ней по-другому.
Сердце его сжималось не только от её слов, но и от мысли о том, как ей приходилось в одиночку справляться с бесконечными хозяйственными проблемами собственного дома, где без мужских рук обойтись невозможно. Она, эта малышка, долгие годы справлялась! Говорила она об этом без ноток жалости к самой себе, словно так и должно было быть. Внутри у него всё кричало о том, что так не должно быть! Ему хотелось сгрести в большой снежный ком все эти хозяйственные проблемы и закинуть с глаз долой, чтобы оградить её, избавить от всего этого, чтобы она могла чувствовать себя женщиной, а не брать в руки отвёртку. К этому времени ему надоело чувствовать себя никому ненужным молотком, заброшенным под диван жизни. Он хотел другого – чувствовать себя и лопатой, и молотком, и отвёрткой, и шуруповёртом для этой маленькой беззащитной женщины, перед которой одиночество оказалось бессильным.
Она не оттолкнула его и не спряталась за стеной самодостаточности. Рядом с ней он чувствовал себя каждый раз легко и непринуждённо, как в юные годы, болтая обо всём и вспоминая давно забытые анекдоты, чтобы услышать её смех, увидеть её смеющиеся глаза и смеяться громче неё. Неожиданно для себя он стал ей рассказывать о таких «вещах», о которых до сих пор никогда и ни с кем не захотел бы вести разговор. Разве мог он кому-нибудь когда-нибудь сказать, что с юных лет чувствует уважение к женщинам больше, чем к мужскому полу? Глядя с детства на свою маму и чувствуя её заботу, он не мог иметь другого отношения. Как можно в таком признаться? И вообще, он в шутку предположил, что мужское у него только тело, а душа женская, уж больно она деликатная и чувствительная, склонная к сентиментальности. Они вместе посмеялись над его словами, а она после этого стала смотреть на него как-то по-другому.
Утренняя зарядка, как всегда, взбодрила его, а прохладный душ окончательно вывел на дневной ритм жизни. Он взял телефон:
- Алло! Светик! Приветик!
Звук её голоса раздавался в голове, а тёплая волна из груди пошла по всему телу. Её голос творил с ним чудеса. Если бы он был поэт, то написал бы песню не про очаровательные глазки, а про очаровательный голос.
- Светик! Доброе утро! Рад слышать твой голос. Как договорились. Скоро приеду. До встречи!
Он положил телефон и пошёл пить чай. Завтрак его ждал у Светы. Напрасно она опасалась его первого визита к ней в гости. Света тогда очень боялась за свою любимую собаку Линду. В отличие от пяти других собак, что жили у неё на участке, в сарае с вольером, Линда вместе с шестью кошками жила в доме со Светой и никого не подпускала к хозяйке.
Он и телом и душой буквально рвался к ней в гости, не собираясь на долгие месяцы затягивать их знакомство. Он хотел жить сейчас, каждый день, каждую минутку, чувствовать себя полезным, а не прозябать в ожидании очередной встречи. Душа его сорвалась с цепи одиночества, а всё его существо стремилось доказать этой маленькой беззащитной победительнице одиночества свою полезность, свою незаменимость. Поэтому предстоящая встреча с верной собакой его абсолютно не волновала. До сих пор он прекрасно умел устанавливать дружеские контакты и с детьми, и с собаками. Как-то легко это у него получалось. Свете оставалось только удивляться тому, что злобный лай Линды при его появлении длился недолго. К вечеру она уже не отходила от него, уткнувшись влажным носом в колени и требуя к себе внимания.
Он пришёл на кухню, налил чай, сел за стол. Улыбка не сходила с лица. Он уже знал не только гороскоп Светы, он знал её группу крови, и это было удивительно! У неё оказалась вторая отрицательная группа крови. Эта новость поразила его. У него была такая же группа. Узнал он об этом всего несколько лет назад, когда получал очередную медсправку на водительские права. Он очень гордился этим, прочитав в интернете, что отрицательный резус фактор имеют люди с голубой кровью и встречаются крайне редко. Им даже трудно найти доноров. Люди с такой кровью являются потомками инопланетян по версии интернета. У кого хочешь вскружит голову от таких версий даже в зрелом возрасте. Поверить в это было не просто, но читая об особенностях таких людей, он не мог не согласиться, что некоторые черты его характера можно было, наконец, объяснить наличием у него такой нестандартной крови. Вполне можно было объяснить этим фактом отсутствие у него с детских лет тяги ко всяким неблаговидным делам, которыми занималась ребятня из их большого двора, сбиваясь по вечерам в агрессивные стайки. Он не склонен был к стадному инстинкту и никогда не шёл на поводу у толпы, оставаясь часто при своём мнении. Он даже курить не начал в школе из протестного отношения к принципу «как все, так и я», только потому, что все парни в классе курили. Не хотел быть таким, как все.
И он узнаёт, что у Светы такая же «голубая» кровь. Они с ней одной крови! Она ничего не знала про «голубую» кровь и очень удивилась его словам. Только не согласиться с ними она не могла. Сколько она помнила, и бабушка её, и мама, были очень интеллигентными, душевными и приятными в общении женщинами. Нельзя было не заметить, что Света обладала всеми этими качествами, которые притягивали к ней всё сильней при полном отсутствии с её стороны каких-либо усилий для этого. Она сама удивлялась, вспоминая события из своей жизни, свою реакцию на них, на поведение друзей. Многое, необъяснимое до сих пор из прошлого, она могла теперь объяснить наличием удивительной группы крови, которая всё расставляла на свои места. Это открытие Свету очень и очень удивляло. Он стал называть её голубокровкой, а они стали однокровниками, чем без труда можно было объяснить ту лёгкость, с которой они общались между собой и ту грусть, которая наступала при очередном расставании. Она уже не скрывала, что верит в их полную совместимость, скреплённую голосом крови. В это нетрудно было поверить. Вместе им было хорошо и уютно, словно один из них был варежкой, а второй был рукой, которую эта варежка приятно согревает своим теплом. У него не было сомнений в том, что варежкой является он. К этому стремилось всё его
