8. Из пропасти в бомжи

экскурсовод в замке привидений.
- Может, кто и прикрыл за ними, так не помнит. У наших же вместо голов мятые карточки, ты что не знаешь?! Будто кто подтёрся ими. Какие там мозги, господь с тобой?!

Синхронный перевод, строчкой контактора бегущий внизу кадра, запнулся. Прошло несколько нейтральных формул. После лёгкой дозагрузки про «мятые карточки» и «мозги» действие вновь слепилось и пошло дальше.

- Ты погляди сначала на собственную карточку, сурок в противогазе!
- Тс-с-с! - Прошипел сыщик, прислушиваясь к стенке.
- Что-о?!
- Кто-то скребётся изнутри. И мелькает что-то, как только зажигаю спичку. Видишь, какие странные тени?!

- Ты хочешь сказать, - не поверил, но всё равно похолодел Фредди, - что он их там замуровал? Нет, тогда он не Сусанин. Наши Сусанины так не поступают! Они гуманнее. Они просто так убивают. Без изысков и выдумок всяких.
- Ничего не хочу сказать. Пока. Наверное, показалось. Но я почти начинаю тебе верить.
- Дай мне подумать. Помолчи!.. Кажется, это тараканы прыщут.
- Большенькие что-то те тараканы. Каждый наверно с крокодила будет.


За стенкой что-то и вправду вновь резко и мощно прошуршало, проскреблось, а затем стихло. Раздался какой-то тихий-тихий посвист, как от пёстрой ленты, потом лёгкий вибрирующий гул на высокой ноте, словно бы какое-то бормотание или сюрчание. Но что конкретно, пока всё-таки было не различить. А ещё хотелось! Страх понемногу перестал улетучиваться. Поэтому Фредди какое-то время продолжил слушать, прислонив ухо к обвалившейся части стены. Черты его лица, и без того осунувшегося, ещё более обострились. В глазах вновь замерцал полночный ужас.

Камера бесстрастно фиксировала отчаянные насекомьи страсти. Оператор едва сдерживал зевоту, не зная, какой план теперь брать.

- Ты понял, да? Будто в морской раковине шумит. Свиристит-сюрчит. Накатывает и затихает. Навроде прибоя. Словно бы тихий, но такой и вправду сильный, что должна бы и стена вибрировать, а она глуха и неподвижна. И холодная, как... уже даже и не скажу что.
- Зад у тебя холодный, горячей только батарея бывает. И то, когда кузьку на ней жаришь. Стена и чтоб не была холодной! Подольше тут наболтаешься с тобой - и не то почудится. Может быть там, в соседнем подвале, компрессор работает, ты не подумал?! Канализацию пробивает для новых ВИПов.
.- Вот, гад, интересно - попаду я в него отсюда кирпичом?! Нет, ты понял?! Точно! Никакой он не Сусанин! Ему ещё усики - вылитый Гитлер получился бы. В Волчьем Логове.
- Много ты думаешь о нашей помойной яме! Ладно!!! Всё! Заметено! Не было этого! Не бы-ло!.. Пошли жрать, вон зверьки прибывают, благодетели, дойные карасики наши. И дня не прошло, как они - вот, опять здесь, косая сажень в задах. Смотри-ка, аж лоснятся, золотые вы мои, да краснопёрые! А всё же не менты! Загадать бы кому желание – ни в жисть не разгадают!

Опять зашкалило контактор. Картинка на мгновение подёрнулась расфокусом смены плана. Карла, по-прежнему находящийся в парящем командирском кресле, явно работал на камеру, профессионально, грамотно, пристально смотрел, как и положено, прямо в правую верхнюю четверть объектива, для придания особой живости и многофункциональности своего кадрового облика. Агентурные возможности у него и вправду теперь проявлялись весьма разнообразные. Порой откровенно недюжинные.  Иногда он прикрывал глубокие глазищи свои и в этот самый момент  словно бы уходил в самого себя и тогда как будто вновь где-то пальба открывалась. Словно по дельтапланам с добычей с Земли били зенитки. И сам он при этом, как сразу подметили сыщик с доцентом, наиболее смышлёные члены его экипажа, до того мелко-мелко трусился, то есть, трясся, словно бы это приклад автомата всё ещё и вправду колотился ему об плечо. Наверно он и в самом деле где-то там, из параллельного мира, как раз и стрелял. Только по другим своим жертвам. А может и сюда вновь прицеливался, в суверенность здешнюю метил, интервент проклятущий.


