цели, потому что ее перекрывает господствующая высота. И самое главное, я не могу делать пуск, все ключи для старта находятся в штабе армии, мы наводим ракету на цель, а сам старт производят с командного пункта армии. Теперь видишь, что не могу я этого сделать. Не хочу и не могу.
Батя сделал упор на "не".
- А это мы сейчас проверим, - Гусейнов вновь сделал каменную рожу. - Выстроить вот этих, - он повел стволом автомата в нашу сторону, - в колонну по одному, руки на затылок. А остальные чтобы не дергались!
Ствол его автомата смотрел на Боба, Гусь подумал и добавил:
- Сейчас, командир, мы проверим, что можно, а что нельзя. Не хочешь по-хорошему, захочешь по-плохому. Верно, Сергей? Приведите ко мне его.
Для нас это был шок. Один из телохранителей Гусейнова подошел к Сереге Модаеву и полуобняв его, подвел к предводителю команчей.
Это был удар для нас, еще раз говорю, как будто граната взорвалась посреди зала. Серега Модаев был старлеем. В жизни ему и так не везло, в частности из-за фамилии. Тяжело жить с такой фамилией, тем более что он ее оправдывал по жизни. Естественно, что в училище, да и в части была кличка у него "Мудак". Не красиво, но это так. И ходил он грязный, не наглаженный, обувь чистил только перед разводом. С личным составом работать он не мог, постоянно срывался на крик, визг, технику тоже толком не знал. Одним словом - чмо.
Зато как много было апломба! Ходил постоянно в коротких "подстреленных" брюках, вечно в каких-то пятнах, с длинными, обломанными, грязными ногтями, зато курил исключительно хорошие сигареты, пил дорогие напитки. Книг никогда не читал, зато скупал их в большом количестве, в отпуск вывозил их чемоданами, и у себя на родине продавал книги перекупщикам.
В Азербайджане было много хороших книг. Привозили для местного населения, но плевать они хотели на русскую мысль и русскую литературу.
Не так давно он женился на местной девчонке. Метиска, от смешанного брака. Отец азербайджанец, а мать русская. Симпатичная девочка. Неужели его на этой фигне завербовали?
А девочка хороша, сам с ней дружил! Но вот до свадьбы дело не дошло. И слава богу. А то бы меня вербовали точно таким же образом. А зачем мне это надо? Своих предавать? Не смог бы, а вот Сереженька-Иудушка смог!
Я сам женился на местной девушке. Метисочка. Красавица писанная! Но никто не предлагал мне воевать на стороне Азербайджана. Не было предложений. Сейчас она была беременна, я отправил ее в Кемерово к своим родителям. Пока была возможность, звонил каждый день, соединяясь по узлам связи, выходил на свое бывшее училище и просил соединить с городским телефонным номером квартиры своих родителей.
У многих родители возражали против смешанных браков, но у моих родителей тоже был смешанный брак. Отец - шорец, мать - русская.
Супругу мою они приняли как родную дочь, и она себя чувствовала там себя как дома. Там спокойнее.
Гусейнов похлопал по спине Серегу, как ближайшего соратника, вытащил пистолет и передал его Мудаку. Другого слова я не могу подобрать. Из этого пистолета Гусь убил прапорщика Морозко, и передал его Сереге! Серега принимал после прибытия в часть у Морозки технику, некоторое время жил у него дома. В его семье почитали Модаева как родственника. На свадьбу они сделали Сереге хороший подарок, помогли провести свадьбу. Ездили, доставали вино, мясо. А эта скотина взяла пистолет! Нет предела человеческой подлости и вероломству.
- Сука!
- Крыса!
- Предатель!
- Ублюдок, недоносок!
- Сучий потрох, сучье вымя!
- Пригрели змею на груди! - неслось со всех концов зала. Теперь понятно, как вошли на КП боевики, Потом уже мне рассказали, что непосредственно Серега нес охранение. А мы еще сочувствовали ему - его же первого избили! Сученок. И морду ему набили довольно убедительно!
