снова козыряет: - Виноват, сэр! Будет исправлено, сэр! Рядовой Гэллап, ко мне!
И вешает награду мне на грудь. Так что, крошка, теперь ты просто обязана выйти за меня замуж. «Пурпурное сердце» - это не значок скаута, это такие привилегии!
Но самое удивительное было потом. Под левым бортом вдруг всплывает русская субмарина, причем раскрашенная в самые лесбийские цвета, и [censored] [censored] [censored].
До встречи, Женни. Я люблю тебя.
***
Газета «Православный вестник», 17 марта
«А был ли мальчик?
То множество удивительных событий, которые захлестнули мир в последние восемь месяцев, не оставили равнодушным никого из нас. Не скрою, и автор поначалу с тревогой и большой надеждой ловил каждое известие: неужели случилось? Неужели Второе пришествие состоялось и в величии славы своей Спаситель явился на землю? Разумеется, всё представлялось не так, но разве вправе мы рассчитывать на то, чтобы скудным своим разумением предугадать действия Вседержителя?
Но постепенно сомнения начали охватывать меня. Да, невозможные чудеса произошли во множестве – но разве и прежде верующие не знали, что есть силы, способные совершать то, что нам недоступно? Были действа яркие, эпатажные, неимоверно масштабные - но разве в новозаветные времена Спаситель стремился поразить кого-то численностью «массовки», совершая чудеса? И разве не было каждое сотворенное им чудо прежде всего проявлением доброты, и лишь во вторую очередь демонстрацией могущества?
Но наблюдали ли мы воскрешения праведников, исцеления больных, спасения обреченных? Нет, таких случаев не было, за исключением спасения девочки из Ганы. Но трехлетний ребенок настолько невнятно поведал о случившемся, а мать так добивалась внимания журналистов, что возникают сомнения: может быть, простая корысть двигала ей? Корысть понятная, нацеленная на избавление от голода, но мы-то говорим совсем о другом.
Кое-где уже прозвучали сомнения: не Бог, но его низвергнутый соперник пришел к нам на землю, пришел смущать и развращать. Каждое событие было словно наполнено если не иронией, то намеком на нее. Казалось бы, от врага рода человеческого следовало бы ждать козней, но явных злодейств мы не видели. Да, поговаривают, что оружейный плутоний стал неактивным, и оружие сдерживания превратилось в бесполезный хлам – но кажется, что такое случилось со всеми соперниками. Изменило ли это расклад сил в мире, стал ли он безопаснее? Нет, не стал. Наоборот, всё запуталось еще сильнее, и если войны нет, то не потому ли, что противоборствующие стороны не знают, чего ожидать от этой новой и, безусловно, чрезвычайно могущественной силы?
Как ни странно (а может быть, и в самом деле не странно), но позиция всех конфессий и даже атеистов в мире пока примерно одинакова: нужно жить как прежде. В храмах, независимо от их принадлежности, идут службы без оглядки на случившееся. Бог, каким мы привыкли его воспринимать, остается мерилом правды. Атеисты же продолжают дуть в свою заржавевшую дуду: «Ну и что, раз появилось НЕЧТО, то поймаем, измерим и приспособим к делу».
Мне же кажется, что есть еще и иной вариант. Нет, это не пресловутые «зеленые человечки» с неведомой планеты, но и не Бог или сатана. Это – некая «третья сила», рядящаяся под нашего Бога. И цели ее неведомы, а потому еще более страшны. И не следует ли нам всем, независимо от веры и убеждения, сплотиться вокруг матери нашей Церкви и не пускать то ли нечто прекрасное, то ли чудовище – нет, не в мир, этому противостоять мы вряд ли сумеем – но в сердца наши? Есть, правда, опасность повторить путь фарисеев, отвернувшихся от Бога, но разве этот путь ни лучше, чем слепо покориться силе, быть может, ужасной и по сути своей греховной? Бог простит ошибки – но не простит предательства.
