Проект "ХРОНО" Право выбора

повсюду, от властей слышал отказ. А потом и угрозы! К Оглу неоднократно стали обращались представители газовых и нефтяных компаний, предлагая деньги за «заморозку» разработки. Однако изобретатель неизменно отказывался и потом, серьезно опасаясь за свою жизнь, завербовался в армию, полагая, что даже на войне выжить много реальнее, чем оказавшись на пути плутократов. Деньги и вся страна в кабале у евреев, ведь именно они печатают доллары. Ради них и их денег Америка ввязалась в эту проклятую войну! Да, поистине, правда, что нет такого преступления, на которое евреи не пошли бы, если что-то угрожает их деньгам и благополучию. А американский солдат, Том Огл, за свое изобретение теперь, всего лишь просит предоставить ему гражданство Рейха и дать свободу. Рейхфюрер, потянулся за ручкой и размашисто написал на первом листе: «Согласен! Перевести из лагеря и дать возможность работать над изобретением, под контролем отдела военных исследований». Потом посмотрел на приколотую к обложке фотографию мужчины средних лет с усталым лицом, в куртке пилота американских ВВС и дописал: «При положительном результате разработок подготовить ходатайство о предоставление гражданства Рейха и обсудить долю в прибыли от гражданской реализации проекта».
Справа чуть слышно скрипнула дверь, и послышались легкие шаги. Не поднимая головы и не поворачиваясь, Гиммлер спросил:
— Успела отдохнуть с дороги?
Не так много было в Германии людей, которые могли вот так, просто, войти к нему в кабинет, без приглашения и доклада. А в замке из них, сейчас был только один, вернее одна.
Среднего роста стройная женщина в фиолетовом платье, скользнув по витому погону на его плече рукой, прошла мимо и села в кресло напротив. Хороша была она очень: платье облегало ее ладную, сбитую фигуру, выгодно подчеркивало грудь и упругие, идеальной формы бедра.
В кресле она устроилась так ловко и удобно, как это могут делать только кошки с любимым местом отдыха. Рейсфюрер поднял голову и привычно удивился ее совершенству. С точеной шеи на грудь женщины опускалась причудливо витая цепь с большим серебряным амулетом в виде черного солнца.
Но самое главное, что привлекало взгляд — волосы, цвета спелой пшеницы, опускающиеся на спину густыми длинными волнами, лишь слегка перехваченные атласной, фиолетовой, под цвет платья лентой. Мария Оршич, будучи ровесницей Гиммлера, выглядела на 35 лет, не больше. Только морщины у глаз выдавали внимательному взгляду ее истинный возраст.
— Ты плохо выглядишь, Генрих! — ее негромкий голос полный мягкими, глухими тонами завораживал, — профессор, рассказал мне о больших успехах в лечении! Тебе просто нужно отдохнуть…
— Нам всем нужен отдых. Стране, миру, но ты же знаешь…
— Я знаю, что, если ты уедешь, на пару дней в какую-то глушь, шале в Баварских Альпах или охотничий домик в Шварцвальде на берегу живописного озера, ничего страшного, уже не произойдет. Ты убиваешь себя, Генрих!
Гиммлер, тепло и сердечно посмотрел поверх очков на свою гостью. Она была из тез немногих, кто мог искренне сказать ему такое, абсолютно без всяких посторонних мыслей, не желая в ответ каких-либо благ или ответной признательности. Их слишком много связывало вот уже тридцать лет.
— Хочешь, мы с сестрами поедем с тобой? И ты заново родишься, мой король…
Она иногда так называла его — мой король. Намекая на древнего германского императора Генриха I Птицелова, к личности которого, рейхсфюрер питал необъяснимую слабость. Каждый год в день смерти легендарного короля, в полночь, в сопровождении факелоносцев, посещал он его могилу в соборе Кведлинбурга. Слишком много Мария Оршич ведала о нем, и слишком мало он знал о ней. Ну что же, не всем дано быть медиумом и общаться с незримым миром.
