мельком взглянул на трупы, проскользнул в бутик и представился: «Майкл Дебейки, лекарь».
- Знайте же, девушка, - говорил он минутой позже. – С такими ранами не живут. Оба – несомненные трупы, которых ждет прозектор. Сочувствую вашему горю, но тут я лишний. С вас семьдесят баксов.
- Горе мне! – возопила Мери Дай. – Мало того, что женихи поубивались, так я еще и на бабки нарвалась! Неужели ничего нельзя сделать? Лекарь, миленький, вы же самому Фараону сердце чинили!
- Нет, голубушка. Хотя… - Дебейки побарабанил пальцами по столу. Есть вариант. Трупешники, я смотрю, свежие. Мы можем пересадить сердце от того, что с дыркой в голове, другому. Либо мозги от трупа с дырявым сердцем вложить в дырявую голову. Один новый труп лучше старых двух, не правда ли? Выбирайте, время идет. Того гляди Менты нагрянут, они ждать не любят. Впрочем, попробую их притормозить – за отдельную плату, разумеется.
Мери Мей сначала призадумалась, потом стала кусать губы, заламывать руки и заплакала.
- Что, милая, нелегок выбор? Как я тебя понимаю! Вот так и со мной было. Я ведь прежде работал в МНТК «Микрохирургия глаза». Бывало, придешь с работы, кинешь пинту вискарика на кишку для снятия стресса… Ну, и спился. Так руки трястись стали, что выдрал одному клиенту глаз вместе с позвоночником. С работы, конечно, поперли. Жена меня пять лет выхаживала, да всё без толку. Один старый индеец помог: присоветовал ставить мне на стол не пинту виски, а две, да в одинаковых посудинах. Смотришь, бывало, и думаешь, с какой начать, да так и уснешь в размышлениях.
- И что мне, господин Дебейки, делать? Они ведь сопреют, пока я раздумывать буду.
- А расскажу я тебе притчу, она сердце направит.
Дебейки уселся поудобнее, поправил пенсне модели «Антон Палыч» и стал рассказывать.
… В провинции Ху Ли пост наместника занимал почтенный слуга Желтого повелителя по имени У До. И среди множества детей своих выделял У До дочку, четырнадцатилетнюю Пу Пу. Неисчислимы были достоинства юной особы. Знала она и Тридцать восемь правил и Двести семь добродетелей и неукоснительно следовала им; и так играла на сяопине, что даже бамбук плакал от умиления; и пела Пу Пу голосом, звонким как золотой бубенчик на шапке чиновника шестого разряда. Встречал ли кто красавицу, равную Пу Пу? Нет, ибо лик ее был кругл, как сковорода для выпечки блинчиков к столу Желтого императора; нос подобен пупку сладкой богини Хуанхэ; глаза узки, как след от удара кинжалом; зубы вычернены драгоценной смолой «Печной лак №6».
Много надежд связывал престарелый наместник с Пу Пу, не без оснований полагая, что со временем сделается она жемчужиной императорского гарема и станет влиятельнейшей дамой в империи, а положение У До укрепится. Но на пятнадцатом году жизни, когда правление проходило под девизом «Урожай и философия», Пу Пу словно подменили: сделалась она дерзкой и невоздержанной на слова и дела. Так, в своего наставника по астрономии метнула она драгоценный отхожий горшок эпохи Мяо, и тот разбился вдребезги. Да что там горшок – даже любящего отца своего назвала она при советниках и слугах старым китаезой и предложила ему отведать соли!
Ах, как опечалился наместник, как сам сделался буен и даже хотел приказать, чтобы посадили наставника по астрономии на горячий жбан с голодной крысой, если тот не найдет слов в свое оправдание.
- О, мой господин! – начал юлить наставник. В далекой молодости научные интересы побудили меня к изучению девиц, особенно в части сравнительной анатомии, и я нимало преуспел на этом поприще. Но, помня слова великого ученого Го Ко Го о том, что в девицах должно быть всё прекрасно: и тело, и внутренности, и белье, и духовное начало, я уделил толику времени наблюдению душевных движений в девичьих головах, и даже составил на эту тему трактат на шестьсот страниц. Если моему господину будет угодно, я подготовлю выписку с комментариями и рекомендациями, которую и предоставлю к утренней планерке.
