На моих глазах крылышки ангелочков обуглились от нестерпимого жара людской брезгливости и через мгновение вспыхнули… На меня в упор смотрели глазки малышки из Захолустья. Они жили отдельно от тельца, плавали в мареве боли, потому что его, тела, не было – оно сгорело. Глазки-щелочки аборигенки раскрылись, стали огромными, жгли лазерными лучиками - вопрошающе и укоряюще…
Сорвав маску, я с криком выбежала из приюта «Малышок».
«Истеричка», - услышала фразу, брошенную вслед кем-то из нянячек.
На этом мое пребывание в группе взаимопомощи закончилось.
Пленка 10d. Лори. Треугольник – самая устойчивая фигура
Позвонили из Бориной фирмы: бухгалтерша, работавшая в «Белом квадрате» по совместительству, уезжала в Москву, могла передать нетяжелые вещи для шефа. Я подумала, неплохо бы послать теплые носки, такие, полушерстяные, чтоб могли влезть в туфли. Никто не предполагал, что командировка затянется, по утрам подмораживало, люди падали на скользком тротуаре, горожане ругали власти, тополя полностью облетели, в Москве, может, и теплее, но, говорят, климат там сырой…
Я доехала до рынка, который теперь называли «китайским», хотя китайцев там отродясь не видели, и сунулась в ряды, торгующие монгольским трикотажем, – слышала в автобусе, тут и цена сходная, а товар «натуральный и ноский».
В закутке, отгороженном высокой перегородкой из древесно-стружечной плиты, энергичная корпусная дама командовала раскладкой товара. На полках громоздилось тряпье из Поднебесной: джинсы, шапочки с лейблами известных брендов – некоторые с ошибками. Но был и уголок с монгольскими вещицами: свитера, подштанники, носки, «душегрейки» из верблюжьей шерсти. Я с ходу углядела светло-коричневые шерстяные носки, тонкие, но теплые, да еще мужские подштанники того же, песочного цвета. Я спросила, почем товарец. Тетка, жуя, повернулась и бросила: «Эти?.. Сговоримся! Щас, девушка, айн момент, токо разложим по полкам… Пять минут!»
И лицо, и голос показались смутно знакомыми. Даже тонна косметики не могла закамуфлировать облик старой знакомой. Этот нос картошкой, широко расставленные глазки, властная интонация руководителя…
Из-за угла второго ряда с огромным бесцветным баулом на спине, придавленный ношей, появился сутулый грузчик. Отдуваясь и кряхтя, сбросил баул, превосходивший все мыслимые габариты. Жадно присосался к бутыли с минералкой, громко икая. Хозяйка прилавка выплюнула жвачку в грязь.
- Сколько там, еще, Борис?
Я вздрогнула.
Но это был другой Борис.
Правда, прежнего первого красавца Захолустья, передового бригадира прииска «Маловский», чьи фотки крали с Доски почета провинциальные дурочки, в заторканном мужичке в драной фуфайке можно было признать с трудом. И все-таки, когда грузчик разогнулся и смахнул прядь с потного лба, я узнала (или догадалась) чеканный голливудский профиль золотоискателя Маккены. Но будто усохшего. Идеальный пробор разрушителя сердец зарос лохмами. Виски тронула седина. Лоб прорезали морщины, в них блестел, скапливаясь, пот. Не Давыдов, а Давыдов-два. Пьет он, что ли?
- Хозяйка, грамульку бы? – отвечая на мой вопрос, просипела блеклая тень Давыдова.– Полконтейнера перетаскал! Аж пот шибает…
- Щас, девушку вот обслужу, не помрешь. Вам чего, грите?.. Для мущины? Имеются ходовые размеры.
Маслова всучила мужские панталоны.
- Хозяйка… обещала же…- завел старую песню грузчик.
- Во, пристал, как банный лист! На, не подавись от щастья!..
Хозяйка торговой точки извлекла откуда-то из-под широкой, как у семейской тетки, юбки чекушку водки. В ее пухлой руке с пальцами-сосисками бутылочка казалась игрушечной, ненастоящей и вполне могла, думаю, таиться в складках ее ляжек. Впрочем, бывшая директриса райторга чуток похудела в новых реалиях, что ей шло, чего не скажешь о подневольном работнике.
Она бросила мне шерстяные кальсоны.
- Незаменимая вещь, – цокнула языком, – для мужского хозяйства, щетаю! Ракомендую, девушка. Беречь его надоть, самый корень!.. Штоб стояло - не падало, так, не, Боря?
Хозяйка хрипло захохотала и подмигнула крашеным заплывшим глазком. Работник смущенно покашлял. Взаимоотношения начальницы и подчиненного явно выходили за трудовые рамки - после рабочего дня мужичок опять пахал, не разгибаясь.
Пользуясь переменой в настроении шефини, Давыдов-два магическим жестом извлек прямо из впалой груди граненый стопарик и нетерпеливо сорвал пробку чекушки зубами.
Пока я щупала подштанники и носки, Маслова глядела на меня в упор. Я поежилась.
- Слышь, девушка, а ты часом не с наших краев будешь?
Помедлив, я кивнула.
