время одолевал постоянно, погнал на поиски пищи. Человек с бородой неопределённого возраста отошёл от окна. Через некоторое время он растворился в темноте подземелья.
***
Таня сидела во дворе дома, наслаждалась августовским солнцем, размышляла о том, что всего год назад всё было иначе. Где та счастливая мирная жизнь без особых забот и тревог с родителями, друзьями, одноклассниками? Неожиданно этот мир изменился, превратился в кошмар. С началом войны они, советские люди с немецкими корнями, стали лишними, даже опасными.
– Танюшка, иди кушать!
Голос тётки Тони разносился звонко над садом. Она добрая, жалеет племянницу, подмечая тоску в не по-детски серьёзных глазах.
***
– Кольк, а Кольк! Скоро в школу, август уже, а ты меня так и не взял погулять в центр города.
Маруся цеплялась за широкие Колькины штаны и канючила. Ну, обещал. Но, тогда впереди было целое лето. Долгое, жаркое Сталинградское лето с янтарными абрикосами, утренними туманами, рыбалкой, купанием на волжской косе. Душу грели предстоящие каникулы! И никакая война не омрачала этого будоражащего предвкушения свободы. Сражения шли уже год, но где-то далеко.
Колькина мама работала почтальоном. Жили они в отдалённом Кировском районе, около железнодорожной станции Бекетовская. Двенадцатилетний мальчик, его шестилетняя сестра Маша и их мама Валентина ютились в небольшой каморке при почте.
О том, что идёт война, напоминали новости из рупора громкоговорителя, да письма в большой кожаной сумке, которые мама развозила адресатам на велосипеде. Каждое утро Валя долго сортировала солдатские треугольники, оттягивая момент, когда приходилось сообщать людям о невероятной радости, или непоправимой утрате. Хрупкая женщина становилась вестником той страшной жизни, которая кипела ещё не здесь, но уже заявляла о себе сводками с фронта, который стремительно приближался. Немцы подступали к Сталинграду. В это верилось с трудом, ведь над головой было яркое небо, светило жаркое солнце. И Волга искрилась, отражая обманчиво мирные облака.
Почти каждый вечер мама возвращалась с работы усталая, мрачная. Весточки, доставляемые ею, в основном были печальные. Беда таилась на подходе к городу.
Марусин садик– трёхэтажный, с высокими потолками. Обычно на лето детей вывозили на дачу, но в этом году всё происходило иначе. В июле малышей распустили, а здание переоборудовали под военный госпиталь. Поэтому днём Маша оставалась с братом, под Колькину ответственность. Это значило, что кончилась мальчишеская свобода – теперь сестра будет вечно болтаться под ногами, как привязанная.
На железнодорожную станцию приходили эшелоны с ранеными. Кольку с одноклассниками звали на помощь в госпиталь. Они заправляли койки постельным бельём, помогали перемещать раненых в палаты. Носилки были тяжёлые, ребята тащили одного больного вчетвером.
Сестрёнка крутилась тут же. Она тоже старалась помогать: поднести воду, подать градусник, поговорить. Читала в палатах стихи и пела детские песенки. А иногда, когда мама пекла пирожки, сгребала их в узелок и бежала «к солдатикам».
Так заканчивалось долгожданное лето. Не успели оглянуться – август на дворе.
– Кольк, а Кольк, тебе ж на следующей неделе в школу! – завела старую песню Маруся.
Брат посмотрел на календарь:
– Так, сегодня суббота, 22 августа. Решено, завтра, в воскресенье, едем гулять, готовься!
Мама не возражала.
Девочка, думая о предстоящей поездке, долго не спала, смотрела в окно на звёздное небо. Было тихо, только пёс Дружок возился в будке, вздыхал и посапывал, да на станции что-то объявлял дежурный и гудели поезда. Завтра они отправятся в долгожданное путешествие.
Утро выдалось солнечным и прохладным, на небе ни облачка. Колька открыл глаза. Перед ним стояла нарядная сестрёнка с идеально заплетённой косичкой, торчавшей из-под панамы, в белых носочках, новых сандаликах и с медведем под мышкой.
