Антиутопия
В 2040 году Ассамблея Всемирного Совета Присоединившихся Стран приняла резолюцию о всеобщей чипизации и стандартизации населения Земли. Правительства в лице их представителей поддержали идею Ассамблеи. Страны, отказавшиеся участвовать в данной акции, подлежали изоляции на международном уровне.
-1-
В лаборатории их было двое. Один – лет пятидесяти, высокий, спортивного телосложения. Копной рыжих, непослушных и оттого стоявших в разные стороны волос он напоминал льва. Второй – чуть моложе, но уже начинающий лысеть. Предательски выпирающий живот говорил о его гедонистических пристрастиях и нежелании напрягать мышцы в спортивном зале.
– Олав, ты читал постановление Ассамблеи?– спросил тот, что внешностью своей напоминал льва.
– Я слышал, Эдвард. Мне этого достаточно.
– Что ты об этом думаешь, Олав?
Олав развернул кресло, взгляд его бледно-голубых, почти бесцветных, похожих на холодную воду фьорда, глаз стал жестким.
– Думаю, что нам не стоит обсуждать решения Всемирного Совета.
– Ты не прав! Это безумие! Иногда мне кажется, что все происходящее в этом мире – сплошной абсурд. И мы вынуждены в нем жить. Нет, выживать!
– Мы не должны рассуждать, Эдвард. Наша задача – беспрекословное подчинение идеям Корпорации. Там, наверху, лучше знают, как следует жить каждому из нас.
Олав отвернулся от своего собеседника и уставился на плазменную панель.
– Следи за изменениями графика, Эдвард, – сказал он отстраненно и стал высчитывать в уме процент соотношения показателей.
Он любил цифры. И мыслил цифрами. Этого было достаточно, чтобы не задумываться над неудобными вопросами, которые постоянно мучили его коллегу.
– Олав,– Эдвард отъехал на кресле к окну. – Скажи мне. Если они заставят вживить чип, ты подчинишься?
– Конечно.
Олав не понимал, почему Эдварду кажется абсурдной идея вживления чипа.
– Конечно, – снова повторил он, продолжая считать в уме.
– А я не подчинюсь.
Олав оторвал взгляд от панели и с интересом посмотрел на своего коллегу.
– Почему? – спросил он, но одновременно подумал о том, что график у Эдварда наверняка имеет серьезные погрешности. Надо будет пересчитать.
– Они, – Эдвард поднял палец вверх, – и так следят за каждым нашим шагом. Еда напичкана отравой, отупляющей и подавляющей желания. Они решают, сколько нам жить и когда умереть. Даже место погребения выбирают за нас. Мы – люди без памяти. Она стерта. Мы никто! Рабы Корпорации! У нас, как у машины, есть только задачи. Но со мной они серьезно просчитались! Я не разучился мыслить. Не стал холодной и пустой единицей. В отличие от тебя, Олав.
– А при чем тут чип?
Олав продолжал отстраненно считать в уме, несмотря на эмоциональную речь Эдварда.
– Неужели ты не понимаешь, что они хотят лишить нас даже имени? Номер такой-то, это все, что останется от нас.
– Я что-то слышал о подобном.
Олав записал показатели графика в электронный журнал.
– Но не помню, что. Так о чем ты мне говорил?
– Олав, ты непробиваем, – Эдвард направил кресло от окна к панели. – Это нестерпимо.
– Что нестерпимо?
Олав нажал на кнопку. На панели высветились свежие показатели графика.
– То, что я вынужден работать с тобой в паре.
– Эдвард, мы не должны обсуждать решение Корпорации.
– Олав, что если я сейчас дерну за провода и устрою в лаборатории короткое замыкание? Представляешь, какой может выйти фейерверк? Не хуже, чем на праздник по случаю Дня Благодарения.
– Эдвард, твои глупые шутки сейчас же станут известны руководству Корпорации.
– И хорошо, может, они запихнут меня в такую дыру, где я никогда больше не увижу тебя. И этот ненавистный график, отражающий прибыли тех, кто видит в нас не людей, а цифры.
