Путы
За ужином я добился от Корины кое-каких обещаний. Не словесных, а телесных. Мой вывод таков: когда ты с кем-то спишь, ты не владеешь собой, из-за чего возникает множество недоразумений. Мне все равно, связано это с гормональной химией или велением природы, желающей увековечить человечество путем оплодотворения женщин мужчинами. И плевать, что в постели мы ищем замену недополученной в детстве родительской любви и восполняем ее. Любовь она и есть любовь. Дело в том, что, занимаясь любовью, тела ведут себя, как им заблагорассудится: познают друг друга, переговариваются, что-то обещают независимо от мозга и тебя. Теперь тело владеет ситуацией. Речь не о половых органах, – с ними каждый разбирается с младых ногтей, – а о чем-то большем.
После легкого ужина мы сразу же пошли в гостиницу. Корина поддалась искушению, потому что ни разу не была в отеле. Отель ей понравился: он был современным, а Корине нравится всё современное. Наши тела получили удовольствие, а потом Корина рассказала мне о своей жизни. О живущих в Румынии бабушках, которым она обожала посылать подарки. О весьма озорном детстве, когда она доставала несчастных учителей, не понимавших, в чем их ошибка, и которых теперь искренне жалела. О юности, раннем замужестве и быстром разводе. Об очень ответственной и прилежной дочери-подростке не в пример матери в ее годы, которая жила с родителями Корины в Бая-Маре, румынском городе с довольно забавным названием. Я предположил, что, судя по названию, город находится на берегу залива или моря, на самом же деле – ни то, ни другое. Он находится в глубине страны возле крупной шахты. Корина призналась, что, приехав в Испанию, совсем растерялась и была в отчаянии, но, к счастью, открыла для себя религию, которой не было при социализме, и которая полностью изменила ее жизнь. А еще она рассказала о церковном пасторе, или преподобном, как его называют прихожане.
Корина открыто восхищалась им и его мудрыми, как ей казалось, проповедями в старом кинотеатре Кослады, который служил для них церковью. Видимо, сей духовный пастырь много говорил о страхе, его проявлениях и о том, как он нам мешает. Этот тип утверждал, – и она была согласна, – что страх напрямую связан с желанием, что это два конца одних пут. Мне показалось странным, что Корина со своим весьма скудным испанским сказала “путы”, видимо, со слов священника. По ее мнению, чем сильнее тянешь за кончик желания, будь то вещь или человек, тем больше притягиваешь страх и незаметно оказываешься на другом конце, страшась потерять желаемое. Именно поэтому за веревкой нужно следить и обращаться с ней осторожно: желать, но немного, а лучше ничего, потому что страх сродни зверушке. В зависимости от того, как ее кормить, она будет либо больше, либо меньше, как черепашки, которых дарят детям. Поначалу они крошечные, но чем лучше их кормят, тем больше они растут.
- Ты не хочешь терять желанную вещь и боишься, – поясняла она, – вот страх и занимает огромную часть твоей души. Ни для чего другого там нет места! Все занимает страх. Представь черепаху в животе.
Я представил и заверил Корину, что мы оба позаботимся о том, чтобы не перекармливать эту вредину, но думал при этом совсем о другом. Я был в восторге от первой ночи, и все суждения Корины казались мне привлекательными, а сама она – блистательной. Шквал оптимизма вселил в меня уверенность, что я, столь нетерпеливый, в состоянии обуздать свои грядущие желания видеть Корину постоянно, свое волнение, когда она рядом. Обычное явление, когда я влюблен; мне кажется, все пойдет как по маслу.
- Со страхом в животе ты стоишь на месте, ничего не делаешь, плохо думаешь. Понимаешь? Ничего нового. Понимаешь, о чем я?
