Еду к Гумилёву

Прекрасная незнакомка.
 
    Навязчивый мираж не исчезал, вызывая бессильную ярость и раздражение непрекращающейся и снова и снова, повторяющейся в точности до мелочей картинке. Сон не просто утомил, а надоел до «чёртиков» до немогу…
Она – прекрасная незнакомка, в развевающемся полупрозрачном газовом платье, продолжала свой бесконечный танец…  
  Особа с формами, достойными ваятеля, соблазнительно подмигивала и манила Сашу крохотным пальчиком, - беззвучно паря в воздухе, грациозно приседая, и перебирала невидимый пол красивыми стройными ножками, словно смеясь и издеваясь над спящим поэтом и его взъерошенной шевелюрой.
 Венский вальс Штрауса торжественно звенел и вёл одинокую  танцовщицу по кругу. В парящих движениях соблазнительницы иногда приоткрывался вырез платья, обнажая ослепительно- белоснежную грудь. В такой момент она кокетливо подмигивала поэту. Стоило протянуть руку и… но  она, тотчас ловко отпрыгивала и кривила в беззвучном смехе тонкие губки и снова дразня поэта, манила к себе. Саша, наконец, не выдержал и, выплёвывая сгустки болезни лёгких, прохрипел: – Как ты мне надоела, зараза, - уходи! И не приходи больше. Не приходи. Я не хочу видеть тебя, уходи. Я уже написал о тебе – прекрасная мучительница и... Уходи – продолжал бормотать во сне Саша…
 Можно открыть глаза и видение уйдёт, но просыпаться и снова окунуться в холод зимы вовсе не хотелось… Девушка презрительно сжала ротик: «картинка» начала растворяться, словно в тумане и, наконец - исчезла. Стихли  аккорды, и смолкла музыка Штрауса. Поэт облегчённо вздохнул и перевернулся на правый бок, укутавшись до кончика носа в одеяло. Скоро он спокойно и ровно задышал, но спокойствие длилось минуту.
    То, что увидел он потом, заставило вздрогнуть во сне и… потом – отшвырнуть одеяло и решительно вскочить с постели. Хотя в кабинете холодно и поэта бил озноб, он закричал.
 – Я  видел вас, чёрт побери! Видел! – Промерзшие за ночь стены кабинета с высоким лепным потолком и дешёвой люстрой с подвесками, звонко отозвались. Дрожа от холода, он накинул поверх рубахи пуловер и, смешно прыгая с ноги на ногу, торопливо надел штаны; - прямо в своём рабочем кабинете  разжёг примус и поставил чайник. Стало чуть теплее. Саша решительно смахнул со стола стопки недописанной поэмы и взболтнул чернильницу. В ней, едва слышно, забулькало. Это обрадовало и несколько успокоило. «Не зря я обернул тряпкой» - похвалил себя в душе поэт.
 Едва тонкий ледок чернил подтаял, в руках гения оказалась обыкновенная ручка с пером и чистые листы бумаги… Ручка начала лихорадочно скрипеть и не выдержала натиска и возбуждения поэта. Перо изогнулось и раздвоилось, оставив жирную кляксу. Он спешно открыл ящик стола, и, выбросив ворох бумаг, нашёл искомое - перо и, лихорадочно, словно опаздывая на свидание, продолжил свою работу. – Я видел вас, видел! – вскричал на весь мир поэт и закашлялся.
- Кого, ты видел?- спросили  у него музы, заглянув в ЕГО время. - Саша, не отвечая на глупые вопросы, рассеянно посмотрел по сторонам и продолжил писать.
 – Я видел! – произнёс он, уже в упоении. – Кого? – повторил я вопрос, заданный музами. Поэт не отвечал, и, казалось,  - гений эпохи сошёл с ума. Он молчал, торопливо ложа строки на бумагу. Наконец, удовлетворенный сотворённым, проставил дату и отложил ручку.
– Теперь можно и кипяточку. –  тихо проговорил он, ёжась от холода и дрожа от возбуждения.  - Да! – вскричал он. – Да, получилось без черновиков и помарок - без удержу, радовался довольный собой поэт и,  внезапно безо всякого перехода, продолжил - словно знал о присутствии муз.
 - На меня – торжественно объявил он - смотрел в упор их царь, во всём боевом облачении. Взгляд старого царя сверлил меня и проникал в мой мозг, а золотая тиара ослепляла, играя на солнце… Рядом с его конём находился огромный пёс. У-у, не хотел бы я остаться с этим гигантом с белым пятном на голове - наедине. Бр-р… Позади царя, в иссушенной зноем степи находилось войско, огромное войско – десятки тысяч всадников. Если б ты видел их суровые и сосредоточенные лица, – повернулся он к музам, словно видел их. - Я знаю, ты слышишь меня, брат. Жаль, что я не художник. Среди воинов, находящихся за царём, я увидел двоих высоких, закованных в позолочённые доспехи, полководцев и …самое удивительное! – среди них была женщина в доспехах воина! Та танцовщица из моих снов в сравнении с амазонкой – ничтожество… Густые тёмные волосы развевал ветер, а глаза! – я таких никогда не видел. В их зелени  девственных  лесов запросто может утонуть любой, не только поэт и художник. На её плечах, сзади был закреплён щит, а на боевом поясе… нет, - махнул Саша рукой - лучше посмотрите, что я написал.
 Там было всего четыре строчки.


