Действующие лица:
Па́нчо Вилья (1878–1923) – один из лидеров крестьянских повстанцев во время Мексиканской революции 1910–1917 гг., почётный генерал.
Луз Корраль (1892–1981) – законная жена Панчо Вильи.
Место действия – Мексика.
Время действия – незадолго до Первой мировой войны.
Автор (из-за кулис): Панчо Вилья – народный герой Мексики. Главное в этой многогранной личности – борьба за свободу страны, цель его жизни – победа революции. О политической деятельности Панчо Вильи написаны десятки книг, сняты художественные фильмы. А вот о частной жизни лидера мексиканских повстанцев известно намного меньше…
ОН НАДЕЯЛСЯ, что с горы отряд пойдёт быстрее. Но спуск оказался неожиданно крутым. Лошади приседали на круп, и видно было, как дрожат, подгибаются их передние ноги. Повозки наваливались на вьючных мулов, били их по задам, и животные натужно ржали или стонали по-ослиному. Ездовые, до предела натянув поводья, кровенили им рты, а добровольцы, как могли, помогали руками удерживать повозки. Там, под брезентом – четыре пулемёта, этот трофей достался очень дорогой ценой. Тела погибших везли с собой, похоронили уже высоко в горах.
Тяжёлый был спуск, но всё когда-нибудь кончается. Уже видны окраины Сан-Андреса. Вилья понимал, что невозможно взять его с ходу силами сотни бойцов, половина которых примкнула к отряду совсем недавно и не имела даже винтовок. Ещё страшнее, что у этих добровольцев нет лошадей. А без них – это не отряд, а безобидные пастухи.
Сан-Андрес можно взять только хитростью.
– Амиго, – к удручённому командиру подсел Санчес, верный адъютант и лучший друг Вильи. – Лошадей можно найти в самом городе. Только деньги нужны и время. План такой…
Все деньги, у кого что есть, были собраны. Утром Санчес сел на старого, израненного коня и поехал в город. Вернулся на холеном красивом жеребце.
– Взял в аренду. Сомбреро и коня в залог оставил. Деньги возвращаю.
Назавтра поехал снова. Вернулся с жеребцом и старым конём, но без сомбреро.
– Десять песо оставил. Сказал, что дочь замуж выдаю. Попросил для гостей в аренду десяток чистокровных, так что целый табун будет нас завтра ждать.…
На оставшиеся деньги тут же накупили винтовок у контрабандистов. Санчес с товарищами пригнал табун прекрасных лошадей, а Вилья за это время продумал весь ход наступления. Сначала (позже это станет непреложным правилом) послал местному алькальду письмо:
«Дорогой начальник! Я решил взять город. У вас, сеньор, ночь на размышление. Если не сдадите мне город без боя, я возьму его силой. В последнем случае вам придется нести ответственность за ненужное кровопролитие».
Командиры ему наперебой:
– Зачем ждать до утра? Давай ночью нападём!
Не согласился Вилья:
– Нет, – сказал. – В Сан-Андресе у каждого из наших бойцов друзья и родственники. Лучше туда войти утром. Колорадос сразу сдадутся, когда пулемёты заговорят со всех сторон. Ночью же, не зная, сколько нас, они могут оказать сопротивление, много людей потеряем…
С раннего утра, пыля и стреляя, понеслась конница Вильи на северные ворота Сан-Андреса. Но не вся – половина. Правительственные войска и не думали сдаваться, открыли заградительный огонь. Повстанцы не штурмовали ворота, отошли на запад, забрав единственного раненого. А в это время вторая половина атаковала южные ворота и уже практически ворвалась в город, но охране на помощь подскочили с севера колорадос, разгорячённые и радостные от маленькой победы пять минут назад. Завязался бой.
Послышалась стрельба и на западе. Лишь у восточных ворот всё было тихо. Там лазутчики Вильи сняли охрану и теперь устанавливали на городских крышах пулемёты, ожидая, когда мучачос на конях отожмут врага на площадь, в огневой мешок.
Всё так и случилось, разве что стрелять пулемётчикам почти не пришлось: солдаты побросали винтовки, подняв руки. Это же в основном крестьяне – разговор короткий: если захочет воевать за революцию, так пусть в строй становится. А нет, так… Большинство сразу согласилось.