– Коля, вставай! Утро давно! Ты так всё на свете проспишь!
Пришлось подчиниться. Мама, посмеиваясь, готовила завтрак.
– А медведь зачем? Так не пойдёт, с медведем не договаривались. Дорога дальняя.
Сталинград растянулся вдоль берега Волги. Их южный Кировский район – в двадцати километрах от центра. Ехать предстояло целый час. Мама отсчитывала деньги – на проезд и возможные развлечения.
23 августа 1942 года был обычный воскресный день. Город жил своей жизнью: люди бежали по делам, стояли в очередях, развешивали бельё. А многие, как Колька с Марусей, гуляли в городском саду.
Их путешествие удалось на славу. Покатались на яркой карусели с весёлыми лошадками, удивительно, но она ещё работала в военное время. Посидели на набережной, болтая ногами и наблюдая за искрившейся на солнце волжской водой. Перекусили пирожками с картошкой, которые продавала пожилая женщина.
Время близилось к обеду, пора было возвращаться домой. И тут девочка вспомнила рассказ подружки о фонтане с танцующими детьми и крокодилом, что украшает привокзальную площадь.
– Коль, давай туда сходим!
Как усталый брат ни отпирался, сестра стояла на своём:
– Не уйду, пока не увижу детский фонтан!
– Вот упрямая девчонка, ладно, пошли!
Они брели мимо городской тюрьмы. Высокий забор прерывался железными воротами со звёздочками, которые охранял патруль, как говорила Маша. «солдатики». Она помахала им рукой. Ограда сворачивала на соседнюю улицу. За углом в приямке темнело подвальное окно, забранное решёткой. Девочке вдруг показалось, что из него кто-то смотрит. Контур косматой головы с бородой и горящим взглядом испугал. «Черт!», - ужаснулась Маруся.
Незнакомец, не отрываясь, смотрел на пирожок в руках девчонки. Та присела на корточки.
– Здравствуйте! Вы голодны?
Она протянула ему пирожок, который достала из детской сумочки.
– Угощайтесь! К сожалению, он последний, а этот я уже надкусила…
Стекло в окне было разбито. Рука незнакомца сквозь железные прутья метнулась наружу. Пирожок исчез.
– Спаси Бог! Буду молиться за тебя, как твоё имя?
– Мария. Странно вы сказали, нужно говорить «спасибо»!
– А я Фёдор.
Они дошли, наконец, до привокзальной площади. Подошли к заветному фонтану.
На высоком постаменте застыли в танце шесть скульптур: три мальчика и три девочки. Их руки были сомкнуты, одежда развевалась в танце. Между ними замер крокодил. Прямо как в стихотворении Чуковского!
Колька хотел спросить у сестры, довольна ли теперь её душенька, но внезапно резкий оглушающий звук накрыл город. Он возник неожиданно и раздавался отовсюду. Это выли сирены, оповещая о воздушной тревоге. Первый раз они звучали в мирном Сталинграде. Девочка в ужасе зажала уши. Брат схватил её за руку:
– Бежим!
Со всех ног понеслись к ближайшему зданию, но остановились, потому что сирена смолкла, и стало как-то неестественно тихо. Отовсюду выглядывали испуганные люди – из подвалов, щелей и подворотен, куда они успели спрятаться. Время шло, горожане выходили из своих убежищ. Но безмолвие пугало.
Колька понял, что нужно скорее бежать с площади и как-то добираться до дома.
И тут раздался гул. В небе появились самолёты. Время замедлилось. Раздался вой первых падающих бомб – чёрных, пузатых, а следом – взрывы, взрывы, взрывы!
Колька толкнул сестру в какую-то выбоину, прижал к земле, закрыл собой. Маруся жалобно стонала. Брат шептал: «Ничего-ничего, не бойся. Скоро всё закончится, и мы пойдём к маме». Их оглушило, засыпало пылью, обломками. Вокруг кричали люди, складывались, падая, дома. Рушился мир детей и их родителей – мир простых людей. Там, куда падали бомбы, не было ни военных, ни стратегических объектов. Немцы бомбили город Сталина, чтобы сровнять его с землёй вместе с Колькой, Марусей, их мамой и другими жителями.
