- Ой, не могу, - держась за живот, подруга от хохота повалилась на диван, а отсмеявшись, уселась поудобнее и абсолютно серьезным тоном спросила: Слушай, а ты не хочешь об этом написать?
Я захлопала ресницами.
- Дурочка, все бабы, как бабы, роддомов боятся хуже темноты и стоматологов, а ты туда ходишь, как на праздничную программу в цирк. Тебя послушать, так рожать не больно и противно, а по приколу. Напиши!
И я написала.
***
Нас было в предродовой четверо. И мы, постанывая и дружно покачиваясь на растянутых до пола панцирных сетках, пребывали в ожидании счастливого мгновения по переходу из статуса «роженица» в состояние, как любила говаривать моя бабушка, «бедная мать – обосранные дети». Как первородок, нас пугало всё. И врач-акушер – армянин с огромными волосатыми руками, весело напивающий «Ламбаду», и облезлые стены с плакатом, что красным по белому вопрошал «А ты хорошо подумала?», и неприятные на слух звуки, что неслись из родовой. Но молодость, что глупость, она не прошибаемо оптимистична, потому, чтобы отвлечься, мы затравили анекдоты. От тихого хихиканья, чередуемого с охами, через пару минут перешли к громкому ржачу. Цыканье санитарок и строгие взгляды, что бросали медсестры на нашу развеселившуюся группу – не могли уже ни усмирить, ни остановить этот процесс. Когда тебе одновременно и смешно, и больно, то организм начинает себя вести, как солдатик на самоволке – куда ноги понесли, там и радость. Выплеснутый из тел, округленных со всех сторон, адреналин занес одну из нас головой между прутьев кровати. И в палате стало тихо. Мы сгрудились вокруг «счастливицы», что хлопала на нас глазами и растеряно повторяла: А как это? А как это?
Прибежавшая на наши крики медсестра, ругнувшись в рукав белоснежного халата, со скоростью света унеслась вдаль. Через пару минут она вернулась в компании крепкого мужчины, которому поверх формы слесаря натянули одноразовую накидку с завязками на спине. В руках он держал ножовку. Мы по очереди заикали. Мужчина тоже икнул и спросил, а кому из нас нужна помощь.
- Ей! – И мы дружно ткнули пальцами в ту, что, лежа на спине, дергала безуспешно руками прутья, пытаясь вернуть голову в исходное положение.
Слесарь, еще раз икнув, провел ножовкой по металлу. Противный звук слился с криком потерпевшей: Идите на…!! У меня воды отошли!
И в палату влетела суета. Акушер уверенными движениями задрал край сорочки, чтобы с зашкаливающим профессионализмом погрузиться в процесс. Икающий и стремительно краснеющий мужчина в голубой накидке с завязками на спине семенящими шагами двинулся к выходу. Мы же, сбившись в стайку, стояли в углу палаты и ошарашенно взирали на происходящее.
Две медсестры и санитарка, для убедительности дернув прутья по паре раз, в напряжении уставились на врача. А тот, вынырнув из глубин мироздания, обреченно констатировал: Так, ребенок пошел, будем принимать тут.
- Как тут? – в один голос удивились санитарка и медсестры.
- Как - как, а вот так, - и акушер обреченно махнул рукой, а затем стал быстро отдавать команды: Ты и ты за всем необходимым, Васильевна тащи две табуретки, а ты, - и он кивнул в сторону багрового от смущения слесаря: Помогай! Будем снимать спинку от кровати!
- А я? А я? – Заверещала застрявшая.
- А ты… А ты дыши глубже, дура, угораздило же тебя, - произнес врач, грузно поднимаясь с края кровати.
- А вы чего вытаращились? Брысь в коридор! – прикрикнул он на нашу кучку, а затем добавил, для убедительности погрозив пальцем: И, не дай бог, хоть еще одна начнет рожать ближайший час! Поняли?!
Мы уселись рядком на кушетку, аккуратно сложив руки на коленки и стараясь дышать ровно. Сидели и смотрели на закрытую дверь. Мы верили и ждали. И дождались – детский плач пробился сквозь дверь, оповещая всех, что он родился!