Нас – тьмы и тьмы и тьмы
Попробуйте, сразитесь с нами
Да, скифы мы!  Да, азиаты мы!
С раскосыми и жадными глазами.
                         А.А. Блок.
                                  1918 г.
   
   Саша, довольный собою, потер озябшие ладони, согреваясь, и, подошёл к промёрзшему окну. Приблизив губы к заиндевевшему стеклу,  подышал на замысловатые узоры  изморози. Когда рисунок серебряных линий подтаял, стер остатки инея и сквозь освободившийся от узоров кружок, посмотрел на улицу.
  Шёл первый послереволюционный год… Февральская стужа, завывая, билась в окна петербургских домов и всех хат Руси, и, как не странно, - шёл снег. Нарушив пустынность утра, проскрипели сани одинокого извозчика и скоро его фигура в тулупе с поднятым воротом, растаяла в брезжащей мгле рассвете и нарождающегося очередного дня и, завываний метели. Сани сопровождали вооружённые всадники. Если бы поэт заглянул в лицо едущее в сторону в сторону Смольного, то узнал бы в пассажире укутавшегося в соболью шубу,  низкого росточка, и вызывающей и самодовольной физией, пожилого и лысоватого человека в пенсне,  - одного из вождей  революции.
      Троцкий, недовольный столь ранней поездкой, крыл многоэтажным матом мороз, водителя, который не сумел завести машину, немцев и Ленина, срочно собирающего соратников по партии.          Едва скрылись верховые, сопровождающие вождя, из ближайшей подворотни появился Петроградский  военный патруль из двенадцати матросов. Хотя было холодно, матросы шли в бескозырках, чем немало удивили поэта, и – странно - коротких бушлатах. На них винтовки с пристёгнутыми штыками  и, что вовсе удивительно - патрульные пытались печатать шаг. У них не получалось, однако матросы не огорчались. Песня подзадоривала  их.
  - … тайги до британских морей. Красная армия всех  сильней! - пытались они перекричать мороз и завирюху. Один из братишек, - коротковатого росточка, сухой как жердь, молодой парнишка, время от времени отставал. Он, довольный проявленной жизнью, лузгал семечки подсолнуха и презрительно сплёвывал шелуху в морозное революционное пространство, а потом догонял и поддерживал песню, смешно кривя рот.  
   Поэт поправил шевелюру и развеселился, наблюдая за парнишкой. Рот растянулся в улыбке, но засмеяться он не успел, вернее не смог.
 Внезапно Саша вздрогнул и почувствовал – он в комнате не один. Да – не один. Кто-то находился рядом, чутьё не обманывало. Поэт резко обернулся и вмиг оцепенел. Разом все мысли куда-то исчезли. Нереальность происходящего озадачила.
  Незнакомка стояла у письменного стола, настороженно осматривала кабинет. Ненадолго остановившись на столе и написанном поэтом, презрительно фыркнула и, наконец, увидела  озадаченного не менее её поэта. Мгновенье - и в её руках оказался меч. Саша не на шутку испугался и закрыл глаза, а потом снова открыл. Видение не исчезло. Незнакомка пересекла кабинет в направлении хозяина, приблизилась и спокойно вернула меч в ножны.
  Именно её, эту женщину, Саша, видел на бранном поле, но сейчас он рассмотрел то, что поразило до глубины: золоченые чешуйки доспехов не скрывали маленькую правую грудь.. У левого бедра воительницы, на боевом поясе незнакомки, колчан с множеством стрел. Справа – короткий меч в ножнах, боевой топорик и три дротика в чехлах из кожи. Незнакомка, не менее Саши, была удивлена. Она мягко улыбнулась поэту, сверкнув изумрудами глаз.