Протодиакон Илларион Свешнев,
настоятель церкви Сретенья Господня»
***
В конце августа на улице Ельцина, в девичестве Первой Казнокрадской, там, где ее пересекает Глебов овраг, появилась убогая «Газель», и из нее вышла бригада то ли таджиков, то ли узбеков. Они вынесли из «Газели» хлысты рубчатой арматуры, сварочный аппарат и листы синего пластика. Скоро стараниями вечных тружеников у двухэтажного аварийного домишки, крайнего от оврага, воздвиглось нечто вроде паперти, стилизованной под пресловутую кабинку, и появилась вывеска: «Храм Второго пришествия». Окна первого этажа забрали арматурными сварными решетками. Таджики уехали в те таинственные места, в которых обретаются, когда в них нет нужды, а в особнячке зародилась жизнь.
Публика, курсировавшая под вывеской через синий портал, а далее – через пропахший кошками и грибком подъезд, была разношерстной. Несколько преобладали личности экс-интеллигентской наружности: неопрятные старички в додревних мятых пиджаках и музейных галстуках, переспелые девицы с блаженными личиками и мечтательными глазами… Но попадались и откровенные бомжи, а иногда, странно прискакивая и размахивая руками, вбегал гражданин, явно нуждавшийся в душевной госпитализации. Сквозь окна храма, которые никто не удосужился очистить от пыли, виднелись вовсе не алтарные убранства, а стеллажи самого скучного офисного экстерьера.
Посетителей становилось больше к вечеру, когда прочие граждане, закончив трудодень, устремляются к семейным очагам, чтобы отведать домашних яств, уюта и телевизора. Когда странный дом наполнялся людом под завязку, к выходу из синего портала выдвигался пенсионер-охранник и садился на табуреточку - скучать.
Тридцать первого августа вечер был необыкновенно тих и печален. То ли умирание лета отдалось в нем, то ли страдания школьников, которым предстояло утром направиться в храмы знания, чтобы, забыв о летней свободе, тянуть постылую лямку – про то доподлинно неизвестно. Солнце, безразлично оглядев напоследок город, упало куда-то в устье Глебова оврага. К этому времени в Храме Второго пришествия собралась обычная публика. Когда охранник занял передовую позицию перед входом, раздался треск, воздух наполнился сизым бензиновым перегаром, и у паперти остановилась четверка мотоциклов. Сошедшие с них люди числом восемь выглядели страшновато: все, как один, толстомясые и бородатые, в кожаных жилетах на голых торсах. Жилеты обильно украшали металлические мертвые головы, шипы и заклепки, а поверх висели кресты на тяжелых цепях. Руки у ребятишек в желтушном свете уличных фонарей казались черными от татуировок.
- Ты, козел, зови сюда вашего начальника. Разговор есть, - обратился к охраннику один из прибывших. Охранник опасливо оглянулся, ища путей отступления, суетливо добыл из кармана мобильник и позвонил. Минуту спустя из-под синего козырька паперти выполз тот, кто, вероятно, был за старшего – рыхлый помятый очкарик. Вслед ему подслеповато пялилась тетка – такая же помятая и очкастая. – Что там, Коля? – спросила она.
Мотоциклист взял очкарика за узел галстука волосатой лапой, подтянул лицом к лицу и внушительно произнес:
- Прикрывай лавочку. Ишь, развелось вас, сектантов. Над истинной верой надругаетесь, гниды. Ты понял?
- Мы не сектанты. У нас философски кружок и разрешение, - пискнул очкастый.
- Ах, кружок? Разрешение? А вот тебе другое разрешение - лови!
