сенях что-то от неожиданности растерялся. Не расслышал толком…
Немец похоже не почувствовал сарказма в интонации сына.
- Да-да…именно по двести марок за год. Про те деньги, что я потратил на то, чтобы добраться сюда, я говорить не стану.
Он подошел к Молчанову и, опустившись на стул, положил поверх пачки денег, небольшой брелок в виде серебряного сердечка к которому на серебряной же цепочке был припаян небольшой ключ.
-И еще подарок тебе, сынок. Машина, Опель, что стоит перед домом, с этого дня твоя. Документы на автомобиль внутри, в кармашке правого сиденья.
А имя мое на русском языке звучит примерно так.
Старик поднялся и гордо, словно поэт перед прочтеньем своего лучшего произведения, отбросил правую руку в сторону.
- Отто фон Грильборцер.
- К тому же еще и фон…
Обреченно буркнул Алексей и, чиркнув ногтями по клеенке, сгреб со стола деньги.
- Что же ты, фонское твое отродье о родном сыне так поздно вспомнил? Неужто совесть взыграла!? Или семя твое, господин Грильборцер совсем невсхожим оказалось и окромя меня у тебя наследников – то и не случилось!?
Молчанов мучительно скривился и с размаху швырнул деньги в лицо отцу.
- Папаша.С деньгами пришел! Козел старый! А ты знаешь, сколько раз я мать свою из петли вынимали? Знаешь? И не люди добрые, ни соседи, ни бабы-подружки, а я. Я! А её, маму мою, тобой сволочь изнасилованную, иначе как подстилкой фашистской и не называли. Даже те бабы, чьи мужья в полиции всю войну прослужили, и те рыла воротили, как от прокаженной.
А что ее чекисты Львовские, когда она у них на нарах клопов да вшей кормила, по кругу пускали, ты знаешь!? Она мне все перед смертью рассказала. Как на исповеди. Не постеснялась, что я сын ее…Все рассказала.
Что!? Что ты ручками личико свое закрываешь? Думаешь бить тебя стану? Не стану. Хотя за каждый материн выбитый зуб тебе бы стоило в три раза больше выбить. Да ладно…Чего уж там теперь-то дергаться?
Мать из могилы не встанет, да и я уже не мальчик. Проживу, как-нибудь. А с милицией из-за тебя объясняться, у меня ни малейшего желания нет, папаша. Так что собирай свои мерзкие деньги, садись машину и убирайся в свою Германию.
Не было у тебя сына, и я тебе не сын. Пошел прочь, пока я о твою голову, твою же трость не обломал. Уходи.
Он повернулся к окну, и в темном стекле молча, с все нарастающем отвращением наблюдал, как отец его ползал по полу, собирая разлетевшиеся деньги.
***
- Какая же ты дрянь, папаша. Глаза бы мои тебя не видели! Ну зачем, зачем ты объявился? Мне ж теперь на селе вообще прохода не дадут.
- Алексей, сплюнул, и с грохотом распахнув окно, выбрался на улицу. Сквозь по-осеннему прозрачный лес, сквозь дрожащий туман растаявшего инея, пробивалось солнце, багровое и не жаркое.
Где-то за Днепром, пропищал паровоз, ему басом отозвался встречный.
Утро. Молчанов присел на полусгнившую колоду, откинулся на шершавые доски нужника и, прикрыв глаза, с удовольствием ощущал, как набирает силу наступающий день.
***
Отца в доме уже не было. Однако черный Опель, так и остался стоять возле калитки.
- Хозяин-барин. – Буркнул Алексей и, пригнув голову, вошел в сарай.
***
…Огонь сначала нехотя, словно сомневаясь, пробежался по пожухлой траве, сверкающим дискам колес, лизнул отполированный бок машины, и лишь потом, весело запрыгал по ее черной поверхности. Краска пузырилась, пузыри тотчас же лопались, исходили вонючим дымом и вспыхивали.
Алексей постоял с минуту, щурясь на осмелевшее пламя, отбросил в сторону пустую жестянку из-под керосина, туда, где за штакетником в недоуменном молчанье стояли односельчане, брезгливо понюхал пальцы и, поколебавшись, мгновенье, шагнул к двери.
- Дивiться люди добрi що фашистська морда витворяэ.
Проговорил кто-то со спины, громко и обиженно.
-Так менi б таку машину, та я…
-Так ти Панас, за таку машину, нiмцевi всю дупу вылiжешь.
Осадил мужика чей-то женский голос, и вновь все замолчали.
- Ну, вот и ладушки. Прощевайте односельчане.
Не оборачиваясь, проговорил Алексей и вошел в дом.
- Так що ж вiн робить дурень!? Так зараз же бензобак вибухне.
Бiжимо до херам собачим!
Вновь запричитал все тот же Панас, и ринулся прочь от полыхающей машины.
Все дружно ломанулись за ним.
…Ближе к вечеру, когда на пепелище, среди черных, курящихся дымками головешек, осталась белеть штукатуркой, лишь добротно сложенная печь, да чуть в стороне чернел обезображенный остов сгоревшей машины, у пожарища появился пьяненький участковый милиционер.
Прислонившись к шершавому стволу старой шелковицы, он долго и тупо смотрел на пепелище, раз, за разом пытаясь раскурить простой карандаш, потом безнадежно махнул рукой и опустившись на корточки, задремал.