- Ааааа…так вот вы какие роды! – Тихо произнесла я, и мы дружно заржали.
***
- Ну, что, девонька, рожаем? – Хитро улыбаясь, произнес врач, с удовольствием потирая руки.
- Дааа, - как-то неуверенно протянула я, медленно соображая, что еще можно делать, лежа на спине с задранными ногами.
- Васильевна, объясни девочке, что делать, и … с богом!
Васильевна, встав у моей головы, доверительно и вкрадчиво заговорила: Как схваточка, так тужься, как нет схваточка – отдыхай! И ручками возьмись за поручни – удобней будет. А глазки… глазки не закрывай – лопнут!
Нащупав поручни, что были приварены вдоль родильного ложа, и основательно в них вцепившись, словно мне предстояли гонки на скорости «соточка», одновременно до рези вытаращив глаза на собственный пупок, что смешно торчал из огромного живота, я затихла в ожидании схваточки.
- О, как! – Вдруг произнес врач из-за простыни, которой была скрыта моя нижняя часть тела вместе с таинством рождения: А девушка-то у нас спортсменка. И, увидев мои глаза, теперь уже вытаращенные не по инструкции, а от удивления, добавил: Родишь, как по маслу!
Возможно, мои мысли еще долго бы блуждали в поисках ответа, что именно «там» могло напомнить о моем спортивном прошлом, но накатившая схваточка отвлекла. Дальнейшее напоминало гонку на лыжах, где на равнине пашешь, а на спуске – расслабляешься и отдыхаешь. Быстро словив фишку, что «тужишься» легко справляется с болевым симптомом схватки, я начала пыхтеть, как не в себя. В паузах сразу закрывала глаза и, откинувшись на подушку, лежала тихо, собираясь с силами. Пока в какой-то момент не сообразив, что антракт слегка затянулся, я кинула сквозь прищур взгляд на пупок и… не увидела его. Мой живот превратился в впадину, оставив на поверхности лишь ребра, обтянутые кожей. И тут же услышала шлепок и детский басовитый плач. «Поздравляем, сынок!». Васильевна, довольная и счастливая, словно сама родила, стояла около меня и показывала мне темно-красное создание, завернутое в пеленку. Стыдно признаться, но в тот момент меня скорей одолевало любопытство, чем прилив материнской любви, ибо любоваться мне пришлось дитем, лоб которого напоминал кепку Кикабизде, на месте носика зияли просто две дырочки, а самой завораживающей частью маленького личика были губы - красивые, большие, настолько четкой формы, словно они нарисованы опытной рукой художника. «Во истину, губошлеп!».
- Счастливым будет! - бодро произнес врач: Родился в рубашке!
До конца не понимая, что это такое, я, тем не менее, испытала прилив радости, ибо нет ничего приятней, чем услышать щедрое пророчество для собственного дитя.
Кстати, позже врач объяснил мне, и что такое «рубашка», и главное, почему он решил, что я спортсменка. Оказывается, в паховой части есть какая-то мышца, натренированность которой наводит на мысль, что перед тобой либо балерина, либо спортсменка, и, скорей всего, лыжница. Мысль, что я кручу фуэте, он откинул сразу, лишь кинув взгляд на мои прямые и хорошо прокаченные плечи, четко понимая, что свою мышцу я явно наработала не у балетного станка. В-общем, век живи – век с собой знакомься!
***
Кормление деток – это то мгновение, которое раньше мамочки ждали с нетерпением. Ведь ребятишек держали в отдельном боксе, давая роженицам спокойно восстанавливать силы. Поэтому в установленное время, медсестры катили большую тележку, где плотненько были уложенные ровными рядками еще вчерашние эмбрионы, которые то писком, то громким криком оповещали весь коридор, что они готовы припасть к груди. Моего сына было слышно издалека – его бас перекрывал все звуки. А, дорвавшись до груди, как истинный мужик, тут же замолкал, крепко вцепившись в сосок. В первое же кормление, в отличии от остальных малышей, он «бился» за пропитание с упорством гладиатора, да так, что на верхней губе появилась мозоль. В результате я превратилась в кранчик со сломанным вентилем - молоко бежало и днем, и ночью. А мой сыночка наслаждался питательной жидкостью, просто подставив свой красивый ротик под неиссякаемую струю. Во истину, мужская хитрость заложена в пуповине!