Гиммлер слабо улыбнулся и отрицательно покачал головой. Мария только почтительно склонила голову. Нет смысла спорить, не первый раз она говорила ему подобное, заранее знала ответ.
— Ты сообщила, что приедешь и была встревожена! Что случилось Мария? — спросил он, отодвигая в сторону свои бумаги.
Гостья, занервничала, положила руку на амулет, а другой поправила волосы.
— Генрих, у меня было… видение. Первый раз с той ужасной ночи, когда горел Берлин! — женщина была сильно взволнована. Зная ее обычную невозмутимость, встревожился и рейхсфюрер. Он встал из-за стола, подошел к креслу, на котором сидела Оршич, взял от стены стул с высокой спинкой, поставил рядом. Сел. Взял ее нежные руки в свои, блестя стеклами неизменных круглых очков, посмотрел ей в глаза.
— Рассказывай.
— Да собственно и нечего рассказывать. Генрих, я была одна, когда начался транс. И на этот раз, первый раз за пять лет, он не имел к Альдебарану никакого отношения…
И чем больше она говорила, тем больше успокаивалась, чему немало помогал сам Гиммлер, внимательно ее слушавший. За долгие годы их знакомства, он привык относиться к словам этой женщины очень серьезно.
— Что-то грядет с востока. Это было необычно, будто смотришь на восходящее солнце, которое слепит глаза, но отвести взгляд от горизонта невозможно… И когда свет уже начинал причинять боль, я видела его… Übermensch… Того о котором говорили пророки… рождается Сверхчеловек, который воплощает человеческий идеал, дает смысл жизни и побеждает бытие которое как днище корабля ракушками, обросло порочными страстями и еврейской тягой к золоту. Тот, кто стоит над понятиями добра и зла, самостоятельно определяя все моральные правила. Преодолевает все мелочное и прорывается к вершине человеческого духа: «навстречу своему высшему страданию и своей высшей надежде». Он сейчас на грани, в постоянной борьбе и с мужеством смотрит в лицо почти не минуемой смерти. Он был прекрасен, как древний бог или герой, и страшен… Мне было жутко, Генрих. Слезы ужаса и благоговения застили глаза! Я хотела пасть к его ногам и не поднимать взора! И еще… никогда до этого, не испытывала я такого возбуждения… Силы Врил переполняли меня…небывалый оргазм, а потом я увидела его лицо…
Мария замолчала, собеседник ее затаил дыхание, от услышанного кружилась голова. Вопросы переполняли его. Орсич опустила голову, закрыла лицо ладонями и некоторое время сидела так, плечи под фиолетовым шелком мелко вздрагивали, когда она вновь подняла голову на рейсфюрера, он заметил пятнышко крови в углу губ медиума. Он потянулся было к столу, но Мария жестом остановила его, в руке уже был сияющий белизной платок.
— Когда транс закончился, я связалась со всеми Vrilerinnen, весь внутренний круг почувствовал огромной силы возмущение Врил. Но ни у кого не было такого видения как у меня. Даже у Сигрун, а ведь она всегда была лучшим медиумом… И еще, Генрих, его нет в нашем мире, он где-то далеко. И в то же время рядом, и он частица Рейха. Как-то связан со мной, со всеми нами. Мне трудно объяснить, я сейчас, рассказывая тебе, находилась на грани, во мне боролись, раздирая душу благоговейный ужас и страстное желание переживать этот ужас еще, раз за разом…
Гиммлер встал и подошел к окну. Сложив руки на груди, один из самых влиятельных людей мира, пытался уцепить какую-то мысль. Ливень был по-летнему короток и недавно закончился. Брусчатка замкового двора и стены блестели влагой. Скользили по оконному стеклу солнечные лучи. Что-то из слов Марии пробивалось наружу, но никак не могло выбраться, освободиться под грузом наносного.
— Повтори, что ты сказала, будто его нет, и в то же время он где-то рядом! — вдруг спросил Генрих, резко повернувшись и сверкнув стеклами очков.
