Разговор со смертью

— Соточку ещё накачу и спать, — сказал Пётр, открывая холодильник.

Дверца скрипнула, и жёлтый свет упал на небритое лицо. Пётр протянул руку к бутылке и хотел было её извлечь.

— Поставь, — раздался голос из глубины. 

Пётр вздрогнул и отдёрнул руку.

— Допился, холодильник заговорил, мать твою за ногу.

— Поставь и не трогай, — скомандовал таинственный голос.

Пётр даже растерялся и не знал, стоит ли идти на контакт с голосом из холодильника. Ну ведь явно так быть не должно, холодильники не умеют разговаривать? Обдумав с минуту, всё же решил поинтересоваться, кто с ним говорит?

— Кто ты? — спросил Пётр.

— Смерть. 

Он начал осматривать внутреннее убранство, чтобы понять, откуда идёт звук. 

— Смерть, Петька, обычная смерть.

Наконец, он понял, что звук шёл от батона варёной колбасы. "Докторская", он купил её вчера на закуску.

— А разве смерть выглядит так? — обратился Пётр к таинственному голосу. — Я всегда думал, что она в чёрной мантии с косой.

— Ну и невежда ты, Петька. 

— Но я ведь в фильмах видел, да и читал когда-то.

— Глупости всё это, предрассудки. Мы приходим в разных обличиях.

— Это как? — удивился Пётр.

— Вот, например, к соседу твоему Витьке, смерть придёт в облике картошки. Он нижнюю дверцу гарнитура откроет, чтобы взять немного бульбы на борщ и в этот момент она заговорит.

— И за ним тоже?

— Конечно, ну а сколько можно водку-то жрать? Всё, хватит, пожил.

— Да...

— Ты, Петька, давай собирайся, дела свои порешай, в туалет сходи, а ночью, когда на небе зажжётся Альфа Центавра, я тебя заберу. Только не вздумай бежать, найду и порешу, понял? Спать ложись, как обычно. Так уж и быть, выпей для храбрости, я не против. 

Пётр покорно кивнул и закрыл холодильник. Ватные ноги донесли его бренное тело до дивана. Он откинулся на спинку и заплакал. Слёзы сочились, застревая в седой бороде. 

"Ну меня-то за что? — думал Петька.— Я ведь и нагрешить-то не успел толком. Не убивал, не воровал. А ведь мама узнает, плакать будет. Маму жалко, старая она совсем. Это ж беда, когда родители детей хоронят. Не буду больше пить и курить не буду. А вдруг смерть сжалится и не придёт? Вот прямо сейчас брошу".



Пётр лежал на диване и смотрел на пожелтевший от времени потолок. Свадебный костюм был слегка тесноват, брюки подсели от старости, а пиджак вышел из моды лет тридцать тому назад. Лицо Петра блестело как никогда. Он нашёл лезвия к бритвенному станку и даже намазался кремом. Ему хотелось достойно встретить смерть, да и в морге было бы неудобно перед людьми в худой-то одежде. Он даже новое бельё  надел, отыскав в шкафу старые запасы, которые ещё до развода покупала жена.

"А помирать-то страшно, — думал Пётр в ожидании смерти. — Может, даже и больно. Вот не могла она меня днём забрать? Лежи теперь и мучайся. Ладно, чё уж там, порядок у них, видимо, такой? Ну оно понятно, порядок должен быть во всём и даже в смерти. Да и бюрократию эту чёртову никто не отменял. У нас вон на земле, если надо какую-то справку получить, так все круги ада пройдёшь. Я уверен, что у них там такая же морковка. Чем они от нас-то отличаются? Пожалуй, схожу на кухню, может удастся с ней ещё раз поговорить. Потороплю".

Пётр прошёл на кухню, открыл холодильник и обратился к батону "Докторской": - Эй, смерть! Ты слышишь меня? 

Ответа не последовало. В воздухе висела тишина. Было слышно, как в квартире выше бранятся соседи.

— Ты это, давай как-то побыстрее. Ну не могу я уже, морально выдохся тебя ждать. Не трепи мне душу, в конце-то, концов. Будь ты человеком!

Но в воздухе висела всё та же томящая тишина. Пётр вытащил колбасу и швырнул на стол. 

— Я тебе сейчас покажу, как со мной шутки шутить!

Он взял большой кухонный нож и принялся втыкать его в колбасную мякоть. Через десять секунд батон превратился в месиво. Наконец, Пётр успокоился, вернулся в спальню и лёг на диван. В тишине раздался щелчок, сизый дым потянулся к потолку. Он курил и думал о детстве. Пётр вспомнил родную деревню и речку, на которой, будучи пацаном, ловил огромных лещей. Вспомнил дочку Катю, которую так и не видел после развода. Пётр думал о том, каким он мог быть хорошим и заботливым отцом для своей Кати.

Он лежал, а смерть всё никак не забирала его измученную ожиданием душу. Наконец, он уснул и наступила звенящая тишина, а бутылка водки, которая стояла на табуретке, так и осталась не тронутой.