Гибель Рязани

где земля твоих карлуков? За лесом, за степью, за рекой, за пустыней. Им деваться не куда. Мы их сюда и привели, что бы они на стены лазали.
  - У меня людей мало.
  - Будут люди, брат, будут. Впрочем, можешь забрать мокшу себе. На последний приступ их пошлёшь.
  - Почему на последний?
  - Будут с добычей, потом с нами охотней пойдут.
  Орду подумал, постучал по голенищу гутула плетью, развернулся и направился к выходу.
  - Это не разумно, - сказал Субэдэй-багатур, когда за Орду закрылась дверь юрты, - хан мокши и твой старший брат друг друга не любят.
  - Я знаю, князь-отец. Они будут ссориться, а их обиды друг на друга буду разбирать я, как старший.
  - Тогда, это мудро.
  Бату улыбнулся.

  Оцязору (князь у мокши) Пурешу было приказано явиться в белую юрту Бату.
  - Ты и твои воины отныне будут подчиняться Орду.
  Оцязор поклонился:
  - На то твоя воля, правитель.
  - Пусть твои воины, - сказал покоритель вселенной Пурешу, - поставят забор вокруг города. Вам, ковырятелям земли, это сподручней, чем нам, степнякам. В помощь себе возьмёшь хошар (толпа, сброд (монг.) – так монголы называли пленных).
  - Как я понимаю, правитель, забор нужен для того, чтобы из города никто выбраться не мог? Значит, забор нужен крепкий, сплошной.
  - Ты глупость говоришь, Пуреш. Посмотри, как плотно обступили мои воины этот город. Кто из него может выбраться? Нет. Забор нужен, что бы мои воины могли из-за него стрелять, не подвергаясь риску быть застреленным. За ним поставим и осадные орудия, чья прислуга тоже должна быть в безопасности.
  - Но зачем, повелитель? Наши, мокшанские луки и луки русских, не такие дальнобойные как ваши, монгольские. Достаточно соблюдать расстояние …
  - Это ты мне говоришь? – рассвирепел Бату. – Ты взялся мне советовать?
  Оцязор Пуреш слегка поклонился:
  - Разреши идти выполнять приказание?
  - Иди.