Тем временем открылись и закрылись двери, запахло дармовой пищей и от этого у народа принялись сладко барражировать головы, уже привычно шарахаясь и увёртываясь от потусторонних разрывов. То есть, начинали как бы сами в себе кружиться, по-хищному дельтапланить над обнаруженным объектом пищевого вожделения, щёлкать оставшимися зубами. Один из младших по званию благодетелей-деградантов, освободившись от судков, наверно впервые в жизни изобразил гуманистические наклонности. Он пощекотал глазастенького малыша в районе наибольшей сейсмической активности, наклонясь и устрашающе шевеля чёрными усиками со следами недавно вытертых соплей действующего аватара. Фредди задержал дыхание. Давай, пацан, не тяни! Не томи!

- У-тю-тю. Ка-акой малчик. Ву-умный. Лэнин будэт!..
- Обязательно будет! - Дружно грянул весь полуподвал и опять затаил дыхание. Мол, давай дальше по списку! Кем ещё?

Наконец карла не подкачал - убедительно, хотя и видать, что демонстративно, несколько с натугой, но всё-таки описался. Сейсмограф скакнул вверх. Ленинизация прошла успешно. Впечатлило почти всех. Бомжомамка леди Кры совершенно зарделась от удовольствия, какой большенький, однако, стал. Даже перестала бросаться злобными косяками во все стороны.

(Цветность покатила наивысшего качества. Притом отовсюду. Понятно, что настолько непринуждённо мог привалить только промежуточный катарсис.)

- Какой там Лэнин?! Так даже Лэнин не может!
- Всё равно может! Но не так!.. Более человечно, по-доброму, что ли. Так что бери повыше, хозяин.
- Нэужели? – Благодетель показал глазами на потолок, на канализационную, в замазанных потёках трубу. - Ай! Неужто?!
- Уй-й!.. Да ты маладэс, мамка, кого родила! Обделался, а смотрите, как головку-то гордо держит. Точно - он! То-то, смотрю, кого же он мне всё время напоминает! С таким точно не пропадём. Президентом станет.

Благодетель, он же новый деградант, гулко захохотал. Однако ущипнуть бомжомамку почему-то постеснялся, наверно потому что уж очень густо и пряно от неё понесло. Не исключено, что даже каким-то неведомым приливом задушевной страсти, правда, неизвестно к кому и зачем. В действительности благодетеля остановил задушевный взгляд командира эскадрильи, который, впрочем, на самом деле западал в прострацию, дотягивая очередной косячок. Поэтому смотрел сурово вокруг себя скорее по привычке. Тем не менее, всем пришлось вернуться к прозе жизни.

- Завтра радива праведом. Хок?
- Та-ак, теперь завтра…
- Завтра-завтра. К вам из мэрии прыдут. Камиссия. Жаловаца не будетэ?!
- Ты нас ещё не закормил и мы те ничего не должны. Дёргай отсюда. Вонючка. Сопли вытри. - Неадекватно разошлась, хронически обиженная на весь белый свет, бомжомамка, леди Кры которая.
- Ой, как же я дико писюнею, Клава!..
- Ах, Клава, ты милая Клава!..
- Кто ванучка?! Эта я-то ванучка?! Кто пысунеет?! Кто Клава?! Где Клава?!

Деградант не просто изумился. Он сходу обалдел от шквала метких определений со всех сторон, одно неотразимее другого. Даже замотал ошалело головой, стряхивая с ушей неслыханные подробности о себе. Ни фига себе благодарность! Он их кормит, а они эту кормящую руку беззубыми ртами шамкать принимаются. Вот и делай людям добро после этого! Но его примирительно дёргал за рукав сыщик Осклизкин, напоминал о лучших традициях гор, мол, кацо, успокойся, с ледью связываться, себя не уважать.

- Джигиты, всё хоккей! Леди в расчёт не брать! Вы доблестно выполняете взятые на себя повышенные капиталистические обязательства. Так и запишем в протоколе комиссии, не переживайте.
- Командир, водяры бы не мешало для полноты ощущений, а?!

