Фотография в медной рамочке

          У каждого человека бывают ситуации, когда обстоятельства загоняют в тупик, и выхода нет, и дышать, кажется, нечем. И душно, и тошно…
    Хорошо, если рядом есть человек, которому  можешь  открыть своё сердце, зная, что он не посмеется, не предаст, не пойдёт полоскать твоё сокровенное по углам, а поймёт и  поможет.  А как страшно, когда предают самые близкие люди, которых считала самыми лучшими людьми на свете. Это хуже, чем удар из-за угла.
Это как смерть.
        Римма положила ручку,  отодвинула тетрадь, откинулась голову назад. Заколка с резким щелчком расстегнулась, упала на пол. Пышные слегка вьющиеся тёмно- каштановые волосы свободно упали на спину и плечи. Прекрасные карие глаза наполнились слезами. Маленькие ладони безвольно скользнули со стола на колени.

        Память? Наша человеческая память. Что она делает с нами? Уйди, виденье! Оставь это растерзанное сердце в покое! Дай зарубцеваться ране, дай утихнуть боли, но вновь и вновь всё возвращается.

    Девушка снова видит залитую солнцем набережную, серебристые ивы... и розы. Душистые  нежно - розовые цветы у самого лица. Перехватывало дыхание, кружилась голова. Хотелось бежать прочь от переполнявшей сердце радости, нырнуть в реку, остудить горящие щёки.  И голос, всюду его голос...
– Риммушка! Подожди! Куда ты убегаешь?
    Уже позже, после того злосчастного отпуска, когда слушала прерывистую речь подруги, Римме тоже хотелось рвануться, убежать к реке, нырнуть и не подниматься на поверхность. Ничего не слышать и не видеть более…   Это сейчас может довольно спокойно записать в личный дневник мысли и раздумья, а тогда она была … в беспамятстве.
      Неужели так можно? Такие слова говорить! Так смотреть! Таким теплом дарить и только уехала, сразу … всё забыть. Такого не может быть!

    И всё же поверила не Вячеславу, а подруге Вике. Подруге детского сада, школы, юности и начала зрелости. Подруге, с которой четверть века делила печали и радости, мечты и … сны. Всё перемешалось в голове, всё перепуталось…
    Казалось, вчера тёплые руки лежали на плечах, а губы шептали самые чудесные слова: «Любимая… Милая... Чудо.. Ты осветила мою жизнь».
  Казалось, вчера плыли по лунной дорожке, мечтали у костра под мелким дождём, вдыхая особенный запах опадающей листвы, и даже дождь казался милым и не мешал огню. ...Вчера?  Нет. Двенадцать месяцев прошло, как он принёс в комнату портрет в деревянной рамочке.  И пусть на нём были только глаза Риммы, а остальное было совсем непохожим, но как дорог был рисунок, выполненный карандашом и любящим, казалось, сердцем.
    Она вздрогнула, вспомнив, как неожиданно прозвучал тот междугородный телефонный звонок. Звонила медсестра из больницы. Тётя  Злата была в критическом состоянии, нужна была сиделка. Отец болел полиартритом уже четыре года… Передвигался с палочкой. Он не мог  ехать. Римма сумела договориться с начальством, быстро собралась и уехала в Г - к.
 
    Со Славой не удалось созвониться. Телефон в строительном вагончике был постоянно занят. Да и вряд ли кто-то стал искать, бегать  по этажам недостроенной девятиэтажки, чтоб пригласить молодого прораба к телефону. Она оставила отцу записку для любимого.
   
    Не думала, что уезжает надолго. Но пришлось тридцать дней ухаживать за больной. И хоть девушка очень любила мамину сестру, добросовестно выполняла все назначения врача, (послала телеграмму в НИИ с просьбой дать расчёт, если посчитают её вынужденное отсутствие затянувшимся), тётя Злата умерла. Сколько всего свалилось на бедную девушку. Устройство похорон, хлопоты о поминках. Родственников в Г - ке у них не было. Отца с его слабым здоровьем испугалась известить горькой телеграммой. Но позднее, когда над могилой тётины соседи устанавливали крест, Римма горько пожалела о том, что не сообщила отцу. И что-то сломалось в ней, будто именно этой мысли не хватало, чтоб вырваться наружу всей накопившейся за всё  время боли и горя… Вспомнилась мама. Такие же венки….  Как привели Римму с кладбища, она не помнила. Что-то случилось с сердцем. Оказалась в больнице.
    Когда первое потрясение ушло, она написала письма отцу и Вячеславу. Любимому не сообщила о пошатнувшемся  здоровье, коротко рассказала о похоронах и обещала скоро вернуться, отцу пришлось написать всё, как было. Весь лист был залит слезами. Но впереди для девушки был свет – её ждал любимый.
   
