правит, правит тот, в ком живёт море. Само море не носит корону, но я свою должна буду сдержать.
–Это не так, Алана, – я говорю строго, словно она виновата в какой-то проделке, – народ признал его. Я признала его.
Я не люблю Алану. Я вообще никого не люблю – только море, но Алана всегда тянется ко мне, и потому я прихожу к этому аргументу, продавливая её непокорность. Даже я, Алана, склонилась! А ты?
Я поступаю так не из добродетели, вернее, во мне есть шип жалости к ней, но больше всё-таки расчёта – мне нужны любые союзники, никогда не знаешь заранее откуда придёт нужная помощь и откуда вылезет новый враг.
–Ну и дура, – бурчит Алана, и я цепенею.
Вот тебе и щукин день! Это кто же тебя научил? Ладно я – я в оружейной как у себя дома в детстве была, да и тренировки посещала – с мечом училась управляться, да и в битвах бывала, но ты-то куда?
Доплыли.
–Ладно, поговорим как подобает, – соглашаюсь я, – я тоже против. Я против него, слышишь? Но что я сейчас могу? У него пока сторонников больше, чем у меня. Надо ждать.
Алана слышит, но не реагирует. Море в ней кипит, противится перемирию. Море не знает мира, оно ведает войну.
А ещё смерть.
–Знаешь, Эва, я его, наверное, убью, – вдруг говорит Алана, поднимая глаза. В ней уже нет жемчужной легкомысленности и тонкого перезвона почти русалочьих песен. В ней только мрачность, которая так отвратительно не идёт её мягким, ещё совсем юным чертам.
Я молчу, пытаясь понять насколько мне выгодно это. Нет, само собой, Сигер даже пьяный отобьётся от Аланы влёгкую, но сама попытка…
Она мне выгодна или нет?
–Что ты такое говоришь? – пожалуй, всё-таки выгодна. Если Алана совершит на него покушение, то тогда либо Сигер станет применять более жёсткие меры к потенциальным заговорщикам, чем привлечёт на мою сторону больше симпатии, либо он и вовсе накажет её или убьёт, чем опять же себя загонит в ловушку и привлечёт на мою сторону больше симпатии, да ещё и повод даст: возмездие, месть за сестру.
–Убью, – упрямится Алана, и я пытаюсь понять почему её море не огибает камни, а точит их. – Он обещал прийти после пира. Я уже приготовила нож…
Она поднимает одну из юбок платья, и я вижу тонкий нож. Ну да, конечно, таким убьёшь! Это же нож для самих пирожных, которые, как известно, куда прочнее, чем плоть!
Тьфу! Надо было не мелочиться и отдать Алану на обучение мечному делу, пусть не было бы у неё успеха, но хотя бы что-то она бы умела! А то с ножом для пирожных против Сигера – это, конечно, угроза! Ну не свой же нож ей оставлять?
–Это предательство, мятеж и измена, – напоминаю я, мысленно желая ушедшему пеной морской отцу вечного скитания в Океане. Пусть не знает он покоя – раз допустил такое, пусть вечность его треплет вечный шторм!
–Пусть, – бурчит Алана.
Она не знает смерти, она не знает морской пены, она и крови не ведала. Море впервые даёт о себе знать в её душе, впервые оно не ласковое, а штормовое, грозное.
–Ну и дура, – я отвечаю ей в тон, – ничего не добьёшься, ничего у тебя не получится, зато сгинешь. И ничего никому не докажешь!
–Зато я хотя бы что-то делаю, а не жду спасения! – Алана огрызается. Щукин день, у нас дитя испортилось! Оно стало у нас хамить.
И я не жду спасения. Я творю его для себя чужими руками, но руки, знаете ли, надо ещё направить! И при этом делать вид, что это желание этих рук, а не моё, что это они меня тянут из плена, а я, в общем-то, и сгинуть в нём готова ради общего блага и по воле Царства.
–Ешь пирожные, они свежие, – я поднимаюсь, у меня больше нет интереса к Алане. Чем такой союзник – лучше без союзника вовсе. Пользы – пшик, а упрямства целая чаша!
–Эва, – она окликает меня у самой двери, – можно тебя попросить?
Ну не знаю – не люблю я идиотские, внезапные просьбы! Но да ладно, посмотрим, чем ты меня сможешь удивить!
–О чём, Алана? – самое главное, это правильно выбрать тон. Он не должен быть слишком мягким и жёстким, чужим тоже. Это должен быть тихий, уставший, но всё-таки строгий голос.
–Если я всё же умру, если придёт мой срок в морскую пену идти…– у Аланы дрожит голос, но она слишком долго несла в себе эту мысль, чтобы теперь отказаться от неё, хотя вслух она звучит совсем иначе, чем в её сознании, – ты попроси, пожалуйста, чтобы меня нарядили не в бежевое платье, а в голубое. Пене всё равно, а голубое такое красивое!
Нужно выдержать, нужно. Я царевна, я на опасной дороге, но я всё же не выдерживаю и оборачиваюсь, в глазах что-то покалывает, непривычное и непонятное…
Алана стоит у кровати, в её руках свёрток. Платье? Похоже на то. Неужели она настолько готова и уверена в своих мыслях? Неужели не может справиться с кипящим, негодующим морем? Надо её отговорить, надо ей помешать, надо встряхнуть её! Отхлестать по щекам. В конце концов! Что она может? Беззащитная рыбка среди акул!
Сигер сожрёт её и не подавится.