– Господин Ольсен, – донесся железный голос робота из динамика, – поднимитесь немедленно к руководителю вашего отдела.
– Вот и все, Олав, – усмехнулся Эдвард.– Сюда мне уже не суждено вернуться.
– Прощай, Эдвард, ты сам этого хотел.
Олав склонился к электронному журналу, даже не взглянув на коллегу.
– Жаль, что у меня не хватило смелости дернуть за эти чертовы провода, – сказал Эдвард громко.
И, не дождавшись ответа от Олава, покинул лабораторию.
-2-
Прошло несколько недель. Олав стал уже забывать об Эдварде, но тут внезапно увидел его в толпе. Узнал издали по высокому росту и рыжей, растрепанной ветром, шевелюре. Их взгляды встретились.
– Олав! Как я рад видеть тебя! – Эдвард с нескрываемой радостью стал трясти протянутую руку бывшего коллеги.
Олаву показалось, что Эдвард сильно похудел, осунулся. Возможно, так показалось оттого, что щеки его покрывала недельная щетина.
– Плохо выглядишь, Эдвард. Не узнаю тебя, высоколобый мыслитель.
Олав подумал, что мог бы этого и не говорить. Ему было совершенно безразлично, как выглядит тот, с кем по решению Корпорации он несколько лет отработал в паре.
– Тебе они вживили чип? – горячо дыша в самое ухо Олаву, спросил Эдвард.
– Вживили. А почему это так тебя интересует?
– Понимаешь, Олав, я отказался от чипа. И они заблокировали мой банковский счет. Вот уже несколько дней я ничего не ел. А у меня язва.
– Не понимаю тебя, Эдвард. – Олав отстраненно посмотрел на бывшего коллегу. – Почему бы тебе не поставить чип? Операция проходит быстро и безболезненно.
– Ты не понимаешь, Олав. Я не хочу стать цифрой. Мое имя – Эдвард Ольсен. А они хотят лишить меня имени.
– Но ты не выживешь без чипа. Ведь именно он позволяет стать частью информационной системы и пользоваться благами, которые дает нам Правительство.
– Вот именно! Системы! — истерично воскликнул Эдвард.
Выражение лихорадочно блестевших, словно подсвеченных изнутри, золотистых глаз испугало Олава.
– Я не хочу становиться частью бездушной системы, где про тебя знают даже то, сколько раз ты занимался любовью на этой неделе.
– Глупо, Эдвард. Пусть знают. Разве нам Правительство запрещает заниматься любовью?
Олав равнодушно пожал плечами. Посмотрел на хмурое, тоскливо-серое небо. Сверху упала слезой на лицо первая капля. Кажется, будет дождь. Интересно, сколько весит капля дождя? Умножить на квадратный метр. Итого…
– Наверное, ты прав, старина, черт с ними, с убеждениями. – Эдвард положил руку на плечо Олаву. – Завтра же заявлю о своей готовности поставить этот проклятый чип. А сегодня, Олав, мне неудобно просить тебя об этом, но я вынужден. Купи мне, пожалуйста, еды. Как только они разрешат пользоваться счетом, деньги я тебе отдам, поверь мне.
– Я верю, Эдвард. Но почему бы тебе не попросить об этом Службу Социального Спасения?
Олаву, который привык считать даже самые мелкие монеты в своем кармане, была неприятна просьба Эдварда.
– Ты не поверишь, Олав, но мне стыдно обращаться туда. Стоять в очереди со стариками, бездомными и людьми, лишенными прав за несогласие с политикой Правительства.
– Хорошо, – Олав взял Эдварда под руку, – пойдем. Я куплю тебе еды. Но только на один день. Дальше думай сам. Я не благотворитель.
Отделавшись от назойливых благодарностей Эдварда за покупку готовой еды, Олав направился в лабораторию. Сегодня ночью ему предстояло сверить графики за последний месяц. Работы прибавилось с уходом Эдварда. Куда его перевели, Олав не задумывался. Одно было неприятно. Корпорация приняла решение о сокращении рабочей единицы в лаборатории.
