Щенок акулы.
Когда дядя Саня впервые принёс его, Бастер смотрелся… Мило.
Крохотные зубки не казались опасны — не больше, чем плоскогубцы: пока не сунешь пальчик и не сожмёшь, больно не будет!
Сам щенок выглядел маленьким, явно ещё очень юным. Из-за этого и пропорции тела были какими-то словно округлыми, и вызывающими не то жалость, не то умиление. Во всяком случае тётя Аня сразу засюсюкала:
— Ой, это кто же у нас здесь такой маленький? И кто — такой хорошенький? А уж наверное есть как хочет! Ну, иди сюда, малыш, иди! Тётя Аня сейчас мяска накрошит!..
На плохо держащихся и подгибающихся, ещё непрочных ластах, полуметровая «крошка» подковыляла к миске. Посмотрела на мясо, затем подслеповато пощурилась на окруживших её людей. Повела непривычно заострённой мордой вокруг миски, тыкнула пару раз в край… А затем, опустив нижнюю часть пасти — по-другому не скажешь! — принялась заглатывать наложенное мясо почти не жуя.
Дядя Саня победоносно оглянулся:
— Ну?! Я же говорил, что никаких проблем не будет?!
Как бы опровергая его слова, задняя часть тела «крошки» издала странный звук, и на ковре (пусть и синтетическом, но от этого — не менее нужном в комнате!) возникло нечто коричнево-зелёное и жутко… пахучее!
Вовка, поопасавшийся подойти ближе и погладить странное существо, когда оно ещё не то лежало, не то — сидело на руках дяди, снова почесал в стриженном затылке.
Ему казалось, что радоваться ещё рано: акулёнок в доме лишь десять минут, а уже успел наделать большую кучу (ну, видать то, что поступило с переднего конца, как бы… выдавило то, что скопилось на заднем!), и прокусить тёти Анин тапочек.
— Ф-фу!.. Александр! Смотри, что он сделал с ковром мамы! Нет, так не годится — теперь придётся моющим пылесосом всё тут… И ещё не знаю — возьмёт или нет!
— Возьмёт, конечно. — дядя Саня казался слегка расстроенным, но старался «держать марку», — Приучим! Будет проситься, как вон Маркиза.
Маркиза, шикарная персидская кошка, которой в «подростковом» возрасте сделали соответствующую операцию, чтоб не мучиться с котятами, молча смотрела на «приобретение» с фирменного места на диване. В прищуренном взгляде её Вовке виделись неприязнь и настороженность — ну как же!.. Любимица в доме должна быть одна!
— Смотри, он поел! — дядя Саня победно улыбаясь, взял в руки миску. Улыбочка подвяла, — А почему не облизал? И здесь ещё осталось по краям… А, ну да, у него же нет языка!
— Зато зубы у него — будь здоров! — тётя Аня, сунувшаяся было с совком к куче, отскочила со вполне понятной прытью, пытаясь спасти пластмассу от зубов. Однако реакции Бастеру оказалось не занимать: на совке остался след, как от перфоратора: три ряда мелких сквозных дырочек, — Гос-споди! Смотри, во что он совок превратил!
— Ну и … — рука дяди Сани привычно потянулась туда, где в юности кустились шикарные кудри, немаловажную, кстати, роль сыгравшие в привлечении к себе внимания со стороны всё той же тёти Ани, а сейчас остались лишь ностальгические «обломки Империи», — с ним! Купим новый!
— Ага, смотрите, распокупался он! А тапочки, ковёр, и всё остальное, что он сгрызёт или уделает — тоже будешь каждый раз покупать? Может — сразу во двор? Мы ж его, вроде, для двора и покупали?
— Нет! Я его выбрал, я его и приучу!
Это храброе заявление дядя Саня честно пытался выполнить в ближайшие два дня.
Вовка гостил в доме дядьки ещё именно столько. Потом каникулы кончились. Пришлось вернуться в город.
Однако именно в эти последние два дня крику и шуму в доме оказалось куда больше, чем за предыдущие пять. Каждые два-три часа Бастер оказывался голодным. А когда голод начинал терзать его просто устроенную душу и мозг, щенок много не думал: начинал грызть всё, что, по его мнению, могло насытить его бездонную, по словам тёти Ани, утробу.
