местные парни. Но они все явно проигрывали на ее уровне. А потом ближе к августу появился парень, не местный, приезжий, студент из Ленинграда, с которым у ее получалось танцевать очень даже неплохо. Если не сказать, что хорошо! Сначала он долго смотрел на нее, потом подошел к ней и включился в ее танец. Они танцевали вместе весь вечер, а потом он пошел ее провожать. А здесь начал накрапывать дождик и они спрятались на большом бревенчатом сеновале.
Это было самое счастливое ее лето. Все в нем было для нее впервые. Она впервые почувствовала себя объектом нескрываемого внимания парней и мужчин, и не могла не признать себе , что ей приятно быть в центре их внимания. Она впервые поцеловалась с понравившимся ей парнем и узнала, что это такое - настоящий поцелуй с парнем, одно лишь прикосновение которого ее заводило чуть ли не до головокружения.
Она впервые по настоящему обнималась с парнем и ласкала его своими ладонями. И он ласкал ее своими руками, своими губами, своими ладонными, ласкал ее по всему телу и даже в самых интимных и запретных его частях, ласкал и раздевал ее, и ей нравилось, что он ее раздевает и ласкает ее по всему обнаженному уже телу и сама раздевала его и сама прижималась своим обнаженным телом к его обнаженному телу.
Вот так она и стала женщиной душной звездной летней ночью в громадном молдавском селе с чудным названием Любомид на сеновале своих родственников по матери, заполненном непонятными звуками, шорохами, звоном цикад и дурманящим голову, душу и сердце букетом ароматнейших запахов подсыхающих в ночи южных трав и южных фруктов.
И эти сладостные ночи у них продолжались почти целый месяц, до конца августа, до отъезда Юлии. Ни одной ночи они не пропустили и все наслаждались и наслаждались друг другом. И никак не могли насладиться. Парень был опытный в любовных делах и делал все осторожно и аккуратно, чтобы Юля не забеременела. Ведь ей еще не было даже шестнадцати. И эти летние ночи оказались для нее без печальных в подобных ситуациях для молоденьких девчат последствий. Эти летние ночи стали для нее настоящим кусочком яркого и всепоглощающего женского счастья. Губы ее почернели от бесчисленных поцелуев, громадные глаза провалились и буквально светились нескрываемой радостью жизни.
Ка-са-ние - вот рай!
Вот - вольтова дуга!
Несу в своих руках любовь,
Ни краешка,ни дна,
Ты не забудешь не одно,
Ты вздрогнешь,так и знай,
Целебно-нежное мое
Прикосновенье - рай.
Тебе даю, а ты бери,
Смотри, не расплескай..
Рука одна тебя хранит-
Молящая рука.
Другая -к сердцу ближе всех,
Вторую жизнь вотрет.
Смотри, чтоб не задел ее
Неверности топор.
При-кос-но-ве-ние руки-
Вот зеркало души!
В своих руках несу любви
Слов тысячи на три.
Но расстались они легко. Без каких-либо взаимных клятв или взаимных обещаний на будущее. И даже без слез. Словно понимали, что расстаются навсегда. Да и не было у них никакого будущее. И не могло быть. Было лишь чудо всепоглощающего взаимного влечения молодого парня и молоденькой, зеленой и неопытной еще в любовных делах девушки, перешедшего в нестерпимую взаимную страсть на летнем сеновале в чудесном молдавском селе с певучим названием Любомид.
И они ушли друг от друга, даже и не попрощавшись
Я уйду без слез и упреков,
Только выдохнет старая дверь,
Распахнется вдогонку окошко-
Но ни взгляда в него- ты не смей!
Я уйду без сомнений и страха,
Монотонно отбив мостовой-
Ты!-мое сероглазое счастье,
Я - невыспавшийся твой покой.
Я уйду без надежд и отчаянья.
На исходе болезненной мглы-
Мы встречаем рассвет в молчанье,
Порознь , одни !
Я уйду без слез и упреков,-
Вспоминать меня - иль помин,
По моей руке одинокой,
С горсткой терпких ягод рябин.
Он проводил ее до Кишинева. Билет у нее был Москва - Кишинев и обратно Они ехали на автобусе, сидя рядом и плотно прижавшись друг к другу. Они молчали. Потому что все, что надо им был сказать, они уже сказали друг другу этими сумасшедшими Молдавскими ночами на сеновале. И больше им говорить было не о чем.
А в Кишиневе он посадил ее в вагон, дождался звонка отправления и долго бежал по платформе, махая рукой. Она стояла у окна купэ, смотрела на него, бежавшего за поездом, а в голове ее рождался стих:
Все дальше от тебя, все дальше.
Еще недалеко.
А искоса взглянув в окно-
Твое лицо в моих глазах.
В моих степях - твой голос.
Хрип немощи.
И рук беспомощны развод,
Не внемлющий.
Тоска - глубокий омут строк,
Строф, судорог и - крик!
Горит прикушенный язык-
Разрыв!
Все дальше от тебя, туда...
И где же в этом толк?
Раз искоса взглянув в окно,
Опять твое лицо.
Когда поезд набрал ход и платформа вокзала осталась далеко позади , она села на сидение, закрыла лицо ладонями и заплакала. Все! Она простилась с целым периодом своей жизни. Таким прекрасным. Но навсегда ли?
***