***
Как бы не ругали советское время, но там всё было для людей и под людей. Это глупые психологи выдумали, что, родив, женщина должна с первых минут взять обязанности по уходу за малышом. Слава богу, в мое время таких специалистов было мало, а потому, разрешившись от бремени, мы получали возможность провести в неге и лени пару дней до выписки. Пока мы ели и спали, с перерывами на кормление малышей, наш организм всеми фибрами стремился нормализоваться, активно регулируя процессы, на кои мы сами повлиять не могли. В результате, на выписку мамочки выходили из роддомов счастливые, полные сил, готовые «к труду и обороне», как шутили в те времена. Другое дело, что из всех средств коммуникации на нашу долю в тот период выпадали лишь сплетни, короткие звонки по общему телефону из коридора и не менее короткие записки, вложенные в передачи. В палатах лежало по 10-15 человек, и, естественно, беседы напоминали заседания конгресса с широким спектром тем для обсуждения.
- Нет, вы на него поглядите, - моя соседка возмущенно хлопнула ладошкой по коленке, держа в другой руке записку от мужа: Нет, как вам это нравится?!?!
Чтобы не говорили, но нет интереснее темы, чем чужие передряги и семейные скандалы. А уж, если косячит чей-то муж, то тут женская солидарность включается на все сто.
- Что? Что случилось-то? - Понеслось со всех кроватей. От распирающего любопытства дремавшие открыли глаза, лежащие поудобнее уселись, а жующие еще сосредоточеннее заработали челюстями.
- Что, что… Я тут мучилась, рожала, меня резали-шили, а он… а он… а он решил сына Эврипидом назвать!!
- Вот же гад!! – Вновь понеслось со всех сторон, каждая успела мысленно встать и войти в ситуацию моей соседки, представив, что она водит в песочницу ребенка с таким именем. Содрогнулись даже мамы девочек.
- И что, и что теперь ты будешь делать?? – Терзалась палата нетерпением, в ожидании продолжения семейной трагедии.
- Хрен ему, а не Эврипид!
И всё же есть толика сермяжная правда в словах, что, родив, женщина чуть -чуть тормозит, ибо в тот момент единственная мысль, осенившая меня, что Хрен Анатольевич не такое уж и плохое имя, по сравнению с тезкой древнегреческого создателя трагедий. И как мне это только пришло в голову?!
***
Через три дня счастливый обладатель наследника, в лице моего мужа, с букетом в трясущихся от радости руках забирал нас с сыном из роддома. Медсестра с улыбкой Мона Лизы, основательно завернув нашего первенца в пеленки и одеяльце, передавая его папашке, мило улыбаясь, добавила: «Приходите еще! Мы всегда вам рады!».
«Да, ни за что!» - подумала я, так же лучезарно улыбаясь. И вышла в двери роддома, чтобы вновь в них войти ровно через десять лет.
****
- Как тебе швезло, девонька, лежать бушь королевой, - шепелявила старушка- санитарка, шлепая тапками по кафельному полу, смешно переваливаясь с ноги на ногу: Ну, вот мы и пришли!
Я удивленно уставилась на коридор, где вдоль стен стояли кровати.
- Здесь?
- Да, - ответила старушка, натягивая наволочку на подушку: Да, не перешивай, в палатах душно и тешно, а тут и прошторно и прохладно.
Хороший аргумент, если учесть, что на улице зима, а тут палаты «забиты» по двери, и батареи работают, как не в себя. Но, как-то коридор мало клеился в моей голове с понятием «комфорт». С другой стороны, в коридоре, если стало
