море.
Вечером хвостатую центурию перебросили на эскадренный миноносец «Корнет Оболенский». К утру, на юте эсминца красовались трупы сотни задушенных крыс. Вступительный взнос – по одной с каждого бойца.
Остаток тяжелого дня, Владимир Алексеевич провел в тяжелых и горестных размышлениях. Где точка, в которой был сделан неверный выбор? С какого перекрестка, дорога к славе, почету и доблести, превратилась в путь позора и бесчестия? На сколько лет нужно вернуться, и что необходимо сделать по-другому?
Уставший Адмирал, укрылся в уютном полумраке адмиральской каюты. Как всегда, в одиночку, флотоводец искал универсальный выход. Чтобы, и овцы не биты, и волки серы. И сыты, как и все остальные. Мысль металась по кругу, круг никак не хотел превращаться в спираль. Спираль никак не хотела уходить в высь, и соединять преисподнюю со сводом небесным. Господин Романов зевнул, восьмой раз пришел к выводу о неизбежности сэппуку, начал клевать носом и задремал.
Проснувшись, Владимир Алексеевич, не совпал с очевидностью. Всем телом он чувствовал изменение, причем серьезное и глубокое, скажем – нешуточное. Каюту заливал мягкий золотой свет картин Рембрандта. Теплый и звонкий свет Божьей благодати и милости.
За столом сидел его дедушка, Николай Александрович. Последний российский Император. В ожидании беседы, государь курил благоуханный турецкий табак, и складывал из рассыпанных по скатерти спичек фигуры животных. Задумчиво и тщательно. В глазах самодержца застыла больная печаль, печаль без начала и конца.
-- Застрелил кота? Получил по морде, и не только по морде? От норвежской ведьмы? Больно дерется фрёкен? – чуть насмешливо осведомился царь.
-- Больно, -- хмуро подтвердил адмирал.
-- И правильно делает! – Николай Александрович откинулся на спинку адмиральского кресла. – Поздравляю, теперь ты самый настоящий сюрреалист. Стопроцентный. Совесть, честь, долг, нравственность – социальные условности? Кандалы для творческой личности? И как там на свободе, за пределом условностей?
Легкая насмешка превращалась в саркастическую иронию:
-- В этой истории все не слишком просто, -- государь смешал сложенный рисунок и поднялся из-за стола. – Ведьмы – не просто ведьмы. Крысы – не просто крысы. Коты – не просто коты. Признаться, я рассчитывал именно на вас, точнее – на вашу парадоксальную манеру мировосприятия. А вы… словом, я разочарован… и разочарован основательно!
-- А кто же тогда этот кот?
-- Ваши моральные убеждения. Соответственно, ваша нить в ткани происходящего. Хотите ее выдернуть? Тащите сильнее, вы недалеки от цели.
-- Какая же у меня цель?
-- Найти смысл в себе. Смысл укажет цель. Благословляю вас найти себя в этом тексте. Помните – текст и текстиль однокоренные слова. А нить повествования интересна, когда она вплетена в хорошую, плотную ткань.
-- В крайнем случае, можно спросить автора?
-- Бесполезно. В Снежной войне участвовало много детей и животных. Малыши и зверушки. Милые и беззащитные. Как мои Котька и Джой. Такая история получилась. Генерал-майор Свиты Императорского Величества Воейков, подарил Цесаревичу котенка маленького, сиамского. Принцессой котовьей оказалась, а имя получила такое, что и коту, и кошке годится. Как собака, так и кошка были верными компаньонами Наследника, и они спали на его кровати, в ногах. -- Николай Александрович вздохнул и печаль в его глазах чуть не расплескалась. – Писатель нянчил малышню, защищал и берег… а нынче вот… все выросли, каждый участник, да сам и автор тоже.
-- В чем же суть истории про Котьку? – спросил полковник.
-- Суть, как и следует быть, в любви, -- Николай Александрович, со вздохом, поднялся из-за стола, -- кошка играла с Цесаревичем и, совершенно случайно, поцарапала ему руку. Чуть-чуть, вот здесь, -- государь указал на свое запястье. – Доктор Боткин поднял страшный шум вокруг незначительного случая. Государственный Совет вынес рекомендательное заключение. Наследник престола в опасности. Придворный ветеринар предложил удалить кошке когти. Царевич пришел в ужас и приказал ни в коем случае не касаться Котькиных лап. Даже если придется расстаться насовсем.
Алексей думал, кому подарить кошку. Но тут выяснилось, что рекомендация Совета оказалась в руках у доктора раньше, чем приказ принца. Когти удалили, Котька уползла в дальний чулан, и там тихо плакала от боли. Алексей Николаевич нашел беднягу, взял на руки, и просидел с ней целую неделю, пока не прошла боль. Любовь не просто действие на благо объекта. Самое удивительное – это готовность пожертвовать собой ради него. -- Ну вот и все, дальше сам! – дед трижды поцеловал внука, собрал спички в коробок, и вышел, притворив за собой дверь.
Золотой свет постепенно сменился обычным. Обычный свет сменился вечерними сумерками. Долго держался аромат турецкого табака. Но, через некоторое время, исчез и он.