Кусать кормящую волосатую лапу, так кусать. Больше даст. Это жутко прохаванный Норкин смело крутнулся на агрессивном и настырном подхвате, улучая момент для изложения наиболее сердечной просьбы вдупель измаявшегося нетрудового коллектива. И то верно! Вторые сутки без дури в голове, так и ноги протянуть можно, чего доброго. На что деградант, слегка  опешив, пораздумав и что-то сообразив, всё-таки ответил:

- Ладно… Д-дарагой, спирт будэшь? Толко чут-чут синий.
- Лишь бы не голубой, - великодушно согласился Норкин. - Мы, сударь, видите ли, традиционной ориентации. Только другой нам тут не хватало! А денатуру можно любую!
- Вот потому тебе на один раз и осталось пописать. - Не удержался и съязвил доцент.
- И плитку чая. Нет, две! – Мухортов также подсуетился, а как же, да так рьяно, что даже более прохаванный второй деградант не выдержал и рассмеялся:
- Будэт-будэт. Сегодня даже будэт. Давно припасли для вас, только стеснялись предложить, ха! - И обращаясь к сыщику. - Но ты, командыр, сматры, нас сюда не плети, если что. А то я вам тогда по-пысунею!.. Без пысунов все останетесь! Ванучки!
- Я сказал! - И сыщик отвернулся в благородном негодовании.

Главный деградант оглянул своих питомцев хозяйским, считающим взглядом:
- Ещё два штук гдэ?
- Погулять вышли. Подышать чистым воздухом свободы. - Уверенно, с нескрываемой ностальгией, умно ответил дурак Норкин, а умный Фредди на всякий случай глупо уточнил:
- Может быть.
Тогда главный деградант с лёгким подозрением ещё раз обвёл глазами полуподвал, но потом всё-таки успокоился:
- Ладна. Кушай-тэ-э. Их порции оставляй, - провэру. В обед принесём есчо.

Тут в разговор сходу въехал папа-бомж. Вернее, вновь слетел на грешную землю. Решил поучаствовать в делах земных. Приземляясь, элегантно заскрежетал то ли оборванным шасси, то ли подкрылками по бетонке, останавливаясь. К этому моменту комэск полностью докурил свой косяк, который изящно именовал «скунсиком». Поэтому, хотя и обиженно за свою невостребованность и что не его в очередной раз назвали командиром, и в то же время с оттенком ничем несмываемой, да и практически несдуваемой гордости - вполне отчётливо произнёс свою убойную коронку:

- Но это я - командир-р-р! Искадрильи! Я!!!
- Да-да! И ты тоже командыр! Отец Ленина. Бомжопапик. - Ухмыльнулся Фредди, деловито усаживаясь за трапезу, которая в преддверии мэрской комиссии и вправду олицетворяла последнюю мечту камышового рая.
- Маладэс! - По плечу комэска только потому не похлопали, что оно было пыльным и от него слишком несло невыветривающимся злым духом бесприютной свободы. Прямо таки очень сердитым.


Замечательный завтрак отчего бы и не уплести замечательно. А после не усесться докурить заначенные окурки. Комэск - человек долгожданного, хотя и далеко вчерашнего будущего, в котором каждому когда-нибудь могло приключиться что-нибудь по потребности, но только когда она совсем-совсем ещё маленькая. В принципе, ему ничего не надо было, кроме одного - протянуть ещё чутка. Идеал любого морального кодекса, тем более аморального. Вот именно такой кристальной души человек почти не ел, а всё-всё отдавал людям. При этом очень праведно при этом смотрел им в глаза - не могу, не лезет.

От природного, а также наведённого кайфа («скунсик» помог и весьма основательно!) он в мыслях всё ещё витал возле верхней точки воспарения, оттопырив руку со сжатой в пальцах очередной набитой, но пока не тлеющей папиросой, и каким-то образом обнимая леди Кры. Она, прикрыв глаза и толком ещё ничего не видя, но чего-то там ощущая, обомлевала от вновь пробудившихся неясных внутренних позывов где-то в районе точки Джи, единственно у неё не погасшей. Не прочь