прямо с одеждой.
–Жри! – шипела Эмпуса, направляя его движения как свои. Впрочем, это был ещё один лоскут к её плоти, такой многоликой, многообразной плоти.
Она сожрала Альбера, а Альбер жрал Ксантоса. И неважно, кто умер первым, потому что время существует лишь для тех, кто жив, а в мире подобных тварей время относительно. Эмпуса плевала на время и последовательность событий, потому что мироздание было таким же лоскутным одеялом, как и она сама. Вырви кусок и пришей заплатку вверх ногами, что изменится? Изменится только количество усилий, которые придётся потратить. Так она бы сожрала двоих, гналась бы за двумя, а теперь…
Так чуть проще. И веселее. В конце концов, надо выгуливать все облики и помнить себя всякой, в том числе и красавицей, которой ей уже не стать надолго. Но можно ведь иногда, можно?
–Жри-и…– прошелестела Эмпуса, сообразив, что без её власти Альбер так и не стал ей сам подчиняться. Ей наплевать, она может делать что хочет. Кто её остановит? Жри, запихивай куски плоти, чтобы насытиться скорее, в другую плоть, фаршируй одного человека другим, так плетётся бессмертие! Так плетётся чернота плоти!
Альбер чувствовал боль, но что боль, когда ужас оказался сильнее? Он не мог не есть эти куски, что впихивала ему Эмпуса, не желая расходоваться самостоятельно и отдельно жрать двоих. Он пытался сопротивляться, но уже меньше, потому что Эмпуса все равно побеждала его и всё равно пропихивала в его ставшую бездонной пасть куски Ксантоса.
Последнее, о чём думалось Альберу перед тем как разум покинул его, сменившись вечным безумием и неупокоением – это мысль о том, что Шефу надо всех теоретиков из греческих отделов пнуть под зад. В самое ближайшее время.
Не существует Эмпусы, видите ли! Поганцы…
И ведь не докажешь им ничего!
