23 августа.
Дети в парке скакали на четвереньках, в масках животных. Кто гавкал, а кто мяукал. Сергей Васильевич, обычно скор на ругательства, смотрел на ребят и не мог понять одного. То ли он сегодня вместо 50 граммов водочки хряпнул все 500. Собрав вещи, старик плюнул под дверь придурковатому соседу, за все «хорошее» по ночам. И уже вечером этого дня трясся в электричке. «Мда-а-а!» — опомнился он, сидя на деревянной лавке. А потом тихая бравада. Она состояла из мата, но все сводилось к одному: «Ишь, молодежь совсем учумела! Раньше бы за такое! Да я бы! Да я бы! Тьфу…»
Сергей Васильевич давно собирался переехать, но подходящего случая не возымелось. В свои 62 он не особенно спешил. Думал, что может и доживет до конца, и тогда зачем куда-то ехать и что-то менять. Но этим утром все изменилось. Старик был готов терпеть многое: «тиктакеров», подростков разодетых как клоунов, и мальчиков, похожих на девочек. Он с усмешкой поносил всех, считая, что мир окончательно прогнил. Больше не вернуть былое величие советской эпохи. Увидев бы сейчас к чему скатился мир, перевернулся бы в гробу сам Брежнев. В голове сразу появилась мысль: «К черту город, пора убираться отсюда! Я все откладывал, время пришло. Сдохну там — разницы не будет. Зато хотя бы этого, тьфу, не будет — окаянных чертов…»
И теперь Сергей Васильевич ехал в электричке в никуда. Пара остановок, и за окном, вместо опротивевшего городского пейзажа, начинался лес. Через несколько станций стояла глухая стена деревьев, и вот она непримечательная платформа Васильевича. Старик удивился, когда узнал, что транспорт все еще останавливается здесь. Не означало ли это, будто село “Углинка” каким-то образом поддерживало свое существование, хотя вымереть должно было очень давно?
Он вышел из электрички и направился по вытоптанной дорожке вдоль деревьев. По памяти шагать так полчаса. Далее резкий поворот в лес и идти по еле заметной тропе. В его случае задача была со звездочкой: это не напороться на ветки в темноте и не свалиться в овраг. Потом выйти на поле, где родное село встретит заброшенными домами и единичными столбами дыма, что поднимались из труб. Сергей Васильевич гадал: «Сколько теперь осталось доходяг здесь?» Ведь прошлый раз он был, тут хороня отца, лет 20 так назад. Наверное, баба Люба точно откинулась, плоха была еще тогда. Она была старостой села со времени ребячества Васильевича. Костян, друг детства, спился от едущей крыши. В последнюю встречу говорил будто его кто-то преследует. А женщина по имени Павла ухаживает до сих пор за своей больной матерью. «Ставлю сто рубликов, дыма из труб 5 штук насчитаю, не меньше.» — улыбнулся мыслям и кряхтя побрел дальше. Возвращение в село для старика было тем, к чему приходят все одинокие пожилые люди. Он застыл в своей эпохе. И чтобы перестать себя чувствовать чужим, возможно стоит вернуться к корням. Вспомнить тех, кто когда-то был рядом, и погрузиться в воспоминания.
Спешить Сергею Васильевичу некуда, поклажа хоть и невелика, но со временем все сильнее тянула вниз. Поставив чемодан, он садился на него и доставал сигареты. Смотрел на них внимательно и выдавал: «Мда-а-а-а». Докурился старик еще год назад, когда загремел в больницу. Врачи рекомендовали бросить, но кто к ним прислушается? Сразу после выписки Васильевич затянулся и чуть не выплюнул легкие вместе с другими органами. Ему настолько было плохо, что решение перестать курить было каким-то само разумеющимся. Теперь он иногда смотрел на сигареты с легкой печалью. Зажигал их, нюхал аромат и снова прятал в карманы своих старых, давно протертых брюк.
Старик встал, взяв чемодан, и медленно побрел вглубь леса. Но, пройдя немного, Сергей Васильевич вдруг остановился, замерев на месте. "А там ли я повернул?" — хмурясь и оглядывая лес, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видел знакомые очертания деревьев. Ему казалось будто все резко стало совершенно другим. Темнело, и было трудно различить тропинку перед собой. Пребывая в сомнениях, он решил пойти все же дальше. В случае чего попросится в первый попавшийся дом переночевать и утром отправиться в “Углинку”. Воздух густел, а звуки становились редкими, но жуткими. Истошно где-то повизгивала лиса, ее голос отдаленно походил на плач женщины. Пронзительно иногда кричала сова и неразборчиво бормотал филин. Васильевича это не пугало, он здесь вырос и знал местных обитателей и их особенности.
Август набирал силу, но уже из глубинок оврагов и низинок веяло осенней прохладой. Принюхавшись, можно было ощутить запах сырой земли и цветущих растений. Хорошо, как говориться, грибники уже вооружились и по полной бродят за деликатесами.
Тяжело дыша, Васильевич оперся на дерево, чувствуя, как его тело предает. Он старался игнорировать возраст, но реальность была неумолима — старик едва прошел половину пути. Силы покидали быстрее чем он думал. Даже холодный свет фонарика не упрощал жизни.