- То-то я гляжу, гляжу…
Давыдов-два, втянув было воздух, чтобы опрокинуть чарку, вдруг устыдился моего присутствия, отошел вглубь закутка и там отвернулся с чекушкой в руке. Раздалось бульканье.
- Раз землячка будешь - носки за счет заведения! – объявила Маслова. – Это чья ж ты дочка будешь, уж не Арпиульевых?
Я торопливо поблагодарила и ретировалась с товаром.
Уже на выходе из рядов меня нагнал Давыдов-два. Выпалил, обдав резким сивушным запахов:
- Погоди-ка, землячка, я тебя вспомнил… Вот чего. Ты не видела тут, в городе, Машу… Ну, училку вашу, Марию вроде Григорьевну?
Я не сразу сообразил, что речь идет о любимой учительнице.
- Рубиновую Розу?
- Какую Розу?.. А-а, ну да, такую…
Он взмахнул рукой, изобразил нечто витиеватое.
Первый красавец Захолустья и его окрестностей блеснул глазами, порозовел скулами, поправил челку, и стал прежним, неотразимым…
«Челнока» окликнули хозяйским тоном.
В проеме рядов возник квадратный силуэт. Расставив ноги, Маслова уперла руки в мощные бока.
- Куда сбежал, пьянь? А работать кто будет? Дядя Ваня? А за прилавком стоять? Я вам не Три Сестры!
Чехов перевернулся в гробу!
- Иду! – крикнул Давыдов. И придержал меня за рукав:
- Ты вот чего… ты не думай. Трое детей у нас, четвертого токо от соски отняли… А Валентина, она помогает, связи у нее, еще с торговли… Вот, в Маньчжурию мотаюсь, челночю, устаю… А у Масловой все схвачено. Ты не думай.
- А я и не думаю.
- Ага, - уже торопливо досказывал, оглядываясь на грозный силуэт хозяйки. – А Машу я искал. Везде… Слыхал, уехала она. Далеко… Красавица, англичаночка… Чо ей здесь? И я рад за Машу…
- Да что-то не очень и рад… - усмехнулась я. – Все еще любишь? Ее.
Давыдов замычал, дернулся. И поплелся навстречу Валентине Масловой, королеве дефицита.
- Ну? Чо, на молоденьких потянуло?! – услышала трубный рев разъяренной слонихи. - А дура твоя где? Это чо же, мне за прилавком стоять прикажешь?! А-а! Явилась, не запылилась! Дармоеды! На моей шее! Ну, семейка!..
Мимо меня, чуть не сбив плечом, пронеслась женщина – я увидела лишь сутулую спину женщину в платке и болоневой курточке.
- Ой, ой, простите, Валентина Марковна, я пока детей распихала… - лепетала на ходу жена Давыдова.
Мда, любовный треугольник. Ну и семейка.
Хотя говорят, треугольник – самая устойчивая фигура. Особенно в рыночных реалиях.
Пленка 11d. Бассаров. Искусство попадания в десятку
В старших классах я без труда выбивал «десятку» из пневматического ружья. Мог бы из карабина, что впоследствии подтвердил в армии. Достижением районных соревнований трудно удивить в Захолустье, в краю охотничьего эльдорадо. Но я показывал стабильность и, бывало вгонял в заветный кружок одну пульку за другой – даром, что ли, отец брал на охоту с шестого класса. Хотя эвенки могли проделать то же самое навскидку. Да еще, пожалуй, друган Харя, но после того, как тот присвоил командные талоны на питание и обналичил их в столовой, Рината выгнали из школьной сборной. Поправка на деривацию* - стрелять пуще киношных киллеров умели, как правило, мужики. Подростки с их неустойчивой психикой чересчур волновались на соревнованиях. По той же причине прыщавые сверстники терпели фиаско на первом свидании «по-взрослому».
«Вставить пистон? Хули там умного? – ржал Ринат. – Раздвигай и вставляй».
Харя повзрослел рано. Чисто физически.
Искусство попадания в «десятку» – одномоментное, меж ударами сердца, а в столице мне предстояла многоходовка... Между ударами из-за угла.
В Москве я с тоской вспоминал ослепительно синее небо Захолустья. А в перспективе Тверской, где мало высоток, даже летом к концу рабочего дня сгущаются сумерки. Осенью воздух сереет после обеда, в пятом часу темнеет.
Люди по Тверской шли, глядя под ноги, хмурые, некоторые жевали на ходу. Ночью прошел первый снег, но с дождем, асфальт блестел, как надраенный, возле афишных тумб скопилась мусорные закрайки. А у входа в метро «Маяковская» образовались лужицы с грязевыми бережками. У холодильных лотков с надписью «Мороженое» бойко торговали пельменями в пачках. Игорь Саныч запаздывал. Я занял очередь за пельменями – накормить вечно голодного Рината.
Пельмени я так и не купил. Возле колонны у входа в метро приметил нервно озирающегося по сторонам высокого мужчину лет пятидесяти в массивной роговой оправе и полосатом шарфе поверх серого пальто-реглан. В руке он держал свернутую газетку.
Все это напоминало плохой шпионский фильм. Встреча связного с резидентом. Дешевый сериал.
[justify] - Это не телефонный разговор, -
