Ласковое февральское солнце заглянуло в окна старого крестьянского дома. Чистые, широкие, половицы блестели, отражая свет, падающий в комнату сквозь прямоугольники окон жирными, плотными столбами. Солнечный свет преломлялся на маленьких пылинках и ворсинках, которые, во взвешенном состоянии, плавали в утренних лучах в полутемной комнате. Дом был прочно сложен вручную, из толстых обработанных бревен, проложенных паклей, с растрескавшимися от времени, широкими трещинами, стволами. Гладко обработанные плотницким топором, струганные бревна служили стенами. Нагретые, они отдавали тепло внутрь, и, казалось, дышали. От ощущения этого живого, домашнего тепла всегда становилось как-то очень уютно и спокойно на душе.
Павлик любил гостить у бабушки. Родители приводили его в пятницу, на выходные с ночевкой. Бабушка всегда стелила ему в большой комнате, на диване под образами.
В доме была, одна, большая, разделенная пополам, дощатой перегородкой, комната. Перегородка из досок, делила её вдоль, почти пополам. Доски от времени пожелтели и стали матовыми. Кухня, была пристроена к срубу ниже по уровню. Налево от кухни, спальня тетки Натальи, младшей дочери бабушки. Маленький мезонин над входом в дом, куда вела внутренняя боковая лестница, использовался как чулан. Там пылился всякий хлам и Павлика всегда тянуло туда поиграть. По левую стену, снаружи, была пристроена остекленная летняя терраса. Летом, она стояла почти полностью скрытая листьями дикого винограда. Павлуша помнил, как ее строили, хотя тогда ему было чуть больше четырех лет. Сам сруб дома смотрел окнами на юго-запад, так, чтобы солнечный свет целый день, с восхода до заката, падал в окна. Кухню от комнаты отделял высокий порог, на котором, было очень удобно присесть. В большей части комнаты, считавшейся гостиной, в восточном углу, висели образа. Иисус Христос, Богородица, Серафим Саровский и св. Пантелеймон.
Полумрак комнаты почти полностью скрывал их от глаз. Лики освещала маленькая лампадка, огонек которой, едва теплился, отражаясь легким мерцанием на серебре окладов. И это неровное, почти неподвижное, мерцание делало выражение их глаз живыми, настолько, что вечером Павлуша немного даже боялся спать на диване. Ему казалось, что Иисус Христос смотрит на него, так строго, что хотелось накрыться с головой. Он накрывался и как-то сразу засыпал.
Справа у перегородки стоял двухэтажный сервант, в котором, хранилась посуда для праздничных случаев, скатерти и другая утварь про запас. На верхних полках, за стеклянными створками, расставлены рюмки, бокалы из стекла, салатницы из хрусталя, переливавшиеся всеми цветами радуги, розетки для варенья и чайный сервиз. Над сервантом, в шкафчике из желтого дерева, покрытого лаком, висели старинные настенные часы с маятником, которые периодически, бабушка заводила маленьким черным железным ключиком. За ходом часов она строго следила, и никогда не забывала их подзаводить. Во всем доме стояла такая тишина, что было слышно, как они тикают.
В доме было тихо и пусто. В кухне гудела невысокая чугунная печка-плита, которая топилась углем. Покрашенная серебрянкой, она грела уже вовсю. Ведро с углем и совок с кочергой стояли тут же. Значит бабушка уже встала, сходила в сарай. Дедушка Павел, хозяин дома, оставил этот мир, когда Павлику исполнился всего месяц.
Павлик не помнил деда, но ему рассказывали, что все в этом доме сделано его руками. И сделано было всё так, всё точно и ладно подогнано, что ремонтировать почти ничего не нужно было на многие годы вперёд. И даже стропила крыши выдерживали самый тяжелый за зиму снег. Отопление работало исправно, и печка грела горячо. И электричество в этом доме было одним из первых в посёлке, чем бабушка в душе очень гордилась.