Сколько продолжался налёт, дети не знали. Казалось, он не закончится никогда. Стемнело. То ли ночь подкрадывалась к разрушенному городу, то ли его накрыли дым и пыль. Когда рёв моторов и грохот взрывов, наконец, стихли, дети выбрались из укрытия. Спрятались они в городе, а теперь стояли в руинах. Города не было.
На фоне покорёженных зданий железнодорожного вокзала и привокзальной площади скульптуры детей на постаменте танцевали вокруг крокодила. Фонтан был цел. Только вместо сцепленных детских рук торчала металлическая проволока.
Маруся, не отрываясь, смотрела в одну точку. Дрожащими губами шептала:
– Коля, где у девочки голова? Почему у девочки нет головы?
Брат тащил Машу прочь, приговаривал:
– Не смотри! Голова есть, просто её не видно. Пошли!
Бетонная голова статуи юной танцовщицы отлетела в бывшую клумбу. Её пустые глаза сквозь уцелевшие цветы смотрели, как люди бежали кто куда, в основном к Волге. Дорога была в завалах, двигаться приходилось с трудом.
Коля вёл Марусю тоже в сторону Волги. Сам не зная зачем, вместе со всеми. Они видели, как бомба попала в городскую тюрьму, от взрывной волны распахнулись ворота, будто игрушечные, разлетелись «солдатики». Спустя какое-то время, оттуда выскользнула тёмная фигура. Девочка вскрикнула: «Чёрт! Колька, гляди, чёрт лохматый!». Она оглянулась. Брата рядом не было.
Её подхватила людская волна. Плача, расставив руки, чтобы не растоптали, Маша выкрикивала имя брата, но голос терялся среди гула толпы. Вот и Волга показалась вдалеке.
На берегу собрались люди. Старались занять лодки, небольшие катера. Несколько судёнышек, переполненных беженцами, отчаливали. Оставшиеся метались по суше, кричали, просили забрать и их.
Над рекой кружили немецкие самолёты. На глазах у Маруси в катер, полный беженцев, попала бомба. Горела Волга. Зарево в небе сливалось с кипящей водой – скорее всего, разлилось топливо тонущего катера. Шли на дно люди, мёртвые и живые. Рёв и вой разносились над рекой. Вдруг над водой взметнулась окровавленная человеческая рука, призывно взмахнула, застыла и исчезла в пучине.
Девочка почувствовала, что кто-то теребит её за плечо. «Красная рука! Сейчас утянет…», - шёпот превратился в крик, искажённое ужасом лицо стало белой маской. Маша развернулась и…. увидела Кольку, трясущего сестру изо всех сил: «Я это, я! Да очнись же ты, я нашёл тебя!»
Маруся заплакала, оглядываясь на пылающую реку. «Не смотри, не смотри, не смотри…» – твердил брат, увлекая её дальше по берегу.
Коля и Маруся брели, утопая в мокром песке, и уже не глядели на горящую Волгу, не вздрагивали от крика и грохота – будто оглохли. На железнодорожных путях, расположенных неподалёку, горели и взрывались цистерны.
Остановились в овраге, полном беженцев. Девочка валилась с ног. Новые сандалии порвались, ноги были стёрты в кровь. У воды стало холодно. Люди спрашивали детей, чьи они и как здесь очутились одни. Маша отвечала, что они идут домой, к маме. Их накормили. Колька устроился на сухих ветках, взял сестрёнку на руки, прижал к себе, согревая. Сердобольные соседи нашли, чем их прикрыть.
Наконец, всё стихло, самолёты улетели. Слышался только шум волжской воды. Засыпая на руках брата, Маруся сквозь ветви дерева смотрела на ясное звёздное небо. Она не могла поверить, что ещё сегодня утром не было ни самолётов, ни страшных чёрных бомб, а у девочки из танцующего фонтана голова находилась на месте.
– Коль, а сейчас у немцев на небе тоже звёзды?
– Да.
– И у Гитлера?
– И у Гитлера.
– И у
По силе почти равны, но первый сделан небрежно. Увы.
1:2