Надо отговорить, надо… и я молчу. Молчу вопреки всем «надо», зная что в её душе и в моей одинаковое море. Но я со своим научилась справляться, я договариваюсь со своим, пусть оно кровит, но оно получит свою жертву, а Алана?
Она не справляется с этим морем. Оно гонит её действовать и протестовать против всего, против Сигера, против смирения, против ожиданий…
Я должна отговорить её, остановить, не допустить, но я не говорю ей и слова. Я только выхожу в полном молчании.
Прости, Алана, ты мне не настолько нужна. Хоть мне и жаль тебя, хоть ты и дитя, но отец приближал к трону твою глупость и легкомыслие, я даже опасалась, что однажды он может передать трон тебе и это то, чего я никогда тебе не забуду и это то, что я никогда не перестану считать угрозой.
Есть вещи, которым не учат. Хитрость и осторожность, которые входят в душу вместе с морем. И поэтому я не отговорю тебя. Но я вытяну из этого всю пользу, какую только смогу, это мой долг перед Морским Царством.
***
Сигер был готов ко многому. Но он не был готов ко всему, и, возвращаясь в свои, уже царские покои, находящиеся под строгой охраной, не ожидал встретить за своим же столом – меня.
Он не сказал, да и никогда не скажет мне этого, но я вижу страх в его глазах и изумление и не могу не испытывать мстительного удовольствия, которое так нравится морю, что кровит и бесится в моей душе.
–Охрану на рудники, – усмехается Сигер. – Предатели…
–Не вини их, – я улыбаюсь, – они не знают что я тут.
Вот теперь лёгкая тень страха в глазах Сигера превращается в панический ужас. Он знает кто я, и что я могу сделать, и теперь, выходит, я преодолеваю влёгкую его охрану?
–Я прошла тенью, мороком, да и не через дверь, – объясняю я. Вода всегда найдёт ход, если захочет, и так уж вышло, что наобщавшись за свою жизнь с мелкими прислужниками, прачками и служанками, которые не должны попадаться на глаза царственным особам лишний раз, я знаю много о тайных ходах.
–А как? – пугается Сигер, испуг его мне нравится, но мне не нужно, чтобы он достиг высшей формы сейчас.
–Не бойся, я безоружна, – напоминаю я.
Хотя теперь ты, Сигер, будешь знать, что я могу убить тебя во сне. Бойся, бойся меня! страх обладает замечательным действием – он даёт воображению развиваться и творить, именно поэтому в испуге ты, братец, будешь думать о том, что я могущественнее, чем есть.
Это хорошо, это в любом раскладе хорошо. ЕС ли запаникуешь – станешь делать ошибки, если перепугаешься – запустишь террор, и опять же – покажешь себя. Если решишь меня убить…
Море будет кровить, братец!
–С чего ты решила, что я тебя боюсь? – он бравирует, но он знает меня, а я – его.
–Ты убил моего отца, занял мой трон, – напоминаю я. море требует оторвать ему голову, но я сохраняю спокойствие. Земные говорят, что море – это обман, оно кормит и губит с одинаковой силой и яростью.
Может, в кои-то веки, и сухопутные душонки правы?
–Я взял своё, – Сигер не отрекается от обвинений, но напоминает, – мы же уже всё решили.
–Но я пришла не мстить, – сейчас он не царь. Сейчас я ему нужна, а он, мерзавец, пока нужен мне – нельзя стать законной царицей, не объяснив, что этот царь – слабак, подлец и мерзавец. – Я пришла сказать тебе три важных вещи.
–Ну? – он принимает мою игру, улыбается, и даже слегка склоняет голову, показывая, как он мне благоволит.
–Вино на пирах у тебя отвратное, – я издеваюсь, но он не может меня в этом обвинить. Вино и вправду было отвратительным, так как из дальних уделов, настоящие запасы не успели добраться. С земли тоже. Сигер спешил, так что пусть слушает мой яд. – Уж на пир мог бы и не жадничать!
–я тебя напою другим, – обещает Сигер и напрасно расслабляется.
–Рука болит! – я улыбаюсь, но руку всё-таки демонстрирую. На руке синяк. Не так уж и больно, но обидно, знаете ли!
–Меньше будешь ехидствовать! – он бросает это легко, но я вижу его взгляд. В его взгляде сожаление. Он проявил несдержанность, и теперь я могу использовать это против него – но это ещё малая беда. Хуже, гораздо хуже то, что он поддался на провокацию – и этого Сигер может не признавать вслух, но он знает и знаю я.
Хорош Царь!
–Ну и третье, – я поднимаюсь, нарочито спокойная, безмятежная, – Алана хочет тебя убить. Даже приготовила нож для пирожных, чтоб пустить его в ход.
Сигер молчит. Я тоже молчу. Прости, Алана, но лучше уж я буду распоряжаться твоей судьбой, чем ты. Ты ещё безрассудна и не понимаешь, во что лезешь.
–Это шутка? – интересуется Сигер глухим, совершенно чужим голосом.
–Хочешь – посмеёмся? – предлагаю я, но я мрачна и он тоже.
Первый шаг всегда самый сложный. Я полагала, что мой путь к битве с Сигером начался тогда, когда он сразил нашего отца колдовством, но нет, он начинается только сейчас, когда я нарочно творю между нами пропасть, используя для этого Алану.
Впрочем, какая разница – кого?
(*) Больше историй о Морском Царстве в рассказах «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении», «Об одном колдовстве» и «Смута». Врата в Морское Царство открылись лишь недавно. Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке
