Не бойся. Я сейчас сяду в ванную. А ты просто проведешь лезвием мне по рукам. И все. Это не убийство. Это моя последняя воля. Ведь ты выполнишь ее?
– А что будет с твоими деньгами на банковских счетах?
Олав спросил это с простодушной прямотой, как-то даже буднично, словно речь шла о покупке в кредит домашнего уборщика.
Эдвард усмехнулся:
– Не переживай, они завещаны на добрые дела. Корпорация их не получит. Смелее, Олав, ведь рядом нет подглядывающего глаза и подслушивающего уха Правительства.
Эдвард сел в ванную и протянул Олаву обе руки.
– Смелее, Олав, это не убийство. Выполни мою последнюю просьбу.
«Почему я должен бояться? Я выполняю просьбу Эдварда. И все. Если он не хочет дальше жить, при чем тут я? Завтра все станет известно Корпорации. Я вынужден доложить, и сделаю это. Скажу, что нашел Эдварда уже мертвым. Это его жизнь, его решение. Ни я, ни кто-либо другой не может иметь вины за решение отдельного человека».
Олав, даже не изменившись в лице, выполнил желание Эдварда. Старался не думать о том, что делает. Мысли – опасная штука. Неопасны только цифры. Их стройный ряд успокаивает. Словно солдаты, они стоят на страже логики. Один, два, три. И так до бесконечности. Все ясно и понятно. Его только поразило, как легко лезвие режет человеческую плоть.
Эдвард не издал ни звука. Только вздохнул облегченно и медленно опустил истекающие кровью руки в воду.
– Спасибо тебе, Олав. Теперь уходи. И я уйду. Свободным человеком. Моя мысль скоро угаснет. Но это будет моя мысль, а не чужая, внедренная в голову теми, кто хочет, чтобы я как бессловесная скотина служил его интересам.
– Тебе не больно? — спросил Олав, заметив, что окрашенная кровью вода в ванной почти поднялась до краев.
«Кровавая вода», – подумал невпопад.
Эдвард еле заметно мотнул головой и закрыл глаза. Олав бросил бритву в воду, предварительно стерев носовым платком свои отпечатки. Затем отключил кран. Ведь если вода польется вниз, сколько убытков нанесет она соседям. Олав прикинул в уме возможную смету предполагаемого ремонта. Выходило дорого. Даже не оглянувшись на умирающего Эдварда, он вышел из квартиры и бесшумно закрыл за собой дверь.
-4-
Впервые Олав не пошел в лабораторию. Бесцельно бродил по городу. Заходил в магазины, чтобы отвлечь мозг от ненужных, порой даже страшных мыслей, подсчитывал в уме общую стоимость товаров в отделах. Делил, умножал, выделял квадратный корень. Затем долго пил кофе в одном из дешевых кафе на окраине. Вызвал такси. Сказал автодиспетчеру, чтобы машина отвезла его к холму Эксберг. Ехать предстояло долго, через весь город, с запада на восток. В такси Олав впервые за целый день расслабился, даже задремал.
Поднялся он на холм Эксберг уже на закате. Со смотровой площадки открывался прекрасный вид на освещенный разноцветными огнями Осло. Олав бесцельно смотрел вдаль, на темную, оттого казавшуюся бездонной, гладь Осло-фьорда с яхтами эксцентричных богачей. Подсчитывал в уме, сколько может стоить старинная яхта под парусом. А если ее арендовать? Нет, арендные конторы берут дорого. Яхты таким как он не по карману. Иногда на смотровой площадке ему встречались люди. Их было немного в вечерний час, в основном – влюбленные пары. Много ли найдется чудаков, любующихся закатом? Олав закатом не любовался. У него была серьезная причина оказаться в этот вечер на холме Эксберг. Сегодня ровно пятнадцать лет, как та, которая боготворила его, была найдена здесь мертвой. Дело в полиции закрыли, объяснив смерть девушки самоубийством на почве острого психоза. Олав вспомнил полные мольбы черные глаза Заиры, ее дрожащий подбородок. Почему он тогда не помог ей? Оттолкнул. Сказал, чтобы сама справлялась с возникшими проблемами. Олав поднял глаза к небу. Кроваво-красный закат потряс его воображение. Он напомнил кровь в ванной Эдварда. «Кровавая вода». Почему небо красное? Он вдруг ощутил себя устрицей, на обнаженное тело которой капнули уксусом.
«Почему небо красное? Так не должно быть! Куда делись цифры? Их нет. Пустота. Закат не измерить в числовом выражении. Небо не измерить. Почему оно красное, словно кровь? Ах да! Я слышал, где-то в Индонезии взорвался вулкан. Сколько же погибло людей? Число, число, я забыл их число. Не важно. Важно, что где-то в Индонезии взорвался вулкан, оттого небо красное. Это не кровь. Это просто закат».
Мысли вихрем закружились, затягивая в образовавшуюся воронку весь мир: залитый искусственными огнями Осло, холодную воду фьорда, яхты богачей. Миру надежности пришел конец. Стройный ряд цифр рассыпался в голове на отдельно взятые единицы. И тут наступила тишина. Словно передышка от кружившегося вихрем кошмара. И в этой тишине остался он один. Наедине с неудобными мыслями о себе, об Эдварде. Олав схватился за голову руками, словно пытался вытряхнуть из нее непривычные мысли. Но это ему не удавалось. Костер заката отразился вселенским пожаром в расширившихся зрачках Олава.
«Я мыслю, я задаю себе неудобные вопросы! А если я мыслю, значит, Эдвард был не прав? Я не единица, не атом, не молекула. Я человек. И я одинок!»
Осознание своего одиночества в бесчувственном мире людей-функционалов ужаснуло Олава. Он снова схватился за голову. И громко закричал.
Через три часа Олав уже был в лаборатории. Мысль работала четко и ясно. Один, два, три… семнадцать, двадцать четыре. Вал цифр нарастал. График светился, менялся. Кривые роста устремлялись вверх. Впереди была бессонная ночь, полная расчетов. Семьдесят два плюс пятьдесят четыре. Процент, ставка… График скользнул вниз на несколько пунктов. Корпорация ставила задачи. Он их решал. Думать о чем-либо другом, кроме графика и цифр, у него не было ни времени, ни желания.
