— Угрюмцев, какие люди, ай какие люди! А мы думали ничай поди сдох уже как годков так 5. А вон. Живее мертвеца! Ха! — улыбалась крепкая на вид женщина, махая ему тяпкой с огорода.
— И тебе не хворать… — старик замялся, он не помнил кто это.
— Ну Васильевич, ну Сереженька. Ну ты и совсем. Павла - я. Забыл и не стыдно ли те?
— А! Павлушенька! — из памяти лишь всплыли факты, что чем-то его всегда раздражала эта женщина.
— Ох Угрюмцев. Ну ладно, у меня тут обед готов, пошли покумекаем и расскажешь какими судьбами к нам, чего и зачем. Ох и Настена обзавидуется моим новым сплетням.
— Ага. — кажется он начинал понимать почему. Излишняя разговорчивость и доброта Павлы начала действовать ему на нервы. — Как матушка? Как сама тут?
— Да… матушка уже все. Не стало ее уже как две зимы. Ну сам понимаешь. — она развела руками, тяжело вздохнув.
Сергей Васильевич вернулся под вечер и был вполне доволен тем, что удалось наскрести у соседей. У него было немного краски, набор инструментов, ведро и прочие полезные вещи. Все, увидев Угрюмцева, почему-то радовались, словно он - небольшой праздник. А старик, несмотря на свои внутреннее раздражение, любезничал, был вежлив. Стоило ему получить нужное — он сразу разворачивался и уходил. «Дела, прошу прощения, дом сам себя не восстановит», — говорил он на прощание. И в этом, отчасти, была правда. С возрастом люди стали его злить. Если провалы в памяти случались, когда старик стоял и разговаривал с кем-то. То подняв глаза он встречал взгляд полной жалости. Это было отвратительно для Васильевича. Может и следовало давно обратиться к врачам, но Угрюмцев не любил ни больницы, ни цены на лекарства. Ну забыл куда шел, чего спрашивал, ничего же в этом не было такого. Потом вспомнит.
Положив все в коридоре, старик прошел в дом и оглядел скептически мебель. Диван еще можно восстановить, стол и пару стульев тоже. А вот кухню желательно, все остальное пришло в негодность. «Старому человеку много и не надо. Сойдет и так. В квартире не лучше». — стоя в раздумьях, взгляд зацепился за висящие фотографии на стене.
— Я же… — он снял изображение и посмотрев внимательнее на фото. — Не нравились мне снимки и вроде убрал. Подумал и забыл? Ох Васильевич, стареем мы с тобой. Стареем. — на него все также смотрели молчаливо родители и он сам в молодости. Переведя взгляд в правый угол бровь старика сама поползла вверх. Черное пятно стало больше, оно уже заходило на мать, поглотив ее частично. Казалось или нет, но Сергей Васильевич был уверен почему-то что вчера все было по-другому.
Сделав кое-как чай, он закинул фотографию в один из комодов и уселся на диван. Старик понимал, что с холодами придется вернуться в город. Как бы он тут ни наводил порядки и не восстанавливал, дом обветшал. И как Васильевич стал дряхлым и никому не нужным. Ухмыльнувшись таким сравнениям, мысли пошли, медленно прокручиваясь в голове. В квартире Угрюмцев мучительно подыхал. Заняться нечем, читать и смотреть телек наскучило давно. Начал людей доставать, да от души гадить где-нибудь или ругаться. Так пригрозили, что кости переломают если не прекратит. Жены и детей не было. Скверного характера Васильевича мыло кто долго выдерживал. Поэтому бессмысленное восстановление и наведение порядков в родном доме было благим делом. Хоть напоследок чего сделает полезного, а только и мог в жизни прикладываться к бутылке, заводить случайные романы, да дебоширить.
— Мда-а-а. — протянул он, ставя кружку на пол.
Старость - страшное дело как говориться, особенно для таких людей как Васильевич. Пока молодой море по колено. И тут раз и спина отваливается, кожа в морщинах и пенсия. А у него за душой ни-че-го. Только парочку болячек, что появились в следствие его разгульной и веселой жизни. Но даже в таком состояние Сергей Васильевич было по-своему хорошо.
Размышления прервали тихие шаги над головой старика. Точнее ему показалось так сначала, будто кто-то перебегал из одной части дома в другую.
— Шо такое? Только начал наслаждаться тишиной— и на те! — кряхтя, встал Угрюмцев и направился к лестнице на чердак. Подниматься не хотелось: большая часть ступенек сгнила. А другая, казалось, могла обрушиться в любой момент. — Э, там. Как ты туда забрался? И кто… черт, даже нечем шугануть, если зверушка какая.
— Тс-с-с! — вдруг донесся громкий шепот сверху. И звуки оттуда резко прекратились.
Старик, вооружившись ножкой кровати, начал подниматься, освещая путь фонариком и прощупывая каждую подозрительную ступеньку. Наверху его встретила дверь. На ней висел детский рисунок с изображением всей семьи. Словно призрак детства, он пугал своим присутствием — пожелтевший, отсыревший, нерушимо оставшийся на своем месте. Его когда-то повесила Маша, младшая сестра Сергея Васильевича. Память тут же подкинула как маленькая девочка любила рисовать и расклеивать везде свои каракули. «И не умела ты все-таки малевать» — родители на рисунке с зелеными волосами и красными лицами казались отвратительными карикатурами. А сам Васильевич желтым нечто, что держал за руку сестру.