Я понимал, понимал, что мне безумно повезло с ней в постели. По-моему, я ничего не делал для подобных откровений, но Корина открыла мне душу, и за это я лишь сильнее полюбил ее. По мне, так лучше болтуны, чем молчуны. Жаль, что я не запомнил в деталях все, о чем она так мило говорила в темноте. Я подумал даже записать ее слова, как на уроке, чтобы потом перечитать их, словно фотокарточку вновь посмотреть, но мы порядком выпили, и я счел неуместным доставать бумагу и ручку, лежа в гостиничной кровати.
Домой я вернулся под утро. Мама все равно услышала, как я вошел в квартиру, хоть и сделал я это почти бесшумно. Когда я тихонько прошмыгнул по коридору мимо двери в ее комнату, ма нарочно заворочалась в постели, оповещая, что она в курсе, в котором часу я вернулся. Тут и Паркер вскочил с места и подошел ко мне, чтобы я надел на него ошейник и вывел гулять. Сегодня бедняге Паркеру пришлось очень долго ждать прогулку. Флегматичный пес терпеливо ждал в комнате, но, случайно увидев его влажные, поблескивающие, как карамельки, глаза, я испугался. Неужели Корина права, и мое желание делает меня слепым к нуждам других? Той же собаки, к примеру. Нужно найти место для всего: и для любви, и для ответственности. Я вступал в новый жизненный этап, где не будет страха и волнений из-за другой любви, потому что я буду осторожен с желаниями.
Я прицепил к ошейнику поводок, и мы с Паркером вышли на прогулку. На тихой и темной улице, после любви Корины, я лучше обычного чувствовал любовь собаки. Я представил свою жизнь с Кориной и Паркером, как мы втроем гуляем в парке на буднях и за городом по воскресеньям.
Я наклонился, чтобы подобрать делишки Паркера.
- Эй, который час-то? – послышался голос Хосе Карлоса. – Что ты делаешь на улице на рассвете в среду?
- Встречался с девушкой, – не утерпел я.
- Да ладно? – он крутанулся на кресле, чтобы лучше видеть меня.
Кажется, я не говорил, но Хосе Карлос передвигается в инвалидном кресле. У него врожденный физический недостаток – “нефизический достаток” – как, на мой взгляд, забавно называет это сам Хосе Карлос. У него с рождения недоразвита мускулатура. В детстве Хосе Карлос умудрялся ходить и даже бегать, довольно ловко двигая ногами от бедра, но когда подрос, ему пришлось смириться с инвалидным креслом. Если посмотреть на его ноги, то они похожи на две тоненькие палочки совсем без мышц. И все же летом в любой компании он всегда был лидером. Вершиной торжества было то лето, когда с ним была Хункаль, самая красивая в бассейне девочка. Уже по имени можно представить, какой грациозной стройняшкой она была. С того времени прогулки с женщинами были всегда, потому что это потрясающе и дает хороший старт в жизни. [[b]прим: juncal - стройный, изящный][/b]
Только не в моем случае. Моя юношеская любовь стартанула в шестнадцать лет от неожиданного поцелуя Лурдес. Потом мы встречались с ней два с половиной года, с шестнадцати почти до девятнадцати, а потом расстались. Это, по-моему, я уже говорил. Тогда я был глуп и думал, что мы расстались на время, слепо верил в то, что ей нужно “подумать”, но разошлись мы навсегда. Отец Лурдес был военврачом, и они переехали в Валенсию. Там Лурдес поступила в университет, который, должно быть, успешно окончила, нашла себе работу, вышла замуж и обзавелась детьми. “Должно быть”– потому, что мне невыносимо больно даже при мысли снова услышать ее голос. С тех пор как Лурдес уехала из Мадрида, заодно бросив и меня, я больше не звонил и не писал ей. Случайно заметив из магазина проходивших мимо друзей или бабушку Лурдес, я не бросался к ним с расспросами.