Неуютно было Сереге под этим градом оскорблений, но ничего другого он не заслуживал. Ну, помог захватить командный пункт. А дальше что? Азеры тоже не любят предателей. Думаешь, добьешься у них уважения своим предательством? Хрен! Был ты мудаком, мудаком и сдохнешь, и дети у тебя будут мудаки! Это наследственное.
Видимо все это понял Серега, не смотрел он в глаза своим товарищам, пардон, бывшим товарищам, с которыми делил все пополам. И дежурство, и бутылку водки, и перезанимал десятку до получки и отмазывал перед командованием, если кто-то "залетал"! Мудак ты, Серега, продал за какие-то тридцать сребреников душу мусульманам и офицерское братство!
Стоит Серега, опустивши голову, в руке пистолет, вот начал он поднимать голову, и рука с пистолетом пошла вверх. Ну же, может осознал, и пристрелит Гуся! Нет. Улыбается Серега через силу, но улыбается, а пистолет засунул под портупею слева от пупка: правильно, Сережа, оставь его себе, пригодится, чтобы застрелится! А то ведь, даст бог, доберемся до тебя, так это будет самая легкая смерть для тебя, предатель!
Тем временем, нас пять человек, "пять из двенадцати апостолов" - мелькнуло у меня в голове, согнали, построили в колонну по одному, причем очень близко друг к другу, руки на затылке, последнему поставили стул, а остальным приказали присесть. Каждый оказался на коленях у сзади стоящего.
И самое главное, что не дернешься вбок. Масса человека, который сидит у тебя на коленях не дает тебе вырваться, и назад ты не падаешь - сидишь на коленях. А поза-то очень унизительная!
- А ты, Олег, тяжелый! - шепчет мне сзади Слава Курилов. - Маленький, а тяжелый...
Это у него я сижу на коленях.
- Дерьма много, даже слишком.
- Смотри, чтобы не потекло!
- Бля, Слава, ты представляешь, много у меня сидело на коленях девчонок, но чтобы я сидел на коленях у мужика! Я же не голубой!
- Не волнуйся, Олег, ты тоже не в моем вкусе! Что делать будем? - шептал мне Слава.
- Надо выбираться из этого дерьма, но вопрос - как?!
- Хрен его знает, Олег. И не дернешься никуда. Откуда они такому способу научились?
- Их этому в школе учат.
- В какой?
- В диверсионной.
- Хорошие ученики и хорошие учителя!
- Ублюдки!
Я получаю болевой толчок в подмышечную впадину от одного конвоира.
- Заткнись сам, ублюдок! - голос конвоира злой. Видать, не настроен на шутки.
- Так что, Сергей, - голос Гусейнова торжественен (ликует подлец, ликует), - правду сказал твой бывший командир? Нельзя делать пуски-старты отсюда? И взорвется ли ракета на такой малой высоте?
- Нет! Командир соврал! - голос предателя звенит, волнуется пацан, покрылся весь красными пятнами, глаза блестят, того и гляди заплачет.
- Можно делать старты отсюда, а предохранитель высоты можно отключить, - продолжил Мудак.
- Так что, командир? Нехорошо обманывать, - голос Гуся вкрадчив, тих, но чувствуется, что в голосе его кипит злость, движения его вкрадчивы, поступь осторожная, кошачья, подкрадывается он к нашей колонне. А левой рукой тянет за собой Предателя-Мудака.
- Я тебе не нужен. Пусть бывший старший лейтенант Модаев и делает тебе старты, - голос командира тоже взволнован, он с беспокойством следит за Гусейновым.
Тот подошел к первому полусидящему в голове нашей колонны. Упер ствол своего автомата в лоб. Кто там был, мне не было видно, наблюдал лишь за Гусем и его жестами.
- Ну так как, Василий Степанович? - Гусейнов впервые обратился по имени-отчеству к командиру. - Будете уничтожать сепаратистов-бандитов?