Павлуша проснулся около девяти часов утра и рассматривал из-под одеяла комнату. Деревянный потолок. Плетеный абажур. Лучи зимнего солнца. И как плавают в столбах света крошечные ворсинки. И как теплый воздух в комнате то поднимает их вверх, то опускает вниз, а они отражают свет, который падал на них сквозь слегка заиндевевшие стекла окон. Он прислушивался к тишине, в которой приглушенно, тихо, но настойчиво, тикали часы. Тик-так, тик-так, тик-так. И из-за этого сама тишина была еще более какой-то тихой. Иисус Христос был на месте и все также смотрел на него. Лампадка все также едва теплилась. Однако не было страшно, а наоборот - светло, спокойно и радостно. Долго лежать на диване становилось жарко, и Павлуша выполз из-под толстого, ватного одеяла. В доме натоплено. Половые доски совсем теплые, Павлуша ощутил это босыми ногами. Покрытые узкими самоткаными половичками, доски тихо поскрипывали под его шагами, а половички приглушали этот скрип.
Бабушка всегда вставала рано. Засветло. И первым делом ходила в церковь к заутрене. В любое время года, в любую погоду, она ходила пешком через старое летное поле, проделывая путь около трех километров, и всегда успевала к самому началу. Она стояла в храме всю литургию от начала до конца. Возвращалась домой и делала свои обычные дела по хозяйству. Несколько лет тому назад она перенесла настолько тяжелую операцию, что должна была провести в больнице долгий месяц. Но как только она смогла снова ходить она продолжала установленный для самой себя порядок. Каждую среду и пятницу она соблюдала пост. Она ела с небольшой тарелочки несколько долек жареной на душистом постном масле картошки, кусочек черного хлеба и пила чай, иногда с кусочком сахара, размачивая его в блюдечке. А иногда и без него. До самой глубокой старости она читала без очков газету «Труд» и Псалтирь.
В этот раз была Масленица. Ожидались гости. Бабушка хлопотала в сенях, Павлуша стал умываться холодной водой из цинкового рукомойника с желтым латунным краником. Вода из него текла тонкой струйкой. Приятно пахло земляничным мылом. Уже скоро должны были съезжаться гости: Павлушкины тетушки, двоюродные братья и сестра. Тетя Наташа, самая младшая из сестер, давно помогала бабушке. Павлик, перекусив большим бутербродом с сыром, отправился во двор чистить от снега дорожку, ведущую от калитки к дому, он возился в снегу с деревянной лопатой, и ему очень нравилось первым встречать гостей. Смотреть как они идут вдоль дома от калитки к крыльцу по расчищенной им тропинке.
Гости уже начинали прибывать. Первыми приехали Захаровы. Тетя Рита, Галка и Мишка, дядя Вася. Следом за ними тетя Зина. Самая старшая дочь со своими сыновьями - Сашкой и Сережкой и инженер дядя Валя, ее муж, Валентин Сергеевич. "Редкой красоты мужчина!"- говорили друг другу, глядя ему вслед, одинокие женщины.
Дом постепенно наполнялся гостями, вся вешалка была уже завалена шубами и одеждой. Павлуша пришел с морозца румяный, розовощекий, весь в снегу - да так, что тетя Рита дала ему веник и послала на крыльцо отряхивать пальто и валенки от снега.
Все были оживлены, шел разговор людей близких, но давно не видевших друг друга, взрослые женщины были родными сестрами, две из них - тетя Зина и тетя Рита, были москвичками, средняя - мать Павлика, жила в соседнем с поселком городе, а младшая - Наталья, жила вместе с бабушкой.
