Светлые Силы всегда примут любое человеческое "спасибо".
Было бы сказано от души... Вот это главное.
Было бы сказано от души... Вот это главное.
Вера Дмитриевна ещё раз посмотрела на астры. Розовые, белые, фиолетовые, темно-красные… Махрово-пушистые головки весело поглядывали на неё из ведёрца, на дне которого была налита вода. Вера Дмитриевна подхватила свой немудреный багаж и отправилась на ближайшую автобусную остановку. Каждый раз, когда она ехала торговать цветами, ей казалось, что её товар будет самым лучшим. «Ишь, какие яркие выдались в этом году! ‒ думала она. – Никогда таких не было! Сегодня точно продам все до одной. Ванюшке ботинки к учебному году справлю, а то ведь ему в школу пойти не в чем даже. Всю обувку износил!"
На самом деле, конечно, цветы у всех уличных торговцев были хороши, потому что были выращены с заботой и любовью. Но немолодой уже женщине каждый раз казалось, что именно её цветы самые лучшие.
Автобус уже подъезжал к райцентру, как вдруг внутри Веры Дмитриевны зародилась какая-то смутная тревога. Женщина не могла понять, откуда появилось это щемящее чувство, но руки уже шарили в кармане, потом переместились к сумке. Всё было на месте: и ключи от дома, и кошелек, и очки в старом потрепанном очечнике. На какое-то время она успокоилась. «Что это я, кошёлка такая-рассякая, немазаная-сухая, какие-то глупые мысли пустила в голову? – подумала она про себя. – Стареть, что ли, начинаю? Так рано вроде бы ещё».
На самом деле мыслей в её голове никаких не было. Но тревога, что поселилась внутри, не уходила. В это время автобус сделал последний поворот, и Вера Дмитриевна выглянула в окно. Посмотрев в ту сторону, где остался дом, она похолодела: её глаза явственно увидели чёрный дым.
‒ Батюшки-светы, ‒ прошептала женщина в испуге, ‒ нешто в нашей округе пожар разразился? И она начала усиленно моргать, словно не верила тому, что увидела.
В следующий раз, когда она посмотрела в окно, никакого дыма не было и в помине. Наоборот, яркое солнце светило так, что в глазах ощущалась резь. День был светлым, погожим, на небе едва-едва просматривались белые полоски перистых облаков.
‒ Показалось, ‒ шумно выдохнула женщина и перекрестилась, ‒ свят-свят, минуй нас огонь да пожар.
В следующее мгновение Вера Дмитриевна сообразила, что дыма, исходящего с их улицы, она никак увидеть бы не смогла: слишком далеко она уже находилась. На всякий случай она перекрестилась ещё раз и стала готовиться к выходу.
‒ Прибыла? – встретила Веру Дмитриевну полная добродушная тётя Тася, увидев яркие головки астр. – Хороши! Ой, хороши!
‒ Прибыла, ‒ отозвалась та, раздвигая небольшой складной стульчик и готовясь присесть, ‒ Ванечке надо обувь к новому учебному году купить, ‒ дай Бог продать сегодня всё.
‒ И-и-и, милая, ‒ тот час раздалось сбоку. – Все мы сюда приезжаем в надежде распродать всё, что имеется, вот только не каждый раз везет. Ой, не каждый. И ты не загадывай наперед!
Вера Дмитриевна скосила глаза. Сухопарая высокая Маргарита сегодня тоже приехала на точку. Торговки цветами её не любили. Маргарита всегда была настроена на худшее, и её плохое настроение часто передавалось другим женщинам. Если ей удавалось хорошо закончить день, она, считая медяки, морщилась: «Эх, кабы знала, что так споро пойдёт сегодня дело, назвала бы цену повыше. Глядишь – сейчас ещё бы одна трёшница была в кармане. Надо же было так проторговаться!» Если же ей, в отличие от других, не везло, она, не сходя с места, злобно шипела: «Эвон, Верке-то (или Люсе, или Кате) как фартит-то сегодня! Я уже и цену сбавила на десять копеек, а на моих красавцев и не посмотрел никто». И она ревниво поправляла гладиолусы и георгины, которые были привезены на продажу.
Вера Дмитриевна поставила ведро с астрами на землю, уселась на стульчик и подперла кулаками подбородок. Смутная внутренняя тревога не давала ей покоя. Впрочем, подошедший парень, который поинтересовался «Мать, твои цветочки почём?» ‒ вывел её из заторможенного состояния.
‒ Вот эти, ‒ и она показала на обычные астры, – по пятнадцать копеек будут, а вот эти махристые – это королевские, они подороже. Их за двадцать пять отдаю. Но если возьмешь букетом – то пять цветов отдам тебе за рубль.
‒ Эх, мать, ‒ подмигнул парень, ‒ они тут у тебя все королевские! Давай-ка мне пятнадцать штук! Чего я буду ещё мелочиться?
Пока Вера Дмитриевна вытаскивала из ведра астры, Маргарита, сжав тонкие губы, смотрела на неё, а потом наклонилась к сидящей рядом тете Тасе:
‒ Во, фартануло Верке-то сегодня, ты глянь! Не успела начать день, а уже три рубля в кармане! Везучая!
Вера Дмитриевна собрала получившийся громадный букет и не удержалась от вопроса:
‒ Девчонке, что ли дарить будешь?
Парень усмехнулся:
‒ Ну, мать, ты любопытная. Да нет. То прабабке на юбилей. Ей восемьдесят пять сегодня стукнуло, а она уж так астры любит, я даже сказать не могу.
Отходя от торговок, он обернулся и прокричал Вере Дмитриевне:
‒ Девчонке-то я розы бы купил, мать!