    Она поправилась быстро, чем удивила лечащего врача. Не вдаваясь в тонкости заключений, не слышала наказов докторов, она собиралась домой. Все мысли были рядом с отцом и Славой.

    И вот она вошла в родную прихожую…  Потемневшее зеркало старого трюмо. Любимая с детства картина – чеканка на стене – девушка горянка с узкогорлым кувшином на тонком плече. Отец выглядел молодцом, как сам себя назвал. Только теперь не могла найти на его голове ни одного тёмного волоса.
– Я тут блондином без тебя стал,  – пытался шутить, заглядывая дочери в глаза.
– Ничего папка, жить будем. А к тёте Злате всё равно съездим – не тревожься.

  Он горестно вскинул кустистые брови, потом улыбнулся. Она запорхала по дому, прибирая вещи, отвлекая отца разговорами на другие темы.
      И ждала! Как ждала звонка! Знала, что сама должна была объявиться, ведь он не знал о точном дне приезда, и всё же медлила… Несколько раз подходила к телефону, но не касалась диска рукой.
«Дождалась».
        Пришла Виктория. С новой короткой стрижкой жёстких рыжеватых волос, в обтягивающей водолазке и узких брюках показалась ещё выше и худее. Обнялись, расцеловались, пошли на кухню печь любимое овсяное печенье, как у них  водилось раньше.
         Виктория была в курсе всех сердечных тайн подруги, поэтому Римме не терпелось услышать хоть несколько слов о Вячеславе, ведь пятиэтажку Вики отделяла от Славиного дома только детская площадка. Римма не замечала странного беспокойства в глаза любимой подруги, её нервных рук, хватающих без толку то одно, то другое.

– Да, видела его много раз.
– Ну и как? Обо мне не спрашивал? Всё сердце изболелось. Знаешь, уехала, ладом никому ничего не объяснила. А там такой кошмар. Не до писем, не до пунктов переговорных!  У неё же не сразу обнаружили раковую опухоль.
– Да я  в курсе, с папаней твоим пару раз в очередях стояли. Мучилась она?
– Да. Обезболивающее кололи.
– Рим, я всегда была с тобой откровенна. Только не падай, ладно?
– Ты о чём?
– Помнишь наш разговор, когда только со Славкой познакомились?
– Нет что-то…
– Ты сказала, он не очень тебе нравится. Закрытый, не откровенный.
– Да, вспомнила, но он оказался замечательным!
– Помнишь, – продолжала подруга, – тебе прямо сказала, что я б такого ни за что не упустила!
– Ага! Именно, те слова дали импульс лучше вглядеться в него.
– Не знаю, какой был у тебя импульс, но я оценила его сразу. Высокий, симпатичный молодой специалист с хорошими перспективами. Зарабатывает неплохо. Не пустышка с гитарой под мышкой, как мой бывший Жорик. Короче, подруга, сейчас Вячеслав со мной.
– Как с тобой?
– Обыкновенно. Как бывает? Сегодня с одной, завтра… Короче, был с тобой, сейчас со мной.
– Что  с тобой? Ничего не понимаю.