***
    Рязанский князь Юрий Игоревич видел с высоты стен, как его город обносят забором и гадал: «Зачем это надо?» Вскоре всё прояснилось: татары из-за забора, спокойно, как на учениях стали расстреливать защитников города, не давая, никому высунутся из-за стен. Через день за забором поставили осадные орудия. Начался обстрел стен. Катапульты и пороки метали обрубки брёвен, камни и кирпичи из разломанных печей. Татары выбрали три места, как им казалось, наиболее уязвимых – со стороны реки, а также южную и восточную стену.
  Нечто прилетело от татар и разорвалось с треском, немного не долетев до стены и обдав горячим воздухом защитников Рязани. Второе нечто перелетело за стену и взорвалось, чуть не долетев до земли. Третье разорвалось над стеной, разметав кровлю заборола и убив двух воинов не понятно, чем. И почти сразу грохнуло четвёртое, расплескало жидкий огонь по кровле, который сначала растопил снег, а потом поджёг мокрые доски кровли. Рязанцы испуганно крестились:
  - Это колдунья мунгальская! Её душа.
  - Нет, - объясняли застрявшие в Рязани булгары, - это не колдовство. Есть такая страна далеко на востоке, Поднебесной прозывается, там сделали это. Это порох, похож на мелкий песок. Поднесёшь огонь к нему – вспыхнет. А горит – это чёрное земляное масло (нефть). Оно и в воде горит, и не чем его не потушишь. Привязывают их вместе, кладут на катапульту и стреляют. Порох взорвётся – подожжет земляное масло, а оно уж всё остальное.
  Монголы сожгли всё кровлю на стене, и, теперь, беспрепятственно могли обстреливать защитников Рязани из-за забора и постоянно жгли стену там, где намеривались сделать проломы.
  Юрий Игоревич понял, что приступа не будет, пока осадные орудия в каком-нибудь месте не проломят беспрерывно горящую стену. Осталось только ждать и молить Господа о помощи. И послать за помощью к своему врагу, Владимирскому князю Юрию Всеволодовичу.
  Под вечер третьего дня осады, открылись Оковские ворота и выехало два отряда. Один, в три десятка всадников, без кольчуг, в полушубках, с одними мечами на поясе на полном скаку перемахнули через забор и по льду реки ушли на другой берег в Мещёрские чащобы в чаянье добраться до Владимира. Второй отряд, в полусотню прекрасно вооружённых воинов, опрокинул забор, и стал биться с татарами, отвлекая врагов от первого отряда. Схватка была короткой: порубив татар и осадные орудия, отряд отошёл в город.
  В ночь с 20 на 21 декабря жителям Рязани не дала уснуть вдруг наступившая тишина: осадные орудия не долбили стены города, замолкли монгольские барабаны.  Юрий Игоревич разделил защитников города на три части и поставил их у трёх проломах в стене.
  Утром 21 декабря начался последний штурм Рязани.
  В предрассветной тишине раздались несколько мощных хлопков, на Рязань посыпались огненные капли, дома осаждённых загорелись, горожане побежали тушить их.
  Монголы полезли в проломы с трёх сторон. Рязанские войны стояли железной стеной. Волны монгольского войска отскакивали от этой стены и опять упорно лезли вперёд.
  Зимнее солнце в морозной дымке стояло над Рязанью. Пар валил от разгорячённых тел, стоял туманом над войском.
  Мокша, под предводительством Атямаса, сыны оцязора, сам Пуреш остался при Бату, и три тысячи карлуков, с севера, с Соколиной горки, у Водяных ворот, тихо поднялись на стены Рязани. Когда их заметили, было уже поздно: враги проникли в город. Схватка была скоротечна, немногочисленные защитники стен пали.
  Монголы полезли на не защищённые стены среднего города, Атямас же повёл мокшу к пролому у Исадских ворот и ударил в тыл защитникам Рязани, смял их. Из-за пролома повалили монголы. Русские дрались отчаянно, но уже было ясно, что город пал.
  Короток зимний день – угасает рано. Монголы подожгли несколько башен в разных концах города, что бы при их свете можно было грабить.
  Княжич Фёдор Юрьевич вывел жену и сына вместе с прислугой из терема с малой дружиной на стены. От всех ворот они были отрезаны, а в тереме, уж точно гибель. У княжича была только одна мысль: «Как спасти любимую жену и сына?» Было решено: связать несколько верёвочных стремянок, выкинуть их со стены, со стороны речки Серебрянки и спустится по ним вместе с женщинами и детьми. Монголы напирали. Одни из них пешими нападали на княжеских дружинников, другие с коней из луков расстреливали рязанцев. Дружина таяла, дико кричали женщины и падали под стрелами. Только княжна молча прижимала к себе ребёнка. Вскоре на стене остался один Фёдор да у него за спиной жена с сыном. Отчаянье охватила княжича:
  - Прося! – кричал он, - спасайся, Прося, сына спасай!
  Евпраксия ещё крепче прижимала к себе сына и только мотала головой и, как завороженная, смотрела на сверкающий мужнин меч.
  Роковая стрела прилетела снизу, порвала подшлемный ремень и впилась в мозг княжича. Он упал на полати стены, не осознав, что убит.
  Евпраксия широко открытыми глазами смотрела на поверженного мужа, понимая, что всё - жизни, которая была, больше не будет.
  А что будет?
  По лестнице на полати поднимался карлук с обнажённой саблей и улыбался гадко.
  Княжна, молча, подошла к краю полатей и шагнула вниз.
  Степняк подошёл к тому месту, где только что была женщина с дитём, и взглянул вниз.
  Она лежала внизу, на левом боку чуть согнув ноги, а на вытянутой руке у неё лежал ребёнок.
  - Добей, – приказал со стены карлук, он был десятником.
  Воин внизу топором пробил голову сначала женщине, а потом мальчику, тела их дёрнулись и затихли.
  Карлуг стал спускаться к своим, и тут его взгляд упал на добротные сапоги убитого княжича. Посмотрел на свои сапоги. Нет, нельзя начинать грабёж без приказа, под страхом смертной казни. Но, с другой стороны – это всего лишь сапоги, а не золотые безделушки. К тому же, свои не предадут. А где он ещё отыщет такие отличные сапоги? Да ещё по его ноге? И карлук решительно стащил сапоги с княжича и засунул их сзади за пояс.