Старик приоткрыл дверь. Комната была почти пустой. Игрушки валялись в углу, покрытые слоем пыли, забытые и оставленные навсегда. У стен стояли детские кровати, их изголовья обвивали тусклые тени, и лунный свет играл, создавая иллюзии. Прохладный ветер проникал в комнату. Окно чердака было распахнуто. Оно тихо постукивал по подоконнику, как будто издеваясь над человеком. «Старый ты пень, показалось, что послышалось чего… Эх ты…» — усмехнулся он, стараясь прогнать охватившее его беспокойство. Пол под ногами скрипел, угрожая вдруг провалиться в никуда. Васильевич чувствовал, как тени затаились в ожидание чего-то и теперь наблюдает за ним. Как только он собрался закрыть окно и покинуть это место, в тишине раздался громкий шепот:
— Сережка, прячься! Папка идет!
Холодный пот мгновенно выступил на лбу. Эту фразу произносила Маша, когда отец, шёл наказывать детей за малейшую провинность.
— Ма-маша? — его голос дрогнул. Взгляд упал на кровать, и он заметил то, что было под ней. Темнота ожила: глаза смотрели прямо на него. Они были полны страха и отчаяния. Как в те самые моменты, когда их шли избивать. Сергей Васильевич попятился. Сердце колотилось в груди, он не успел понять, что произошло. Лестница, не выдержав его веса, обрушилась. Удар, а затем — темнота, поглотившая все вокруг.
Очнулся Васильевич, лежа на полу. Все тело болело, а в особенности затылок. Кое-как встав, он, шатаясь направился к дивану. Попутно краем глаза заметил сломанные две ступеньки и что за окном уже был день.
— Мда-а-а. — потирая ушибленное место изрек Сергей Васильевич. Воспоминания прошлой ночи путались и расплывались перед ним. Ему казалось он увидел свою младшую сестру. Свет окна, блик и другие факторы сложились воедино, напугав старика. А может вообще память играет с ним в злую игру, перемешивая образы. Объяснение было, но возвращаться на чердак не хотелось. «Доставала меня в детстве, теперь решила испортить тихую старость? Бред, почудилось и все. Тебе же в квартире тоже мерещилось всякое. В любом случае идиот тут только я. Надо же было полезть наверх» — злился на себя Васильевич.
Отлежавшись несколько часов, старик встал и как бы все ни ныло решил одно дело сделать за день. Хотелось поесть нормально, а не сухари, привезенные с собой. Не спешным шагом, придерживая рукой спину он дошел до дома Павлы, где рассказал все. Конечно, про Машу ни слова. Соседка поохала, поахала и пригласила на борщ с салом. После налила 50 граммов водки в качестве обезболивающего.
— Павлуш, скажи нечай цветочков не найдется? — как бы его не раздражала эта женщина, но ее компании сейчас старик был рад.
— Чего ж не найдется. Найдется конечно. Могилку решил навестить родных?
— М? С чего так решила?
— Тогда зачем цветы?
— Какие цветы?
— Ты только что у меня их попросил. — она подозрительно глянула на старика.
— А, ааа.. Так, это. Ну да на могилку. Павлуш, ну чего задавать глупые вопросы? Сбиваешь с мысли. — Васильевич напрягся, кажется, опять в неподходящем месте забываться начал.
— Ну так сразу. Хорошее это дело. Я за могилками присматривала, там все в чистоте и порядке.
— Зачем? Мы тебе не родня Павла, не пойму порой я твоей излишней доброты и широкой души.
— Эх ты Угрюмака. Русская душа – широка! Я за всеми могилами кого знала, тут слежу… И за деда Константина, покойся с миром, несчастный был человек. — последнюю фразу невзначай сказала она, посмотрев на реакцию Васильевича.
— А чего с Костиком приключилось? — рука невольно сжала стакан.
— Помер твой Костик еще как десять зим назад. Соседи говорят, что вышел как-то на рассвете, чего-то плакал, бормотал себе под нос. Молил о прощение. В общем свихнулся окончательно. И больше деда Константина мы не видели. Весь лес прочесали, как в воду канул. Ну, а там сам знаешь. Если не находят человека спустя несколько лет, то он мертвым признается. Медведь задрал не иначе.
— Понятно… Жаль. Другом детства был мне. — нахмурился старик, что-то внутри не хорошее поселилось в нем. — Так цветов у тебя не найдется?
[justify]Сергей Васильевич не спеша пробирался к кладбищу, ощущая, как боль разливается по всему телу – от пульсирующей головы до ноющей спины. Стопка водки, выпитая ранее, лишь слегка притупила страдания. От Павлы еле отделался. Она все не хотела отпускать его одного. Мол куда в таком состояние, Угрюмцев махнул рукой и не слушая причитания за спиной пошел по