Раскладной стол уже стоял посреди комнаты, накрытый белой скатертью и тонкой прозрачной клеенкой с рисунком цветами. Расставлялись тарелки, в кухне нарезали свежую колбасу, привезенную по случаю из Москвы, заправляли салаты, все раскладывалось по вазочкам и тарелочкам и отправлялось в комнату, на праздничный стол. На середину стола уже поставлена большая тарелка с горкой румяных золотисто-желтых блинов в тончайшую мелкую дырочку. Непонятно, когда их успела напечь бабушка?! Павлуша любил взять такой блин и посмотреть на просвет в маленькие дырочки. На столе уже стояли водочка в маленьком пузатом запотевшем графинчике со стеклянной пробкой и армянский коньяк. Сам графинчик имел две широкие перламутровые полосочки и одну тонкую - у горлышка. Коньяк был с золотыми звездочками на этикетке. Около полудня, наконец, все угощение было расставлено, и бабушка пригласила всех к столу.
Встав перед входом в комнату лицом к образам, бабушка, поправив на волосах белый, в мелкий цветочек платок, осенила себя крестным знамением и тихим, но твердым голосом сказала:
- Господи, Отец наш небесный, иже еси на небеси, … - и что-то еще чего Павлик не разобрал.
- Хлебушка насущного даждь нам днесь... И остави нам долги наша... - и потом еще что-то, а в конце перекрестилась и поклонилась.
- Мам, а почему бабушка хлебушка просит, вон же его сколько? – спросил изумленно Павлик. Все стоявшие в кухне взрослые рассмеялись, бабушка смутилась, но виду не подала.
- Бабушка Богу молится - ответила мама. И уже что-то сказала бабушке с легкой, как показалось Павлику, укоризной. Мама у Павлика была членом коммунистической партии Советского Союза, секретарем партийной организации крупного предприятия, а значит - убежденным атеистом.
- Мам, а кто такой Бог? – не унимался Павлик.
Но взрослые уже поднялись и стали перемещаться в комнату за стол. Дети сидели вместе со взрослыми. За столом, продолжалась беседа, начавшаяся еще в кухне. Смех, шутки, разговор. Подали горячее, все выпили по первой рюмке. Помянули деда, помолчали. Затем, не спеша, продолжили начатый разговор. За разговором пролетело время. Плавно перешли к чаепитию и блинам. Блины подавались со сметаной, с маслом, с вишневым, яблочным, и крыжовниковым вареньями. Всё, что было заготовлено заботливыми руками с лета.
Пир был в самом разгаре, Павлуша уплетал уже десятый блин, запивая его ароматным черным чаем из фарфорового блюдечка, чтобы не обжечься. Перед его тарелкой стояли розетки с вареньями, сметана, чашка с ароматным чаем. Чай - его вкус был каким-то особенным, Павлик никогда в жизни ничего подобного не пил.
Его уже никто не замечал, оживление за столом достигло своего апогея, взрослые шутили, смеялись, отвечали на шутки. Дети наелись блинов до отвала, вылезли из-за стола и ушли за перегородку на половину тети Зины, где Галя, двоюродная сестра, организовала игру. Сашка рисовал, Мишка и Сережка занимались какими-то своими делами...
Постепенно день приблизился к закату, бабушка вынесла большой черносмородиновый пирог. На стол снова поставили самовар. За столом сидели в основном женщины, мужчины вышли из-за стола, покурить и поразмяться. Женщины все говорили о чем-то своем.
Но вот москвичи засобирались на электричку. Стали прощаться. Тетя Рита, Галя, дядя Валя, тетя Зина, Мишка, Сережка и Сашка отправились на станцию. Родители Павлика также засобирались возвращаться домой. Идти предстояло пешком. Павлик надел валенки, пальто, круглую плюшевую шапку, мать подняла ему воротник и повязала шарф поверх воротника - узлом назад. Варежки на резинке были продеты в рукава пальто и свободно болтались. Бабушка накинула пуховый платок, надела валенки на босу ногу и пошла проводить их до калитки. Прощаясь, мать обняла бабушку:
- Прости меня если я в чем-то перед тобою виновата.
- Бог простит - ответила та, и они расцеловались.
В шесть часов вечера было еще светло. Зимний день стал длиннее, хотя было еще