Вынеся на мусорку второй коврик из прихожей, три пары почти новой обуви, огрызок лыжи и пуфик с разорванной обивкой, дядя Саня решил применить крутые меры: стал тыкать Бастера в испорченную вещь рылом, и шлёпать ладонью, приговаривая: «Нельзя! Нельзя, говорю! Ну, понятно? Нельзя!»
Хуже всего оказалось в день отъезда.
С утра Вовку разбудил буквально громовой вопль тёти Ани:
— Саня! Саня, говорю, … твою мать! Иди сюда скорее!
Вовка тоже выбрался из гостевой комнаты и спустился со второго этажа — столько в этом «крике души» было неприкрытых злости и ненависти.
Картина разрушений впечатляла.
От «маминого ковра» (всего каких-то пять лет назад подаренного любимому зятю по случаю Юбилея), осталось примерно половина. Остальное превратилось в весьма красивое, на взгляд Вовки, хохломское кружево, ходить по которому, правда, оказалось невозможно, по причине его щедрого обваливания в… Том самом.
Тётя Аня не поскупилась на эпитеты и нехорошие слова. И аргументацию, типа, что уж больно дорого им обходится «престиж» и «внушение соседям и друзьям должного уважения!» Дядя Саня рычал, разводил руками, сжимал кулаки, повышал тон, и «отбрёхивался». Да только как уж тут «отбрехаешься»: ковёр уже — только выкинуть!
Вовка привычно зажал уши, и ушёл к себе. Скандалов, если их устраивает профессионал, нужно стараться избегать — так его учила собственная мама, родная сестра тёти Ани. Дома она на папу никогда… Во всяком случае, при Вовке!
Хотя имелось у него подспудное подозрение, что мама отыгрывается, когда «сдаёт» его сестре, «погостить»…
Так что когда приехал отец, забирать Вовку, Бастер уже поскуливал на цепи у будки усыплённого зимой Тузика, (огромного престарелого волкодава) и пробовал на прочность её стенки и старую подстилку.
Отца Вовки дядя Саня вряд ли сильно любил. Тот категорически не употреблял спиртного. А дядя Саня не понимал, что за удовольствие сидеть за столом в трезвом состоянии… Так что здоровались и «общались» зятья весьма сухо, и в-основном только по делу. Вот как сейчас:
— Привет, Михалыч. Как тут мой малец? Не сильно вас с Аней утомил?
Вовка врезался в отцовские ноги с радостным воплем: «Па-а!». Дядька фыркнул:
— Да ты что! Твой пострел — чистый ангел! Нет, Вовка молодец. Слушался, кушал хорошо, спать шёл не капризничая…
Зато вот другой питомец слегка припарил! Мягко говоря. Вон — смотри, во что тёщин ковёр превратил! — ковёр как раз стоял у помойки, кое-как скатанный и свисавший неопрятными ошмётками со всех сторон. Вовке показалось, что дядя Саня даже здесь нашёл повод погордиться: не у каждого такой питомец сожрёт такой ковёр!
Отец, опустивший вниз Вовку, не поленился пройти к куче строительного мусора у ещё не убранных от задней стороны дома высоченных лесов, и обозреть картину разрушений. Затылок он чесал, кстати, в точности как дядька:
— Обалдеть! Неужели это — вон тот акуленыш?!
— Ну да! — в голосе дяди Сани уже вовсю клокотала гордость, — А ещё испортил, гад, три пары выходных туфель и сапог, пуфик Анькин и мои охотничьи лыжи. Дерево грызёт — похлеще, чем колорадский жук — картошку! Так что вот. Будет теперь жить не в доме, как я было хотел, а здесь. На месте Тузика. За двором присмотрит.
Отец Вовки покачал головой:
— Смысла не вижу. Они похожи на собак только отличным нюхом. А мозгов, чтобы отличить чужого, и даже голоса — погавкать, у щенков акулы нету.
Дядя Саня, как и всегда, когда кто-то ставил под сомнение рациональность его Решений и поступков, стал в позу:
— Ну, это мы посмотрим, есть ли смысл, или нету! Я ещё приучу его гавкать так, что всех соседей перебудит! Да и так никто не сунется: смотри, какие зубы!