Со смертью отца уход девушки и вовсе отодвинулся на второй план. В моем сне отец хорошо помнил, как Лурдес держала меня за руку, но на самом деле в тот день его уже не было в живых, и мне было очень хреново. Узнав, что отец умер, Лурдес пришла ко мне домой, чтобы побыть рядом. Ее родители, как и все остальные, были так потрясены смертью отца, что, несмотря на свои достаточно традиционные взгляды, разрешили дочери переночевать у меня, словно присутствие Лурдес и предполагавшаяся с ее стороны жертва, могли облегчить мою боль. Ненадолго мне и вправду стало легче. На следующий день в ритуальном зале я попытался поцеловать Лурдес, но она деликатно уклонилась. Чтобы открыто оттолкнуть человека, чей отец недавно скончался и лежал в гробу в четырех метрах отсюда, нужно было иметь в жилах ледяную кровь. Лурдес не стала действовать явно, она лишь слегка отвернулась, так что я поцеловал ее не в губы, а в щеку, и мягко, но решительно убрала мои ладони со своей спины. Я стоял как дурак, неуклюже вытянув вперед руки. Если бы кто-нибудь увидел мой нелепый вид, я сгорел бы со стыда. Это был первый признак перемен и желанного для нее отдаления. Но кто сейчас помнит Лурдес? Я бы, пожалуй, и не узнал ее, встретившись с ней на улице. В моей жизни рана не Лурдес, а наши оборвавшиеся юношеские отношения, из-за которых я сильно переживал.
Ничего общего с Кориной. Корина была совсем другой. Я с нетерпением ждал завтрашнего дня. Возможно, мы снова сходим куда-нибудь поужинать или слегка перекусить, прежде чем... Впрочем, это уже другое. Мне не по карману ходить в отель каждый вечер. И где нам спать? Что ж, рано или поздно придется говорить с мамой, потому что Корина снимает квартиру вместе с землячками, и одно из условий их совместного проживания – не водить домой гостей. Разумно. Оставшийся на ночь парень с утра будет принимать душ и пить кофе, а это лишние траты на свет, воду и газ, за которые он, как и за место в квартире, не заплатит ни гроша. Это не вариант. Кроме того, Корина не только женщина с твердыми убеждениями, что вполне меня устраивает, она еще и осмотрительная. Когда я повез Корину из отеля домой, она попросила высадить ее в нескольких кварталах от дома, чтобы никто не увидел, как она выходит из моей машины.
- Не хочу сплетен, – коротко пояснила она. – Никто не должен знать о моей жизни, иначе обо всем узнают в Бая-Маре.
Полагаю, говоря о Бая-Маре и сплетнях, она имела в виду свою четырнадцатилетнюю дочь и не хотела, чтобы та что-нибудь узнала. Странно, что Корина была матерью. Она совсем не была похожа на мать подростка. Наверное, чудесно обзавестись детьми в раннем возрасте, потому что когда они подрастут, ты еще будешь молодым. Но это опять же не мой случай. Я, как и многие друзья, буду поздним отцом. И раз уж речь зашла обо мне, должен признаться, что сегодня ночью я вдруг понял, что тоже хотел бы быть отцом.
- Она разведена, у нее есть дочь, и я почему-то вижу себя вместе с ней и нашими детьми, – ответил я Хосе Карлосу, возможно, несколько преждевременно.
- Ого… быстро ты, – весело присвистнул Хосе Карлос. Ничто не доставит ему большей радости, чем видеть меня окольцованным. – И где ты с ней познакомился?
- В магазине, – односложно ответил я, не желая вдаваться в подробности. – Знаешь, я так счастлив, мне кажется, в этот раз все может быть иначе.
- Я тоже очень рад за тебя, Висенте, – посерьезнел Хосе Карлос. – Давно пора. Негоже мужчине быть одному. Одиночка становится нетерпимым, так и свихнуться недолго. Нужно жить с кем-то.
Я слушал слова друга, мысленно представляя тихую и счастливую семейную жизнь с Кориной.
- Слушай, тут такое дело. Я хочу снова встретиться с ней, но загвоздка в том, что мне некуда ее вести. Мы оба живем не одни, но я не толстосум, чтобы каждый день ходить в отель, а для машины мы староваты, – посетовал я.
- Моя хата, парень, – Хосе Карлос