- Быть посему! – воскликнул Наместник. - И чтобы без промедления, ибо крыса в горшке делается всё голоднее!
На следующее утро наместник У До собрал малый совет, на котором присутствовали советник по общим вопросам Сяо Ю, чиновник по делам благонравия Мяо У и наставник по астрономии.
- Что скажет нам наставник? – произнес наместник.
- С дозволения моего господина, позволю себе утверждать, что у девиц, входящих в совершенные лета, духовные императивы полностью подавляются телесными, которые побуждают их к безумствам и грубости. Только уестествление девицы позволяет соединить Инь и Янь в гармонии и вернуть кротость и доброе отношение к родителю. А потому дерзкую дочь следует как можно скорее предоставить ко дворцу Желтого императора и выдать замуж.
- А что думает советник по общим вопросам?
Сяо Ю поклонился:
- Мне неловко признаться, но в юности я также отдал немало времени науке и даже неплохо овладел методами заточки нефритовых стержней. Думаю, что совершеннолетие само по себе не сводит девушек с ума, по крайней мере, они это умело скрывают. Но нет ничего страшнее, чем наличие тайного возлюбленного, с которым девица не может соединиться в силу обстоятельств. В таком состоянии дева может метнуть горшок и в Желтого императора – и последствия такого поступка для моего господина У До будут, несомненно, весьма печальны.
Господин У До пожевал кончик уса, подумал и обратился Мяо У:
- Что скажете, любезный?
- Мои коллеги досконально разбираются в вопросе. Наставник по астрономии изучал дев и женщин с акцентом на телесное устройство; господин Сяо Ю свой взор обращал в точки, в которых энергия Ци движется между телом и духом. Я же, будучи юношей, отдавался сбору статистики, ибо, только познав множество объектов, можно делать общие выводы. Сколько же их, объектов, было – уму непостижимо! Я посвящал науке не только дни, но и долгие ночи, и от ученых штудий высох так, что водоносы принимали меня за своего. Но теперь, став мужем обширных познаний, скажу: девы непредсказуемы. Только мудрый отец может выведать тайны сердца дочери и принять мудрое решение.
- Вот так, всё приходится делать самому, - проворчал наместник У До. Идите уж, и призовите ко мне Пу Пу.
И скоро Пу Пу вошла в покои наместника, и лик ее выражал печаль и упрямство.
- Скажи мне, дочь моя, не пора ли выйти тебе замуж? Гарем Желтого императора – почетное место со множеством перспектив. С портфолио, полном дипломов с конкурсов красоты, ты скоро станешь любимой женой повелителя и начнешь гонять прочих жен, как цапля – лягушек.
- Приказ моего отца для меня закон. Но я не чувствую себя созревшей для столь ответственной миссии. Позволь мне остаться близ тебя, отец! – воскликнула Пу Пу и залилась слезами.
- Но отчего ты так печальна? Признайся, не занял ли кто-то место в сердце, предназначенное для Желтого императора?
Пу Пу зарделась:
- Действительно, отец, есть некий юноша. Он не оказывает мне явных знаков внимания, ибо учтив и воспитан, но я читаю по его глазам.
- Он что, пробирается в твои покои тайно?
- Нет, отец, должность обязывает его наносить ежедневные визиты.
- Кто же он?
- Он начальствует в департаменте сановных горшков и отхожих мест. Это он принес фарфоровое судно эпохи Мяо, то самое, что я разбила в сердцах.
- И сколько ему лет?
- Ему пошел восемнадцатый год.
- Ого! Столь юн – и уже на такой ответственной должности! Высокая честь… Должно быть, он талантлив?
