ТИХОНЮШКА

       Жену свою Серега Лобов всерьез не воспринимал. Не то чтобы не любил – просто со временем попривык и держал при себе, как держат тихую и ненавязчивую старую кошку. Нет, конечно, старой Нинка еще не была. Тридцать семь – возраст не запредельный. Самому-то Сереге сорок шестой пошел: уже давали себя знать накопленные по жизни болячки. То в одном месте заколет, то в другом заноет, а то и вовсе скрутит так, что разум от страха в панику кидается: а ну как это последнее мгновение на свете-то белом? Депрессия, короче, на дни и недели вгоняет в ступор и уже никто не мил и ничто не мило в окружающей действительности.

       В общем и целом жизнь тащилась подобно замороченной тяжкой неволей побирушке, не шатко и не валко, лишь бы день прошел. Нинка бесшумно, словно моль, суетилась по хозяйству: готовила, стирала, прибиралась. Дом у нее был в идеальном порядке. Иногда Серегу прямо-таки подмывало устроить бунт. Потоптаться, к примеру, грязными сапожищами по коврам, паласам, опрокинуть кастрюлю с борщом, кстати говоря, потрясающе вкусным, Нинке же на голову, или, допустим, грохнуть об пол навороченный плазменный телевизор. Наверное, здорово бы все это выглядело, однако каверзные мечты Сереги ни разу не воплотились в действительность, оставаясь подсознательной декларацией о намерениях. Нинку не пронять, и Серега знал это. Ну, поплачет беззвучно где-нибудь в уголке, размажет сопли по своей иконописной мордахе, а потом снова наведет идеальный порядок. Хоть застрелись семьдесят семь раз, а к ужину на столе будут рослистые, провались они пропадом, нежные и обалденно вкусные пельмени. Такие, мама родная, Нинкины пельмени, что, как говаривал дед, царствие ему небесное, последний ешь, а на первом уже сидишь.

       И все-таки прошлым летом Серега взбунтовался. Попихал в чемодан кое-какое бельишко, суперскую бритву «Браун» на батарейках, магнитные дорожные шахматы, выгнал из гаража свой БМВ пятой серии, фирму оставил на компаньона и укатил к дядьке, материному брату, в Ставрополье аж на целых три месяца!

       «Погудели» они с дядькой от души, рыбалкой всласть натешились, покатались на крутой Серегиной тачке по северному Кавказу, адреналинчик погоняли по полной программе на бурлящей, образно говоря, территории, и вдруг Серега поймал себя на мысли, что не хватает ему Нинкиных пельмешек, борща ее обалденного, а, особливо, до дрожи в коленках и томления души, не хватает ему, дурню, самой Нинки. Ласковой, ненавязчивой, тихой и, блин малиновый, горячо любимой Нинки.

       И заколбасило мужика так, что гнал он «бэху» домой на предельной скорости, казнясь и проклиная свою дурь на чем свет стоит.
А дома Серегу Лобова вообще ждал полный и бесповоротный отпад на всю дальнейшую жизнь! Его Нинка оказалась на шестом месяце беременности. Двадцать лет прожили в полной уверенности, что обделила судьба их подобным счастьем. Не чаяли уже мечтать, да и гадать давно перестали о детенке. И вот на тебе!

      Родила Нинка под Новый год. Двойню!  Двух мужичков, двух пацаняток. Серегу чуть кондрашка не хватила от избытка чувств. И это был последний его стресс, понеже нынче он уже не помнит о своих болячках. Как рукой сняло! И к бабке не ходить… А когда Нинку с наследниками в сопровождении целой кавалькады шикарных иномарок привезли из роддома, Серега Лобов бухнулся перед ней на колени и принялся целовать руки своей царице, пока друзья и родственники не оттащили и не привели в адекватное состояние «маленковским» стаканом коньяка. Вот так. Отныне и навсегда Нинка у Сереги «Царица». И никак иначе.