- Бандитов уничтожать - долг каждого честного гражданина, а вот бомбить села - это преступление.
Всем было видно, как у Боба катится пот по лбу, капельки его по очереди зависали на секунду на кончике носа, и срывались, падали на какие-то командирские бумаги, заливая их. Я заметил, что они разъели, размыли командирские записи, сделанные чернильной ручкой. У самого пот катился градом, спина, грудь были мокрыми от пота, по ляжкам пот тек вниз по ногам, стекая в ботинки. У впереди сидящего капитана Морозова куртка на спине была вся темная от пота, ноги тоже мокрыми по той же причине.
- 6 -
- Оставим эти сентенции дряблым политикам, а мы с вами - солдаты, и поэтому я захватил вас и всех ваших подчиненных в плен, поэтому извольте подчиняться и выполнять все мои требования! - Гусейнов особенно упирал на "вас", при этом не отрывая глаз от сидящего впереди, уперев ему в лоб ствол автомата.
- Если будете продолжать упорствовать, - продолжил Гусейнов, - то я буду вынужден буду исполнить свою угрозу. Первым будет... Как тебя зовут, майор?
- Майор Иванов, - послышался сдавленный голос спереди.
Бля! Что же этот бандит делает?! Рвануться нельзя, я как будто придавлен, ноги уже затекли.
- Так вот, я первым убью майора Иванова. Вы знаете его, Василий Степанович? Вы хотите его смерти?
- Не хочу, - командир смотрел, не отрываясь, на Гусейнова и Иванова.
- А Сергей Николаевич мне в этом поможет! - Гусейнов через плечо посмотрел на Мудака-Предателя. Тот отшатнулся, как от удара. Гусейнов это заметил. Что-то сказал по-азербайджански, а затем добавил по-русски: - Я пошутил, шучу. Ты и так нам много помог, без твоей помощи мы не вошли бы сюда. Теперь осталось объяснить командиру, что сопротивляется он зря. И все смерти, которые сейчас будут - на его совести. Считаю до двадцати, а потом подождем пятнадцать минут и снова посчитаем до двадцати, пока не кончится эта колонна, потом построим еще одну колонну и начнем снова, пока командир не образумится. Думаю, что к утру закончатся все подчиненные. Как вы думаете, Василий Степанович? - Гусейнов заметно нервничал, он уже почти кричал, сам себя заводил.
Одно дело, наверное, убивать в бою, а другое - вот так обезоруженного пленного.
Ну что же ты, Серега! Стреляй ему в спину! Хоть так свой позор кровью смоешь! Нет. Стоит Серега, рассматривает высокий потолок, весь красный как рак, но не смотрит в глаза своим товарищам. Сучье вымя!
- Нет! - было видно, что этот ответ нелегко дался командиру. И слова его как приговор прозвучали для Иванова.
- Как хочешь, Василий Степанович! - Гусейнов даже не смотрел на Батю, он сам весь напрягся. Дернулся всем телом, вскинулся, прилаживая автомат, еще сильнее упирая откидной приклад автомата в плечо.
- Я начинаю отсчет. Один, два, три, четыре... - пауза... слышно, как шумит кондиционер, но не приносит прохлады, стук сердца заглушает все вокруг, кажется, что слышишь, как бежит кровь по сосудам, - пять, шесть, семь... - пауза... - во рту пересохло, страшно хочется курить. Я четвертый в колонне Смерти! - Восемь, девять... - пауза... слова как камни падают на голову, с каждым отсчетом сжимаюсь, внизу живота все холодеет.
Теперь я физически понимаю армейское выражение: "Очко сжалось". Смотрю на Боба. Он как изваяние, только еще больше покраснел, вены вздулись на шее, глаза налиты кровью, и пот уже не капает, а просто бежит ручьем. Почему-то въелось в память, что всесильный командир, которого мы все любили, обожали, смертельно боялись, сидит и ничего не может сделать. И скоро пробьет час хорошего мужика майора Иванова, а потом всей нашей колонны, идущей на