— Да, я почувствовала, будто он безмерно далеко, и расстояние — это невозможно было измерить куцыми мерками нашего мира. Но одновременно мне показалось, что, если, протянуть руку сквозь пространство и время, я смогу коснуться сверхчеловека. И от одной этой мысли, мои ноги подгибаются, а сердце готово выскочить из груди!
Рейхсфюрер на мгновение замер, будто боясь спугнут озарение. «Сквозь пространство и время», прошептал он, а потом уверенно подошел к столу и, сдвинув несколько листков и папок в угол, выбрал одну. Подошел к женщине, но не сел вновь рядом, а навис над нею.
— Ты ведь помнишь программу проект отдела «Н» по множественности миров? Хотя, о чем я говорю, без тебя, Сигрид и Траут, о этой программе не было и речи…
— Да, и что? — Медиум недоуменно смотрела на Гиммлера.
— Часа через полтора, у меня будет директор Вюст, руководитель проекта, с руководством «Зондербюро 13». На Гельголанде проблема. Пропал хронолет. Маяк второй раз не срабатывает. В таких случаях для экипажа, даже если они выживают, это практически билет в один конец без всяких вариантов. Но на этот раз один из членов экипажа, кажется, может получить свой билет на обратную дорогу! Это справка из главного управления кадров по тому пилоту.
И он протянул Марии Орсич тонкую серую папку с широкой синей полосой.
Она машинально взяла папку и стала читать про себя, шевеля губами, верхние строчки. Но потом перевела взгляд на приклеенную к развороту обложки небольшую фотографию молодого мужчины в форме с петлицами СС. Резко вскочила с кресла. Она стояла напротив рейхсфюрера, грудь ее с вздымалась под тонкой мягкой тканью. Щеки окрасил румянец, а дыхание сделалось прерывистым и неровным. Она не сводила глаз с фотографии пилота.
— Генрих…я… я хочу присутствовать при вашем разговоре! — только и смогла прошептать она.
Глава 2. Дорожная пыль
Одевался Юрий торопливо. Чужая, ношеная, но чистая одежда непривычно лежала на теле. Да что уж там говорить, была не в пример удобней прежней. Светло-голубая рубаха не жала в подмышках, темно-серые брюки пришлись в пору. А самое главное в длину были как по нему сшитые. Только ботинки жали, но тут уж куда деваться.
— Ну, Сергей, даже не знаю, как и благодарить! — повернулся он от зеркала к стоявшему рядом Горохову, смотревшему на примерку.
— Да ладно, что уж там, какая там с самоубийц благодарность, прошелся по мужикам деревенским. Смотрели, правда, как на придурка, но все вот нашлось. Еще раз, прошу, откажись ты от этой поездки, не о тебе отчаянном, переживаю, о Машке…
— Сережа… Я чувствую, а ты мне в этом, надеюсь, веришь, поездка наша будет благополучной, вернемся живы и здоровы. Не изводи себя! Спасибо за все!
Милиционер только обреченно махнул рукой. Делай, мол, что хочешь. Юрий быстро стянул рубаху, которую только что примерял, и в майке, взяв со спинки ступа полотенце, пошел умываться. На кухне уже слышался веселый щебет Маши и хозяйки дома.
Когда сели завтракать, Маша уже обеспокоенно поглядывала на настенные часы.
— Не опоздать бы на автобус! — озабоченно проговорила она, обращаясь ко всем сразу.
— Не суетись, Машуня, — успокоила ее подруга, — Серега сказал, что довезет вас в Шумячи до автостанции. На мотоцикле.
Девушка радостно взвизгнула, вскочила из-за стола и принялась обнимать угрюмо жующего бутерброд милиционера:
— Серенька! Ты прелесть!
Закончив завтракать, мужчины вышли во двор, а Маша осталась с подругой наводить последний лоск. Женская логика. Раз не нужно бежать к автобусу, то можно лишние несколько минут покрутиться у зеркала.
Кудашев присел на корточки у тарахтящего мотоцикла, который Горохов завел и оставил прогреваться. Сергей нервно