– Скажи, кто ты, как зовут тебя? – запинаясь и краснея,  спросил поэт.
- Накра. Меня зовут Накра, а ты кто? – Язык, на котором говорила незнакомка, был несколько непонятен поэту, но к своему удивлению он знал, о чём говорит молодая женщина. Саша растерялся.
- Я? – зашептал, осмелев он – яя - поэт.
- Как это понять? – спросила незнакомка и снова улыбнулась ямочками щёк.
- Я, я не могу тебе правильно объяснить, лучше прочту. Скажи мне Накра, – разволновался Саша – что ты делала там, среди воинов? А те, двое воинов, которые находились рядом с тобой?- наконец осмелел он, ещё не веря в происходящее. Амазонка спокойно ответила.
- Я царица амазонок, жена будущего царя скифов и мать двух дочерей. Один из тех воинов – мой муж, другой – чужестранец и брат по крови моего мужа.
- Скажи Накра, как такое возможно, мы видим друг друга. И кто такие амазонки? У нас по этому поводу спорят и ругаются до драк, историки, - ведь скифы жили более двух тысяч лет назад. - Накра рассмеялась. – У меня такое бывает иногда. Я вижу то, чего не видят другие. Раньше, в детстве, я боялась таких видений… Нашими предками были киммерийцы, я из царского рода. Когда мой народ завоевали скифы, многие из женщин отказались делить ложе с их мужчинами и стали воинами. Мой будущий муж смог завоевать меня и моё сердце. А теперь прочитай свои стихи поэт. О ком ты пишешь? Только поторопись. Меня ждут.
- Да. Да.. -  Саша в этот раз не растерялся. Когда он закончил декламировать, гостья задумалась.
– Ты хорошо написал о нас. Значит – нас ещё не забыли! Прощай поэт.
- Нет! Погоди! –  закричал гений, но гостья не ответила. Она заправила волосы, надела боевой шлём и преобразилась - улыбки как не бывало. На Сашу смотрел волевой и сосредоточенный  на своём, воин. Саша бросился к женщине, но не успел. Силуэт незнакомки растаял и исчез, словно её и никогда не было. Больше он её не видел никогда!
… через полчаса загремело в передней, - пришла горничная. У поэта ещё не прошло оцепенение.
– Удачи тебе, царица! – безостановочно повторял он, заглядывая в лист бумаги.
- С кем это вы говорили сейчас, Александр? – хмыкнула, оглядываясь по сторонам, прислуга. - Здесь никого нет. Наверное, это проклятый холод виноват. Сейчас Александр я растоплю печь и приготовлю чай. Хорошо, что запасли дров.. Эх, вы – поэты – вздохнула она. - Не приспособлены вы к жизни.
- Нюра, - развеселился поэт, приходя в себя - у меня к вам просьба Нюра, - сходите к дворнику. Пусть он найдёт извозчика. Я еду к Гумилёву. Коля, наверняка поймёт меня.  
***

    «Осталось недолго,  читатель. Надеюсь,  автор не сильно утомил тебя читатель историческим экскурсом, но, тем не менее великий русский поэт А.Блок гордился этими строками о скифах. И не только он написал о них. Откройте классиков, от Жуковского и до В.Высоцкого и вы убедитесь в том.
    Осталось совсем чуть. Скоро царь скифов поднимет меч и поведёт своё войско. Ливнем посыпятся тысячи отравленных стрел. Катафрактарии – тяжёлая конница скифов, прообраз будущих западноевропейских рыцарей, устремится вперёд и как таран прорубят ряды знаменитой