Владимир Алексеевич сдал дела старшему помощнику, и приказал подать к трапу адмиральский катер. Взбивая буруны морской пены, перемножая красоту на скорость, главный корабль эскадры понесся к берегу. На его корме экс-адмирал Романов курил папиросу «Стамболи», ладонью прикрывая от брызг тлеющий огонек. Курил, не без грусти, наблюдая свой личный брэйд-вымпел, медленно спускающийся со стеньги,.
Отперев дверь своего «уютного холостяцкого флэта», Владимир Алексеевич собрался было принять долгомечтанную горячую ванну с маслом эвкалипта. Но, одно неловкое движение, при попытке достать пузырек с верхней полки шкафчика, сказало коротко и строго:
-- Душ. И не сегодня.
-- Завтра, -- согласился немытый флотоводец, -- однако, здорово дерется эта норвежская фрёкен!
Помолчал, подумал и добавил:
-- И правильно делает!
Утром началась операция, изменяющая мир. Ведь мир можно переделать, только не жалея своей жизни. Ни к селу, ни к городу в голову назойливо лезло «...до основания, а затем». Первым делом, Владимир Алексеевич составил официальное послание в Комитет по генеалогии и геральдике при ООН. В письме он решительно заявил, что родовой фамилии «Романов» вполне достаточно. По здравому размышлению, он обращается в высокую инстанцию с просьбой убрать из его имени и Голштейнов, и Готторпов, и впредь держать их отдельно.
Следующим шагом явилось посещение Штаба Свободного флота, где, в не торжественной обстановке, сложил с себя звание адмирала. Мотивировка была проста и необсуждаема – адмиральские эполеты нарушали указы Петра Великого. Царствующая особа не имела права иметь звание выше полковника Преображенского полка. Со временем придумали десятки обходных вариантов, своевольничая и попирая волю покойного Императора. Владимир Алексеевич, как и дедушка Николай, носил звание Адмирала флота Королевства Нидерланды и титуловать полковника Романова должны были по-голландски. Как Адмирала. А как Полковника – по-русски. Великокняжеское величание и вовсе составлено на церковнославянском диалекте. В случае восхождения Владимира Алексеевича на Российский престол, его полный титул, как императора, звучал бы следующим образом: Божиею поспешествующею милостию, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая.
Великий князь уважал аристократические традиции. Не будем забывать, что его лучших друзей звали Сальвадор Доменек Фелип Жасинт Дали-и-Доменек, маркиз де Дали де Пуболь, и Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис-и-Пикассо. Тоже довольно громоздко, скажет проницательный читатель. Да, длинновато. Но, по сравнению с титулами и званиями их русского друга, их имена казались краткими дворовыми прозвищами.
Господь милосердный, как за десятки лет, Владимир Алексеевич устал от постоянного переповторения и перепрослушивания бессмысленных слов и названий. Со вздохом облегчения, он сдал в кассу золотые амстердамские эполеты. Две полоски без звезд он купит в Военторге. Старший бухгалтер намекнул на разницу окладов адмирала и капитана первого ранга. Полковник Романов кивнул в сторону окна, выходящего во двор:
-- Там стоит грузовик с коллекцией картин и книг. Забирайте все! – хитрая улыбка не выдала секрета. Лучшие экспонаты уже заняли свое место в Старой Бирже, где располагалась городская картинная галерея.
Самые дорогие и уникальные артефакты, ювелирные украшения, исторические документы и автографы его знаменитых друзей, Владимир Алексеевич подарил Домскому собору Богоматери и Святого Адальберта на островке Кнайпхоф в центре города. Собственно, собора уже не было. Или еще не было. В небо уходили две отвесные закопченые стены. К северной стене, по-сиротски робко притулилась могила философа Канта. Ученый, действительно, был далеким предком оберста фон Канта. Полковник Романов мечтал встретиться хотя бы с одним из Кантов. Но с этим пока не повезло.
Ключи от квартиры, Владимир Алексеевич сдал в жилконтору. Перекрыл газ на кухне, отключил холодную и горячую воду. Оплатил жилплощадь, газ и электричество на пять лет вперед. Зарплату домработнице, на такой же срок, в почтовом конверте, подсунул под дверь ее мансарды на последнем этаже. Уладил еще несколько житейских дел, несложных и незначительных. Уютные домашние проблемки сдавались, вспоминались другие.
Вдруг список исчерпал себя. Больше, в этом городе, ничто не требует участия Владимира Алексеевича Романова. Да и не требовало. Без особого сопротивления, растворилась еще одна иллюзия. Своей нужности и полезности. По крайней мере, в этом городе.
Романов покидал свое жилище, с грустью понимая, что родного дома, у него, похоже, никогда не было. Совершенно случайно, перед тем как выключить холодильник, обнаружил коробку пельменей. «Сибирские» тщетно пытались укрыться в небольшом сугробе, в углу морозилки. Есть совсем не хотелось. Он приготовил угощение для дворовой катавасии – остудил, полил остатками сметаны и разложил на две миски. Котам и собакам. Поровну.
Теперь уже точно – все. Полковник Романов докуривал столетнюю дедушкину папиросу и наблюдал за четвероногими гостями. Табак догорел до картонной гильзы и Владимир Алексеевич, подумал, что хорошо было бы не курить вовсе. Коробка от папирос «Стамболи» ярко переливалась красотой тысяча девятьсот пятого года. Рука не поднялась