Здоровяк легко и мягко отвесил оплеуху – и философ упал. В подъезде дико завопила тетка, охранник куда-то пытался звонить – но его мигом вырубили. Двое байкеров остались внизу, остальные, прихватив рюкзаки, рванули в дом. Очень скоро на втором этаже со звоном вылетело окно, кто-то там истошно вопил, еще полминуты спустя заметались языки огня, штора, свесившись наружу, заполыхала весело, бросая вверх пригоршни огневых ошметков…
Моторы уже стреляли на холостом ходу, когда шестерка нападавших выбежала из дома. Секунды спустя рев байков утих вдали – и только тогда из дома начали выскакивать те, на кого напали, смешиваясь с зеваками.
Когда подъехала полиция и пожарные, дом горел вовсю. И лишь еще часом позже стало известно, что двое остались в огне.
Среди прочих свидетелей нападения и пожара, вольных и невольных, в отделение доставили и странного мужичонку – мелкого и усатого, в треухе и телогрейке, каких уже давно не носят, с веревочной подпояской, портках из явной мешковины и в валенках. В дежурном по отделению вид придурочного дядьки вызвал чувство, какое бывает, если расческой водить по стеклу. На вопросы мужичонка не отвечал, и даже будто бы их не слышал, а только плакал медленными слезами, изредка смахивая их со щек и носа рукавом телогрейки.
Наскоро обшмонавший усатого сержант Чапыгин, правда, отметил странность - телогрейка на том была хоть и не новая, но чистая, а от валенок не воняло псиной, как это всегда бывает у бомжей. И еще, за пазухой у дядьки сержант нашел початую коробку пластилина.
Под утро мужика отпустили, хоть это и было против правил, поскольку безымянный и без документов. Ему даже не накостыляли по шее. Чапыгин самолично вывел чудного арестанта на крыльцо. Тот всё еще плакал. Тогда сержант, всякие виды видавший, зачерствевший на собачей работе до состояния сухаря, внезапно для себя растрогался. Он шагнул вперед, заступив дорогу бывшему арестанту, и смущенно промямлил: «Ты не обижайся, отец. Работа такая». Вслед за тем бравый полицейский опустился на колени и робко выдавил: «Благослови».
Мужичонка шмыгнул носом, судорожно вздохнул и протянул сержанту коробку с пластилином. Ох, непрост же был этот дяденька! Час назад Чапыгин самолично видел, как дежурный положил эту коробку в свой стол, чтобы пластилином опечатывать кабинеты. Сержант хотел было спросить насчет коробки – просто так, без протокола, но хитрый мужичок уже споро шагал по улице Ельцина. Чапыгин еще постоял на крыльце, дивясь недавнему своему порыву, пожал плечами и вернулся внутрь отделения, к душному теплу.
***
Проснувшись утром, фокусник Синдеев побрел в нужник. Рядом тащилась старая Коряка, слепо тычась в ногу. Пузырь аж звенел от переполнения: давал себя знать простатит, да еще сдуру вечером выпил кружку кофе. Синдеев привычно встал перед унитазом – и тут вдруг почувствовал странное ощущение внизу живота. Третья рука, к которой он уже привык и для которой нашел единственное применение – помогать себе при малой нужде – исчезла, словно и не было. Синдеев растерялся на мгновение, но быстро вспомнил, как прежде обходился так же, как и все прочие мужики. Окончив процедуру, Синдеев бегло оглядел себя, и на месте утраченной конечности нашел блеклую татуировку: «Всё в руце моей». Фокусник пожал плечами – в руце, так в руце - подтянул пижаму и побрел кормить и выгуливать Коряку.
***
Пятого августа под вечер на северо-востоке Москвы Звезда-зеленка перестала висеть в одной точке, зато и прекратила двигаться на фоне прочих звезд. Цвет ее в одночасье стал обычным, а позже ее отнесли к классу «К», вполне заурядному. Морзянка, непрерывно транслирующая «1, 2, 3» тоже изменилась, и прозвучало на разных языках: «Скучные вы. Злые. И шанс упустили». Позже этому сообщению было дано множество толкований.
Звезда двигалась, как и предписано всем уважающим себя звездам правилами небесной механики, по небосводу всю ночь – а утром тихо ушла за горизонт,