-3-
Утром домашний компьютер сообщил Олаву, что на его имя пришло письмо.
– Вам сообщение от господина Ольсена, – сказала машина и тут же вывела на экран информацию.
Олав, пока пил кофе, прочел сообщение. В нем Эдвард просил зайти к нему домой. Срочно. Указывал адрес. Судя по ошибкам в словах, Олав понял, что Эдвард сильно волновался, когда диктовал свое сообщение компьютеру.
«Что ему от меня надо?» – с досадой подумал Олав. И тут же подсчитал в уме убытки, которые понесет в случае вынужденного опоздания на работу. Он продиктовал компьютеру сообщение на имя руководителя Корпорации с просьбой посетить бывшего коллегу. Тут же пришел ответ, разрешающий это сделать. Но та работа, которая накопится в лаборатории, должна быть выполнена за счет выделенных для отдыха часов.
Олав быстро нашел дом Эдварда. Серое четырехэтажное здание старой постройки. Узкая лестница, упирающаяся в закрытый чердак. Эдвард жил на последнем этаже. Маленькая квартирка. Темная, неуютная, с такой же старой, как и сам дом, мебелью.
– Ты пришел, Олав? Это хорошо. А то я уже стал думать, что больше не увижу тебя.
Олав поразился перемене в облике бывшего коллеги. Куда делись его рыжие волосы, напоминающие львиную гриву? Голова Эдварда была выбрита наголо.
– Эдвард, что за маскарад? – с удивлением спросил Олав и тут же в уме подсчитал, во сколько обошлись бывшему коллеге услуги парикмахера. Но откуда деньги?
Эдвард словно прочитал мысли Олава. Провел рукой по голове, лишенной волос.
– Я сам себя обрил наголо. Неудачно. Представь себе, порезался.
Он смущенно улыбнулся.
– Зачем, Эдвард?
Впервые за несколько лет Олав по-настоящему удивился.
– Олав, я не должен был просить тебя придти. Но мне не к кому больше обратиться. Проклятое одиночество. О чем я? Ах да, вот о чем. Должен сказать, что я принял окончательное решение не ставить себе чип.
– Это твое дело. Тебе известны последствия. При чем тут я?
– Погоди, не торопи меня. Когда я сбривал волосы, то думал о тебе. Посмотри внимательно. Лишенный волос, к которым все привыкли и узнавали, что это Эдвард Ольсен, я потерял свою индивидуальность. Стал похож на тысячу лысых. То же и с чипом. Он призван уничтожить мою уникальность. Я буду, и одновременно меня не станет. С тобой давно произошли подобные метаморфозы. Ты живешь со стертым лицом. Ты атом в космосе беспощадной, уничтожающей индивидуальность системы. А с началом стандартизации и имя свое скоро забудешь. Станешь человеком под номером. И не больше. Поверь мне: Корпорация, и Правительство об этом позаботятся.
– Ты оторвал меня от работы, чтобы сказать то, что я услышал?
– Нет. Не только. Я хочу, чтобы ты задумался над моими словами. А еще ты должен мне помочь.
– Я ничего тебе не должен.
Олав закусил губу. Цифры потерь назойливыми мухами кружились в голове.
Эдвард пошел в ванную, включил воду. Олав механически последовал за ним, решая в уме математические задачи. Именно они сейчас пришли на ум, а не вопрос, зачем Эдвард набирает в ванную воду.
– Вот, – Эдвард протянул Олаву опасную бритву.
– Что это? – спросил Олав, разглядывая незнакомый предмет. На нож не похоже, да и ножи–они тупые, а этот сверкает острым лезвием.
– Бритва. Я сохранил ее, несмотря на то, что армия после погромов изъяла из домов все острые предметы. Этой вещице лет сто.
– Эдвард, скажи прямо, чего ты от меня хочешь?
– Я никогда не смог бы сам вскрыть себе вены. Ты мне в этом поможешь.
|