Внезапно сердце сильно заколотилось. Кожа покрылась испариной от неожиданного чувства тревоги. За спиной раздался тихий, показавшийся знакомым, детский смех. На мгновение Васильевич замер. Звук эхом разносился по лесу, отражаясь от деревьев, словно сам лес насмехался над ним. Старик резко обернулся, пытаясь разглядеть неизвестного гостя в глухой тени зарослей. Что-то с этим смехом вызывало в памяти неприятное шевеление. Что-то что Сергей Васильевич предпочел давно забыть.
— Дрянной кусок перьев! — вырвалось у него, когда смех неожиданно прекратился, и в воздухе раздались хлопки крыльев. Он потряс кулаком и плюнул в сторону улетающей сойки. Эта птица не раз пугала его в детстве, и вот снова он попался на ее хитрый розыгрыш.
Сергей Васильевич добрался до своего дома уже под ночь. Деревянное здание хмуро смотрело на нежданного гостя и словно говорило всем своим видом: «Не ждал тебя блудного пса, приперся окаянный». Тем же угрюмым взглядом ответил ему и старик. В этом месте прошли хоть и года его юности, но омрачал алкоголизм родителей. Дверь открылась не сразу, Васильевич вспотел прежде, чем разбухшие доски наконец поддались.
Посветив фонариком, он выдохнул и произнес: «Мда-а-а». Запустения и разрухи такой точно не ожидал. Все изменилось до неузнаваемости. Краска и обои местами вздулись и полопались, дверцы кухонных шкафчиков отваливались. В воздухе витал затхлый запах, смешавшийся с легким привкусом плесени. Если принюхаться можно даже было ощутить нотки блевотины и алкоголя, с табаком. Спустя годы это все не выветрилось. Дом впитал зловония и теперь сам источал их. Каждый уголок напоминал о старых драмах, о тех днях, когда крики и слезы перемешивались с тихими мольбами на надежду на лучшее. Если в юности для него дом означал местом кошмаров. То сейчас был напоминанием, что когда-то и Сергей Васильевич был ребенком. Он скорее являлся сторонним наблюдателем: не чувствуя ни радости, ни грусти. Все осталось глубоко в прошлом. Старик рассматривал заброшенный дом, и одна мысль не покидала его: «Нахера я сюда приехал? Ностальгия заела видели те. Дети в масках животных напугали. Ой, ой, ой. Скучно ему в городе. В тепле и уюте. Тьфу. Ладно, раз уж приехал, поживу и поеду обратно». Увидев столь сильное запустенье ожидания, сменились горькой реальностью.
Пройдя по дому, на глаза попались старые семейные фотографии. Они на стенах всё еще держались, хотя их края обветшали, а цвет давно утратился. Или время так повлияло, или может солнце поработало, но лица родителей казались злыми. Черты стали грубее и острее. Глаза потемнели настолько, что белки невозможно было рассмотреть. Старик пригляделся, справа на фото было почерневшее пятно. Память снова зашевелилась, подкидывая размытые моменты из детства. «К черту, не хочу вспоминать. Да и они не шибко мне рады. Жуть только наводят» — Сергей Васильевич снял изображения со стены и положил книзу на комод.
Вернувшись на кухню, здесь обнаружились несколько покрытых жиром кастрюль и сковородок. Васильевичу даже было противно смотреть на это нечто, а мысль, что придется отмывать тем более. Но что больше всего раздражало это пыль. Она находилась везде, и в легких уже самого старика. Неприятно першило в горле и чесался нос. Плюнув и обматерив снова все и вся, он пошел искать кровать.
В гостиной стоял старый диван, на которой судя по виду испражнялись и не раз мыши. В углу стопка забытых бутылок. Пройдя в еще одну комнату, нашлась кровать, что частично съела моль, а другая провалилась из-за гнилых досок. «Мда-а-а» — изрек повторно Васильевич и сел на самую приемлемую часть дивана, сложив руки замком.
Старика накрыли непонятные чувства. Беспокойство с тревогой медленно подкрались к нему как тогда на тропе. Смотря на дом детства, он не мог вспомнить отчетливо дни своей юности. Воспоминания растворялись, превращаясь в тени, ускользающие из его сознания. Каждый момент, кажущийся ясным и ярким, теперь напоминал лишь смутные образы. Старик знал, что дом хранит его историю, но не мог найти ключ к этим затерянным главам своей жизни. Он глядел на себя ребенка как в тумане, который уже несколько лет все густел и густел.
«Зачем я здесь? Где это я?» — отвлекшись от раздумий в страхе начал озираться Сергей Васильевич. Увидев знакомые стены, он немного успокоился. Старик давно научился сосуществовать с небольшими провалами в памяти. Просто надо делать то, что делал. Или оставаться там, где находишься. А зачем, почему, это уже не так важно.
[justify]Утро в селах начиналось рано, исключением и это не стало. В дали у кого-то загорланил петух, а птицы наперебой загалдели под окнами. Васильевич почти не спал, кое-как уместился в позе эмбриона на более-менее чистой части дивана. Кости ломило от неестественного положения, но гордость не позволяла ему переместиться на грязную половину. С наступлением рассвета старик сразу зашевелился, принявшись за дела. Он вынес ветхое тряпье. Сходил к заброшенному колодцу и расчистил путь к нему и открыл его. Выметая пыль и протирая поверхности, он старался вернуть дому хоть какое-то подобие чистоты. Когда старческие силы совсем иссякли, Сергей Васильевич отправился по соседям, чтобы может попросить инструментов, а в лучшем случае и пообедать. По путно насчитал 4 дыма из труб, тем самым проиграв себе в