- Да, мой отец. Он прекрасно поёт, и именно он сложил поэму «Пробираюсь из уезда Бяо в поисках совершенной красавицы». Он сложен, как золотой дракон.
- И все же твое место – близ Желтого императора.
- Я скорее умру.
- Ну-ну, дочь моя. Не всё так печально. Мне кажется, есть компромисс.
- И в чем он?
- Мы попросим Повелителя вселенной, и он, я думаю, примет любезного твоему сердцу юношу в гарем на должность старшего евнуха. Это серьезное повышение, и вы сможете видеться чаще, чем сейчас. Нужно лишь оскопить молодца.
- А что значит – оскопить?
- О, это такой обряд, в результате которого человек приобретает душевное спокойствие, телом делается ровен, а также начинает петь еще лучше. Самые великие вокалисты-тенора проходили через этот обряд.
- Хм, отец, это заманчиво. Ты вселил надежду в мое сердце. Но все же хотелось бы пару дней поразмышлять.
- Подумай, дочь моя, хотя твоя рассудочность меня несколько пугает. Но я предвидел такой оборот дел. Вот тебе свиток из нашей библиотеки. Он составлен в год под девизом «Индустриализация и целомудрие». Размотай его и читай.
Пу Пу растянула на столе свиток и нараспев начала:
- Там, где лошади горбаты, ибо их увечат злые ифриты, там, где по бескрайнему песчаному морю бегут волны, располагалась некогда страна Ташкент, и правил ею царь по имени Шахрияр. И в гареме у него жила наложница по имени Четырезада. Имя свое получила она за непревзойденную красоту.
Славен был Шахрияр и мудростью своей, и милосердием, но однажды случилась с ним беда: одна из трехсот жен изменила ему с погонщиком горбатых лошадей. С тех пор правитель очерствел сердцем, евнуха приказал посадить на кол, а жен - распродать на невольничьем рынке за бесценок. Так бы и случилось, но пришел к нему великий визир Налил ибн Чернил и сказал:
- О, великий! Вот, государство твое богатеет торговлей и дипломатией, а последняя держится на уважении иноземцев к тебе – но что скажут они в своих землях, когда гарема не станет? Вот, скажут, даже на жен нет денег у великого правителя, так стоит ли торговать с ним? И не влечет его к женским прелестям – а как может быть предсказуемой политика у такого шаха? И не оставит он наследников престола своего – так может, нужно загодя готовиться к захвату его необъятных песков? О, великий! Может, хоть одну наложницу оставишь ты близ себя?
И признал Шахрияр правоту старого визира Налила ибн Чернила, и оставил Четырезаду, ибо была она любезна сердцу его сильнее прочих. Но поклялся Шахрияр, что принудит наложницу каждую ночь рассказывать сказки, пока те не кончатся. А когда последняя сказка изойдет на слова, то повелит он казнить наложницу.
Много ночей рассказывала ему Четырезада сказки, да такие завлекательные, что даже симпатия и жалость проснулись в сердце Шахрияра. Но слово шаха нерушимо, и потому продолжал повелитель ждать, когда колодцы памяти наложницы исчерпаются. И вот настал день, когда та стала повторяться.
- О, Шахрияр, о счастливый царь и справедливый повелитель, дозволь рассказать тебе еще одну сказку, о том, как студент медресе Родион напал с секирой на старуху Изергиль и убил ее, полагая сие деяние угодным Аллаху, но страшный ифрит Порфирий изобличил его, чтобы немедля доконать безнадежной любовью.
Неужели сия история не исторгнет слез из глаз твоих, о повелитель? Что ж, тогда я готова к завтрашней казни. Поведай мне, о милосердный, что ждет меня: шелковый шнурок или же кол? Я предпочла бы кол, ибо тогда тысячи жителей славного Хорезма смогли бы любоваться мною в течение целой недели, хотя скромность моя смущена перспективой оставаться обнаженной среди толпы столь долгое время. Нет, о величайший из величайших, только не потоптание царскими слонами! Лишь представь себе, во что превратится моя прическа, да и на площади, где производится это действо, по
