Алхимия и амбивалентность любви. Глава 1

приёмной комиссии, кто облечён тяжёлой ответственностью нести груз супружеской верности, когда мир так представителен и изощрён в своём разнообразии предложений для одинокого, но разгорячённого сердца.
Ну и когда все увидели то, что все давно уже увидели и даже заметили, но вслух этого не признавали из чувства ответственности перед своими теми соплеменниками, кто не обладает ещё в себе крепкой основательности и верности своим убеждениям, то трудно объяснить, что нашло на выразителя общего мнения Анатоля Зазнавского, заёрзавшегося на своём стуле так, как будто у него в заднице не обязательно фигурально, засело шило.
И хотя Анатоль Зазнавский заслуженно стал притчей во языках за его спиной и в разговорах в кулуарах в сторону такой его характерной данности – нет в нашем театре человека более категорически мыслящего и одновременно бессмысленно тратящего наше время, кому до вот такой зудящей в заднице степени не сидится на одном месте, его видите ли ничего не устраивает и не удовлетворяет и он хочет изменить весь мир в классическом его понимании и позиционировании (а ещё говорит и утверждает, что основа его мировоззрения это классицизм в самой его натуральной форме), что нет в нашем хоть одного человека, кого бы он оставил в покое и не достал своими отповедями – тем не менее это форменное безобразие так быть предвзятым к всего лишь желанию человеку почесать в себе то, что у него чешется. А чесаться может в любом месте, в том числе и в таком, о котором в культурном обществе не упоминается и будет грамотно в таком случае себя везти, не замечая этот вопрос всего лишь природного принуждения.
А между тем, люди здесь находящиеся, хоть и представляют собой самые сливки культурного и интеллектуальной слоя общества, тем не менее, это не только не отменяет их более чем большую пристрастность к ближнему своему, в особенности если он твой товарищ и коллега по представительству себя в культуре, а скорей всё это делает их более беспощадными к любого рода отхода отклонениям в сторону бескультурного поведения своего коллеги. Который может конечно ошибиться, оступившись, но только на первоначальном этапе своего становления, а так как все здесь собравшиеся люди все уже заслуженные деятели наук и культуры, то они не могу ждать поблажки от своих коллег, являясь нравственным ориентиром для общества.
Так что Анатоль Зазнавский был в момент заподозрен в слишком широких взглядах на действительность в лице этой молоденькой стенографистки. Чьё здесь нахождение в таком неприкрытом виде компрометировало руководство театра в лице Анатоля Зазнавского. От которого все ждут прорывных постановок, а как всеми сейчас прямо выясняется, то Анатоль всего лишь конъюнктурщик, способный только на фарс, ну или на самую мелкую и пошлую стереотипную интрижку. 
– Да уж, не ожидали мы от тебя, Анатоль, такого падения нравов. – Суровым взглядом заметил директор не просто театра, а всей его хозяйственной деятельности, в сферу которой входят и личностные отношения между записанными в его штат людьми (и не важно какой профессии), Станислав Немыслящий на недопустимость такого поведения Анатоля, использующего своё служебное положение в продвижении своих личных целей.
А Анатоль, прошу не забывать, что Альфонсович, в предел обескуражен всеми этими намёками, не имеющими под собой никаких документально зафиксированных обоснований и фактов. И если молодая девушка по своей глупости и недалёкости, а также по подсказке её природы, пользуется отведённым природой временем своего цветения, раскрываясь перед всеми, как цветы в сторону солнца, ничего в себе не прикрывая и выставляя напоказ всё самое принципиальное и притягивающее в её сторону ваши инстинкты и рефлексы, то спрашивается, причём здесь он, если она надела на себя такую юбку, чья единственная задача о себе заявить.
– У нас свобода выражения своих мыслей. Не так ли? – возмущённо смотрит в ответ Анатоль.
– Но не нравов. – Колко заметила Анатолю на его передёргивания фактов заведующая костюмерной, Зинаида Леопольдовна, чисто из профессиональных соображений, и не дай бог о ней вы подумаете, как о не профессионале.
– Из чего, собственно, весь этот сыр-бор? – а вот здесь Анатоль перешёл все допустимые в культурном и воспитанном обществе границы невоспитанности, обнаружив в себе неизжитые очаги просторечья и простоватости. И если насчёт его закидонов в сторону бульварной прессы и альковных интриг, что положительно влияет на интригу вокруг его новой постановки, никто не имеет ничего против, то никто не потерпит допуска до себя вот такого, в сторону человеческой среды отклонения в форму бытийного просторечья.
Ну и Анатоль, и сам первым понял и догадался, как он попался в своей не простой приземлённости, а он поди что ещё и выходец не из самых что есть верхов, а он вполне и категорично может считаться своим среди зрительской массы людей, того самого плебса. Кто не имеет по факту своего имущественного, физического и главное, интеллектуального предназначения допуска в сферы высокого, в кои имеет право заходить только тот, кто хотя бы может отличить Мельпомену от Талии, при этом оставив при себе смешки по поводу последней, которую он в себе давно как не найдёт, и значит ему ближе первая названная по такому странному имени (и как она с ним живёт, вот что удивляет) барышня.