  Гарась понял, что на стене стоять - проку нет. Татары прорвались в город. Метать запасённые горы льда не в кого. Татары, что, дураки? Они через проломы в город вошли, а теперь и все ворота открыли. Осталось одно - спасаться. Сын Прошка куда-то делся и Гарась направился к дому, надеясь застать его там. Но сына там не было. Только сноха забилась с внуком в тёмный угол за печь.
  - Ты здесь что, татар ждёшь, Акулина? Дождешься. Вылезай оттуда, уходить надо.
  - А Прошенька?
  - Найдётся твой Прошенька. Чай не мальчик, сообразит, что нать делать.
  Внук смотрел на деда из темноты большими испуганными глазами.
  - Теплее одевайся, – приказал Гарась. – Рукавички не забудь. И Егорку потеплее одень.
  - Во что же я его одену? – запричитала сноха – Где это видано: дитё на мороз!
  - Цыц, дура! Сейчас татары тебя на мороз голой выкинут. И Егорку убьют до смерти.
  - Господи Иисусе! Что вы такое говорите, тятетька?
  - Иди, посмотри, что на улице творится. Одевайся!
  Сам Гарась запихнул внука за пазуху, туда же положил трут и огниво и стал искать топор. Топор как назло на глаза не попадался.
  - Где же он? Ааа…
  Схватил сапожный нож – какое ни наесть, а оружие.
  На пороге остановился, схватил серебро и золото, какое было в доме, завернул всё в первую попавшую тряпицу, сунул тоже за пазуху, схватил за руку сноху и выскочил на улицу.
  - А дом-то запереть?
  - Дура, всё равно всё разграбят.
  На улице ночь, звёзд не видно из-за зарева пожара. Шум, гам, рык, крики, женский визг. Гарась шёл задворками, стараясь не попадать на глаза ни своим, ни чужим, направляясь к пролому в западной стене, к Оке. Откуда татарин возник – сразу и не понял. Он махнул топором. Гарась увернулся, левой рукой придерживал внука за пазухой, правой, извернувшись (откуда и ловкость-то взялась?) воткнул сапожный нож в горло врага. Татарин захрипел и упал лицом в снег. За поясом у него торчали сапоги. «Мои», - узнал свою работу Гарась.
  Через трупы убитых рязанцев и татар пробрались к пролому в стене. Гарась стяну с убитых татар треухи, напялил их на себя и сноху, чтобы их издалека враги приняли бы за своих. Прихватил ещё топор и меч в красивых дорогих ножнах. Спустились сначала на ту сторону стены, потом на лёд Оки и, обходя монгольские караулы, направились на противоположенный мещёрский берег. В прибрежных кустах сели в снег отдохнуть.
  - Эх, Акулина, хлеб-то мы не взяли. Да ладно, поголодуем. Слава Богу живы пока, глядишь и дальше не помрём.
  - А Прошенька?
  - А что, Прошенька? Прохор знает, куда мы можем направиться. Жив буде – найдёт.
  - А мы куда, тятенька?
  - В деревню к сестре моей. Как родители мои покойные говорили: «Позор, мол, это за мещеряка девку отдавать». Не послушалась Катька, вышла всё же замуж в дальнюю деревню. И как теперь это пригодилось? Туда ни один татарин не доберётся. Ну, пойдём, дочка, там подальше костерок разведём, переночуем.

***
    К утру Рязань была захвачена, сопротивление рязанцев полностью прекратилось, монголы ждали команды на захват олджи (военная добыча).
  На рассвете команда была дана.
  Монголы захватывали дома горожан. Кто первый захватил, того и дом со всем имуществом и жильцами, которые, в свою очередь, в глазах монгол, тоже были имуществом, другими словами – добычей. А к добыче не подпускали никого, будь он хоть кто, хоть сам Бату, хоть Великий Хан из Каракорума, но, правда, десятую долю ему отдадут, это святое, так велит Яса.
  Мокша грабила