Вилья приказал собрать горожан у дома местного алькальда. Пока они собирались, осмотрелся. Пыльные улицы, заваленные сеном и мусором, старинная церковь с тремя огромными колоколами, висящими на балке снаружи, дымящие печи во дворах убогих домишек, редкие деревья под синим небом, и – палящее солнце, от которого спасает только сомбреро с широкими полями. Наконец люди собрались.
– Вам не надо бояться нас! – зычно начал он, не слезая с коня. – Мы не бандиты. Но мои бойцы босы и раздеты. Они страдают от голода и холода. Прошу торговцев этого города и всех его жителей собрать тёплые вещи и обувь для моих мучачос. В этих местах мало кто знает, как я веду себя по отношению к гражданскому населению. В случае нужды я обычно обращаюсь с просьбой о помощи к моим братьям по крови и расе и остаюсь довольным, даже если мне в ней отказывают. Я никого не заставляю, а только прошу: кто сколько может. Благодарю вас заранее!
Он слез с коня, вошёл в прохладные покои алькальда, где на мраморных полах стояли мягкие диваны, благостно журчал фонтанчик, по стенам пели в клетках диковинные птички.
– Панчо, здесь будешь ночевать? – спросил верный Санчес.
– Да, объяви громогласно, что здесь. Но ты меня знаешь, амиго. Я только малость посижу на мяконьком, вторые сутки с седла не слезаю…
Рядом с фонтанчиком накрыли стол из всего, что нашлось в закромах городского богатея, каждому вручили по большой кружке горячего кофе. Вива Вилья! Мы празднуем победу!
Ближе к вечеру, ещё до песен и танцев не дошло, Санчес доложил:
– Панчо, какая-то женщина непременно желает с тобой говорить! Обыскали, оружия нет.
– Женщин обыскивать – это вы с удовольствием, – добродушно ворчал Вилья, надевая штаны и сомбреро. – Зови её!
Вошла женщина. Босая, простоволосая, в выцветшей длинной юбке, грязной блузке. Жёсткий взгляд. На богато заставленный стол не смотрит, поэтому Панчо заговорил первым:
– Присаживайся, сеньора, раздели с нами радость победы! А заодно и расскажешь, в чём твоя нужда.
– Я не ем в господском доме.
– Стало быть, ты пеонка? Ты за революцию?
– Да, сеньор, я крестьянка. Как и все жители города, я только что получила предписание о добровольном взносе для вашей повстанческой армии. Но я вдова, мне нечего дать, и с меня нечего взять. Можете сами посмотреть, как бедно я живу…
– Санчес, сходи с ней! – Вилья глянул на адъютанта, но тут же передумал. – Нет, лучше вместе!
Они шли мимо алькальдовой могилы, где челядь ещё оплакивала казнённого утром господина, и тут женщина, приостановившись, обернулась к ним:
– Два года назад он приказал повесить моего мужа. Конечно, я за революцию…
Жила она, действительно, в страшной нищете. Дом – развалюха. В комнате вместо кровати – земляные нары с кучей кукурузных листьев, печка не во дворе, а прямо посреди комнаты. Распятие на глиняной стене. Есть, похоже, ещё одна комната, но вход туда завешан грязной тряпкой.
– А там что у тебя? – выдавил из себя удивлённый Вилья.
– Там единственное моё богатство – дочь. Луз, не бойся, выходи!
Тряпка шевельнулась, и на свет появилось нечто стройное, голубоглазое, живое. Девушка была немаленького роста и сложена прекрасно. Одета так же, как мать, лишь в роскошные косы свои вплела она разноцветные тряпочки, что придало бы красавице праздничный вид, если б не чёрные полосы на лице.
– У вас что, воды нет? – улыбнулся Санчес, глядя больше на командира.
– Это не грязь, – тихо сказала мать. – Это зола. За водой я Луз не пускаю, сама хожу. И вообще на улицу не разрешаю. Чтоб не украли мою красавицу, защитить ведь некому…
– Это мне знакомо, – крякнув, пробормотал Вилья. – Не зола на щеках, а голубые бусы под такие глазки положены! И что она у тебя умеет, а?
– Я в поле с десяти лет, и по дому всё умею! – зазвенел вдруг чистый голосок голубоглазой красавицы.
Все сразу заулыбались, светлее стало в комнате.
– Ого, это мне нравится! – Панчо Вилья смотрел на девушку с нескрываемым интересом. – А рубашку сшить ты можешь?
– Нет, сеньор, это Луз не умеет, – ответила мать, видимо, сердцем почувствовав, к чему дело клонится.
[justify]– Почему? Я попробую! – тряхнула