Отец, давно понявший, что переубеждать родственника глупо и нереально, только покивал головой:
— Хорошо. А как он у тебя зимой-то будет? Кожа ведь — голая? Проведёшь в будку обогрев? Или тулуп, что ли, сошьёте?
— Да ладно, что-нибудь придумаем! Можно и обогрев… Ну, пошли, Анна уже на стол накрыла. Ты сегодня — как? Может, нарушишь традицию?..
— Да я же — за рулём!..
Когда взрослые ушли в дом, Вовка ещё какое-то время стоял перед будкой.
Вид у Бастера был весьма несчастный. Ещё бы: кому понравится сквозная дырка с массивным кольцом из нержавейки в основании спинного плавника! Да и цепь, соединяющая это кольцо с мощным металлическим штырём у будки, позволяла обходить пространство не дальше семи-восьми шагов.
Бедняга, подумал тогда Вовка, как жаль, что у тебя так мало мозгов… А мог бы жить и в доме, играть с хозяйской кошкой, и спать под вопли телевизора на диване. И кучи делать в кювету с «Катсаном». И зачем только дядя Саня взял тебя?
Неужели, только для того, чтобы как всегда — «соседи о…уели?!»
Следующая встреча с Бастером произошла на Праздники, когда они всей семьёй приехали на пару дней к дядьке в шикарно отделанный, наконец, двухэтажный особняк. У Вовки опять были каникулы, а у взрослых — Новогодний «как бы» отпуск.
В доме стоял слабый аромат краски, и сильный — свежей выпечки: тётя Аня этим славилась! И ещё витал тот необычный празднично-приподнятый дух, что сопутствует надвигающемуся Новому Году.
Однако когда Вовка в окно увидал Бастера, весь новогодний запал у него прошёл.
Щенок вылез из будки на шум, очевидно, в поисках еды. Сгрызть основательно окованную железом деревянную основу своего «дома» он теперь явно не мог, так что просто потыкался везде худым заострённым рылом, и уполз обратно, выдыхая облачка пара.
Вовку поразили проступающие под толстой грубой шкурой рёбра. Не кормят они его, что ли?
Подозрения усилились, когда дядя Саня и па жарили на рашпере бараньи, остро пахнувшие маринадом, рёбрышки, и куриные окорочка. Вылезший из будки метровый щенок внутрь уже не уползал. И только униженно вилял задней частью тела, той, где ещё торчали остатки неотпавшего детского хвоста, да дёргал головой. Повизгивать, или издавать каких-нибудь звуков он так и не научился.
С мангала в снег упал, и сразу проплавил дырку до земли, горячий кусок рёбрышка, что было прокомментировано не совсем цензурными выражениями дяди Сани.
Вовка осторожно подобрал кусок, и пока дядька прыгал вокруг любимого «орудия производства», стараясь вернуть на место пытающиеся «удрать» остальные куски, кинул всё равно пропавшее для стола мясо щенку.
Бастер схватил его так жадно, словно не кормили месяц! (Впрочем, как знать — может, так и было!). Дядя Саня, уже отметивший «вкусную готовку» немецким «оригинальным» вариантом «Немирофф», предостерёг:
— Зря ты это сделал, Вовка. Бастер у нас — сторожевой пёс. Так что кормёжку получает строго по часам. И — за работу! А если не выполняет её — пусть пеняет на себя!
Встрял с вопросом отец, явно пытаясь разрядить ситуацию:
— А кстати, почему он у тебя такой маленький? У Василия тоже шестимесячный, но почти на полметра длиннее! — отец думал, что знает, как «подстегнуть» совесть родственника — сравнив его питомца с питомцем другого «нового русского», — Мало кормишь, что ли? Или в будке нет обогревателя?
— Да есть там обогреватель… — дядя Саня сплюнул, — А маленький… Вот не растёт, гад, ни на вот настолько! — он показал кончик пальца, — Пробовали кормить как на убой — так только с…ет больше, а росту — ни вот столечко не прибавилось…
— Странно. А к ветеринару не возил? Всё-таки — три тысячи «у.е.» Обидно, наверное, что он… бракованный попался, что ли?
Дядя Саня налил себе ещё маленькую. Опрокинул, занюхав рукавом тулупа. Во взгляде,