И месье Анатоль, как в его сторону вдруг стали вот так удивительно думать его коллеги по театральному цеху, явно забеспокоившись о себе и своём будущем под сводами этого храма культуры, ещё проникновенней и так энергично заёрзал на месте, что стул под ним прямо-таки истощился и бл* подогнулся на одной ножке, и к общему (но это голословное заявление и ещё недоказанное, а при общем отрицании, то вообще переходящее в область недоказуемого поклёпа), невольно вырвавшемуся атавизму неизжитого ещё культурного кода прошлого и при других обстоятельствах происходящего, то никогда до себя не допускаемого: «Ёп-ты!», ломается и с не менее громких звуком роняет прямо лбом об пол главного драматурга и художественного руководителя театра неоклассики, Анатоля Зазнавского.
И теперь всё творческое будущее тетра поставлено на паузу и на растяжку, и зависит от того, как переживёт это падение в общих и собственных глазах Анатоль Зазнавский, кто обязательно из всего этого сделает для всех, а уж только затем для себя трагедию. В общем, невесёлый театральный сезон всех ожидает, и можно даже не надеяться, что в репертуар этого театрального сезона как-то пролезет комедия. Максимум трагикомедия Вильяма Шекспира «Отелло».
На что Адам смотрит с какой-то удивительной отстранённостью и созерцательностью, и видимо не отдавая себе отчёт, переадресует в сторону Анатоля его же, ранее им сказанные в сторону Адама слова.  – Не упав, не научишься вставать на ноги.
А вот что вслед за этим происходит, то это настолько неожиданно и в чём-то невероятно для Адама, что он не сразу понял, что всё это значит и где он, собственно, сейчас находится, если он буквально сейчас всеми своими нервами и чувствами ощущал себя на театральной сцене, перед лицом приёмной комиссии, а сейчас всё в одно мгновение так кардинально изменилось, что он сразу сообразить не может, куда это его сейчас в одно, тоже самое мгновение занесло. И как обычно бывает в таких случаях с невероятной и фантастической подоплёкой при первом с ним знакомстве и впечатлении, само собой без своего рассудительного анализа, то Адаму не дают нисколько времени, если не во всём разобраться, то хотя бы в том, в каком геолокационном месте ему так неосмотрительно, до предельного прищуривания бьёт солнечный свет в глаза, а рот ему затыкает не один только порывистый ветер, а есть тут ещё для этого и другие нервные причины – на него в один громкий и раздражённый момент наседают с ярко выраженной и при этом нисколько ему не объяснённой претензией.
– Что-что вы сейчас мне сказали?! – в контрасте с внутренним состоянием звучит предельно направленно в сторону Адама этот вопрос. И как понимает Адам, или по крайне мере он должен понять, то ответ на него ожидается в предельно сжатые сроки. А вот пробовать от ответа на него увильнуть под любого рода и вида предлогом, сославшись на ту же глухоту, лучше даже не пытаться это сделать. У вас из этого, мил человек, ничего не получится сделать. А Адам и не собирался так себя трусливо вести. Единственное, что ему хотелось знать, так это то, на чём основаны столь громкие к нему претензии. И Адам с этой решительностью в себе отжимает свои глаза от этого вынужденного их прикрытия в прищур, и хотя ему всё также сложно смотреть вперед от себя – солнце продолжает светить ему в глаза – он всё же будет прямо в глаза смотреть той, кто посчитал необходимым и за своё право выразить эту вопросительную претензию в его сторону.
Но стоило только Адаму увидеть ту, кто так выразительно его призвал к ответу, так в нём вся эта решительность и уверенность в своём, как минимум, праве на объяснение своей позиции, куда-то в момент улетучивается, и Адам, как это на него похоже, начинает в себе заблуждаться, робеть и косноизыча, заикаться. В общем, ему нечего сказать в своё оправдание того, что он стал камнем преткновения, если выражаться философским языком, основанием для подачи искового заявление, если выражаться юридически выверенным языком, ну и пока все эти версии остаются про запас, то сейчас за основную версию объяснения происходящего принимается такая – он причина причин всего зла. А если быть конкретней, то вы не только предельно самонадеянны, раз не считаете нужным смотреть туда, куда вступаете, а вы как есть беспринципный наглец, и хамло заодно.
Правда, есть одна мысль у этой упавшей на такую удивительную раскоряку гражданки предельно молодого возраста – так что у неё не может быть к вам мстительной предвзятости в сторону вашей холодности к гражданкам увядшего возраста и не красивой интеллектуальности, здесь всё объективно – заодно впавшей в осадок от таких слов насмехательств этого грубого прохожего (Адама), так бездушно и в чём-то подло отреагировавшего на её падение – это её падение стало не результатом случайности, скользко нынче местами, особенно когда ты спешишь, и неужто можно подумать, что оплошности с её стороны, а она поскользнулась вначале, а затем упала так фасмагорично  по причине злонамеренности этого грубого человека. И в этом её никто не переубедит. Тем более этот грубый человек сам себя выдал, вот такую несусветную дерзость под видом нравоучения в её сторону заявив. А это как не о его преднамеренности говорит.
В общем всё это резюмируя в её предельно ясном и пронзительном по самое в себе не хочу взгляде на Адама, то ему сейчас не позавидуешь и как он будет выкручиваться из так невероятно сложившейся ситуации, со своими стечениями удивительных обстоятельств – а нечего отвлекаться на свои мысли во время дорожного движения, где отвлечение на музыку в наушниках имеет куда как менее сложный в итоге результат – то он в первую очередь не знает, притворившись немым от рождения дурнем. Что просто невыносимо видеть этой гражданке(нечего тут из меня делать дуру!),