Щенок акулы.

ногти и оглядывался.
— Я… Нет. Ну… Ладно, пока не буду звонить. Но если этот… Эта штука покусает ребёнка — ты за всё ответишь!
— Согласен.
Ел Бастер с трудом.
При осторожном изучении его немаленькой пасти оказалось, что чуть ли не треть зубов выбита. (Благо, они у акул отрастают быстро!) Отец приоткрыл пошире пасть акулёнка, развернув зияющими в челюстях ранами и торчащими там осколками зубов к ма. (Бастер и не подумал сопротивляться, или кусать обидчика, хоть и было видно, что ему очень больно.):
— Тебе хорошо видно?
Ма отвернулась. Взгляд опустился к полу, руки метнулись к груди. Потом Вовка услышал её сдавленный голос:
— Я не… буду звонить сестре. И если сама позвонит — тоже ничего не скажу. Но! — она снова подняла подозрительно блестящие глаза, — Отвези его в Питомник сегодня же!
— Хорошо. Отвезу. Однако если дядя Саня узнает…
— Я не скажу. Никогда. Но — только если и вы никогда…
— Я не заикнусь о том, что мы только что видали, ещё лет пятьсот!
Вовка, почуяв, что на него смотрят две пары глаз самых дорогих и близких ему людей, утёр слёзы рукавом, кинулся снова к матери, обнял:
— Я тоже… Никогда! Никому! Клянусь! Ма-а-а… — он задрал заплаканное лицо, — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Только не надо его снова — к дяде Сане!..
Ма почему-то зарыдала, и прижала Вовку к себе ещё даже сильнее, чем он сам только что…
Отец, подойдя, обнял их вздрагивающие плечи:
— Ну, всё-всё… Успокойтесь. Днём позвоню, договорюсь. Вечером отвезу.
Бастер вёл себя на удивление тихо.
Не доставил им вообще никаких хлопот.
Когда Вовка вернулся после обеда из школы, он мирно спал в углу за холодильником, куда ма перетащила коврик из прихожей. Вовка спросил шёпотом:
— Как он тут?  — ответ получил тоже шёпотом:
— Спит! Удивительно, но как вы ушли, даже не просыпался. Даже на двор не просился! — и, уже спокойней, — Ну, иди, мой руки. Будем обедать.
Всё время, пока обедали, и потом, пока Вовка делал уроки, а ма что-то набирала на компе, акуленыш спал. А к вечеру, когда вернулся с работы Па, проснулся.
Но продолжал лежать, словно удивлённо кося единственным пока рабочим глазом.
Па сказал:
— Поехали, я даже мотор не глушил.
Однако вот подняться на плавники у Бастера не получилось. Даже когда его позвал Вовка, он лишь приподнял тело с половичка, но так и не смог встать, только виновато пошевеливая стержнем заднего плавника.
— По-моему, придётся ему подлатать ласты-то… Похоже, переломы. — отец, сопя, поддел руки под полутораметровую тушу, и вынес моргающего Бастера за дверь. Вовка, снова рыдая в голос, кинулся одеваться.
В питомнике сделали рентген.
Дежурный хирург, молодой парень-практикант, кусал губы:
— Гипс я, конечно, наложу… Однако я должен подать Рапорт по инстанциям. Предупреждаю сразу: вы получите повестку в суд! За издевательства над животными есть статья!
Отец переглянулся с Вовкой. Вовка вдруг выпалил:
— Но это же — не наш щенок! Мы его… Нашли на дороге! За что же нас-то — в суд?!
— Хорошо, я проверю… — практикант, глянув ещё раз на татуировку на спинном ласте, прошёл за компьютер. Вовка и отец расположились у стены, на лежаке, обитом кожей и накрытом простынёй.
— Ага, есть. Регистрационный номер 317А — 67854. Продан такого-то… Зарегистрирован Колесниченко Александром Михайловичем, как сторожевой. Кличка — Бастер. Хм…
Уж не хотите ли вы сказать, что это его хозяин так?..
Отец полез во внутренний карман пиджака. Остановился. Посмотрел на Вовку:
— Владимир. Будь добр, подожди меня в коридоре.
Вовка посмотрел в глаза хирургу. Тот, не выдержав, отвёл взгляд. Вовка вышел.
В коридоре Вовка слонялся из конца в конец, рассматривая плакат, призывавший вовремя делать щенкам прививку от бешенства. Однако, прочтя, наверное, в десятый раз первую фразу, понял, что от неё в памяти так ничего и не отложилось.
Он прекратил читать, и сел на жёсткую скамью, грызя ноготь.
Отец появился только через минут пятнадцать. Вовке показал большой палец.
У Вовки прямо камень с души свалился. Хорошо, что его отец может убедить почти кого угодно почти в чём угодно…
Недаром же он — известный и уважаемый адвокат.
В следующий раз Вовка увидел Бастера через месяц.
Леонид Петрович, к дежурству которого они специально и подъехали, быстро провёл их к стандартному вольеру в длинном ряду таких же:
— Вот. Гипс, швы и бинты мы уже сняли. Очень, кстати, терпеливый щенок. Даже не заскулил!.. Шутка. Ну, во всяком случае, не кусался, хотя это довольно больно — снимать швы и гипс.
Вовка, вцепившись в титановую сетку, сказал:
— Бастер!
Щенок (Всё же правильней уже называть его акулой — два метра, и тридцать килограмм!) и так уже стоял у сетки — не иначе, учуял их от входа! Оба глаза только моргали, не давая вычислить, что же на самом деле происходит в душе щенка… Ну вот нет в них выражения того, что можно прочесть в глазах тех же собак! Но всё же…
Что-то там точно было! Такое, от чего щемило сердце, и руки сами тянулись — погладить, почесать выровнявшийся бочок с шершавой кожей!
— Можете войти. — сказал практикант, — Более терпеливого и спокойного пациента у меня ещё не было. А вас он, по-моему, помнит. Не обидит.
Через месяц Бастера забрал для постоянной работы Завод по разделке бройлерной птицы.
Отец, съездив туда через полгодика, вернулся, хитро ухмыляясь.
— Начальник охраны говорит, что более добросовестного поисковика у них ещё не было: за последний квартал число «несунов» снизилось на шестьдесят процентов!.. И пытаются что-то пронести только новички — ветераны уже в Бастера «поверили»!
Сам не зная от чего, но весь следующий день Вовка ходил, словно павлин – гордый, счастливый, и расфуфыренный.
А вот к дяде Сане «на шашлыки» он теперь не ездил под любым предлогом.
А мать и не особо настаивала.