      И только когда  Вика, не отводя жёлто- зелёных глаз, рассмеялась незнакомым злым смехом, Римма поняла всё. Стакан с мукой выпал из рук и разбился…Она не заметила.
– Ты уехала, он через пару недель на танцах меня пригласил, потом в кино, ну и закрутилось. Я сначала так: поболтать, а он смотрю …активно так. А о тебе, знаешь, как-то сказал: «Римма – девушка хорошая, но не для меня. Слишком начитана, слишком тонкая натура, с ней нелегко.
– А с тобой, значит, легко? – глухо спросила хозяйка.
– Выходит, так! Мы болтали обо всём на свете!
– А как ты,  – Римма посмотрела прямо в зрачки подруги, – могла?
– Что? –  Гостья притворно заморгала короткими накрашенными ресницами. На бледном лице ярче проступили мелкие веснушки.
– Забрать его у меня!  Как ты могла? Ты же знал, он – единственный…
– Ну, Римма! Ты как дитя? Лошкарев – не игрушка: забрала – не забрала! Он – мужик,  сам решает, что делать. Он так решил, он сам, понимаешь? –  Вика со злостью ударила ладонью  по столу.
   
  Римма вздрогнула, опустила голову. В их дружбе она была ведомой и привыкла подстраиваться под интересы подруги. И тогда, присев на краешке отцовского стула, словно окаменела. Виктория помолчав, тихо сказала:
– Если тебе будет легче, пожалуйста, могу сказать, что поступила некрасиво. Грязно, недостойно, что мне нужно было оттолкнуть его, но не  с м о г л а. Я даже хуже, чем думаешь обо мне сейчас! – Римма подняла голову. Вика продолжала.  – Да! Хуже! У вас ничего не было. Ты же гордая: до свадьбы – ни - ни! А я не смогла указать на дверь, когда он захотел пробыть до утра!

–  Не - е - ет! Не верю! – Закричала девушка, зажав уши. Ей казалось, что от крика качаются стены, и вот-вот обрушится поток, а она просто хрипела.  ...Вика тихо вышла из кухни.
  Минуту в прихожей был слышен бодрый звенящий голосок. Что-то говорила отцу, и вскоре дверь захлопнулась.
   
    В девять часов вечера раздался телефонный звонок. Голос Вячеслава пронзил насквозь:
– Здравствуй, Риммушка! Здравствуй, моя малышка. Как я соскучился по тебе. Как ты так пропала? Разве не могла найти, всё объяснить перед отъездом. И что у вас там стряслось? Я не всё понял из письма. Слышишь? А когда приехала? Почему не позвонила?  Я буду через полчаса!
    Сначала вслушивалась в слова, но вдруг перед глазами встала Вика.
– Вячеслав Николаевич! – глухо и раздельно сказала девушка. – Я вас очень прошу: никогда ни под каким предлогом больше мне не звонить. Иначе вам будет ... очень неуютно. Прощайте.
– Рим! Ты о чём!
– Я сказала! – вдруг тонко взвизгнула она. – Не смей больше звонить мне! Не смей! – И бросила трубку.
    Через несколько дней уехала в длительную командировку в Норильск. Помогать отцу по хозяйству согласилась соседка по лестничной клетке. Вернувшись, девушка узнала от знакомой, что Виктория и Вячеслав подали заявление в загс.
    Римма изменилась. Коллеги тщетно искали в строгой, замкнутой, словно отгороженной стеной от мира миниатюрой девушке прежнюю милую, открытую, часто улыбающуюся шатенку, готовую всегда всем помочь, услужить.  Даже ходить она стала иначе: не стремительно, как  прежде, а спокойно, не торопясь. 

  После свадьбы Виктории и Вячеслава девушка нашла в почтовом ящике письмо без марки. В нем бывшая любимая подруга чистосердечно признавалась, что обманула Римму. Она написала о том, что Славка стал ухаживать за ней лишь после телефонного разговора с Риммой, безуспешных попыток встретиться с ней, после её отъезда на Север. Писала, то влюбилась без памяти в Лошкарева давно и пошла на эту ложь из-за отчаяния, но без надежды, что он будет с ней, но теперь Слава - её муж, и подруга умоляла простить хотя бы ради их будущего ребёнка.

    Римма несколько раз прошла по комнате от дверного проема к окну. «Спокойно, спокойно – приказывала себе, чувствуя, как боль просыпается в сердце. – Мне нельзя волноваться. Всё хорошо... Всё хорошо… "  Снова вернулась к столу. Раскрыла дневник, взяла шариковую ручку.
«Можно понять тех людей, которых называют