Вера Дмитриевна долго смотрела ему вслед и потом подняла глаза на небо:
‒ Спасибо, Господи, помогаешь мне. Не забываешь душу грешную.
На какой-то момент ей показалось, что в небе появился какой-то тёмный столб. И вдруг она снова отчетливо увидела клубы дыма!
‒ Господи! – произнесла она побелевшими губами. – Нешто, правда, пожар где?
‒ Какой пожар? – удивилась услышанному тётя Тася, ‒ ты чегой-то, Вер, от счастья глупости говорить, что ли, начала?
Вера Дмитриевна с силой закрыла глаза, помотала головой и открыла их. Никакого столба дыма и клубов не было.
‒ Видать, нечистый меня смущает, – подумала она и виновато ответила:
‒ Да, что-то мне видится не то сегодня с самого ранья. От усталости, наверное. Сплю-то мало последнее время, вот и мерещится всякая ерунда.
К обеду она продала почти половину и уже хотела собираться обратно, как белые клубы явственно возникли перед её взором снова.
Выручка получилась неплохой, но деньги уже не радовали женщину. Ей внезапно захотелось вернуться домой, и она, не говоря ни слова, стала собираться.
‒ Ба, куда это ты? – удивилась тётя Тася. – Такая торговля сегодня бойкая, ‒ а ты домой собралась? Никак, дело какое срочное?
‒ Тётя Тася, пригляньте за моими цветочками, ‒ попросила Вера Дмитриевна, ‒ я на полчасика отлучусь. Надо мне.
‒ Ну поди, поди, коли надо, ‒ нараспев произнесла тётя Тася, ‒ пригляжу за цветками-то твоими. Ты прямо седни сама не своя, я уж вижу. Можа, дома что приключилося? Или Ванька опять озорует, баловник этакой? Ай, соседке окно футбольным мячом разбил снова? Все мы последышей своих балуем, они и рады побезобразничать.
Не отвечая на вопросы, Вера Дмитриевна поспешила в находящуюся недалеко церковь.
Обычно она подолгу стояла у иконы Владимирской Богоматери. Сама она была родом из Владимира, и ей почему-то казалось, что этот образ должен помогать «своим». Сегодня женщина только торопливо перекрестилась на любимую икону и поискала глазами образ «Неопалимая Купина».
‒ Матушка, Богородица, ‒ зашептали её губы, ‒ не допусти пожара в дому моём. Убереги, защити дом и всё, что рядом с ним находится. И детей моих – Василия, Якова и Ванюшку тоже. Чтобы они не попали в огонь-полымя.
Вера Дмитриевна не знала молитвы, поэтому говорила то, что думала. Не заметила она и того, что вместо «отрока Ивана» назвала младшего сына Ванюшкой. Она не подумала, что старший – Василий – уже был женат. Яков тоже учился в техникуме в другом городе. Но когда мать просит за детей, она просит за всех, независимо от того, где они находятся.
Народу в церкви почти не было. Сбоку от Веры Дмитриевны, кряхтя и кашляя, молился на коленях какой-то старик.
‒ Болезный, верно, ‒ подумала женщина, глядя на бледное осунувшееся лицо, которое даже в сумеречном храме было неестественно белым.
Поставив свечи, она ещё раз у выхода повернулась и перекрестилась на образ Владимирской Богоматери:
‒ Помоги, Матушка, нам, грешным, ‒ привычно произнесли её губы.
Торговать в тот день она больше не стала. Собрала цветы, попрощалась, пожелала всем хорошей торговли и заторопилась в обратный путь. Пока ехала в автобусе, всё вглядывалась: не увидит ли снова страшных клубов дыма. Но всё было спокойно.
Вот и знакомая остановка. Женщина быстро прошла переулком и вышла на их улицу. Всё было тихо, как всегда. Дом стоял на месте с приветливо открытыми ставнями. Вера Дмитриевна выдохнула. «Эх, можно было бы остаться на торговой точке, ‒ упрекнула она себя, ‒ чего это я как заведенная домой рванула? Поддалась на какие-то ненужные мысли. Нафантазировала!»
‒ Вера, Верочка! – услышала она. Женщина остановилась и обернулась на зов. К ней бежала соседка Марина, а за ней, едва успевая, семенила двухгодовалая дочка.
‒ Как хорошо, что ты приехала! – и Марина схватила Веру Дмитриевну за плечи. – Беги скорей в больницу. Ванька твой…
‒ Что? Что с Ванечкой? – прошептали губы Веры Дмитриевны, отказываясь повиноваться.
‒ Да со спичками, видать, баловался! – торопливо заговорила Марина. – Ты как уехала, он какую-то ораву незнакомых мальчишек в дом привёл. Кто уж из них виноват – это потом разберетесь. Хорошо, мой Михаил увидел, что занавески горят! Всё бросил – и помчался к тебе. А они, поросята, как сиганули из дома-то – он и не разобрал, что за мальчишки были. Хорошо, у тебя бочка, из которой ты обычно цветы поливаешь, стоит около крыльца. Михаил схватил ведро – и давай тушить огонь! Прямо с улицы плескал. А потом Семён ещё, сосед твой, с другой стороны прибежал с лопатой. Михаил воду ведро за ведром всё лил, а Семен землёй забрасывал. Вот так и потушили огонь, скажи им спасибо. Дом только изнутри залили здорово, но уж по-другому нельзя было…
‒ А Ваня? Где Ваня? Что с ним? ‒ наконец вернулся голос к Вере Дмитриевне.
‒ В больнице Ваня, ‒ повторила Марина, поднимая подоспевшую дочку на руки. – Руку обжег, да волосы немного у него обгорели. Считай, повезло тебе. Ты цветы оставь пока да беги на край улицы, больница там. – и она махнула рукой. ‒ Мы даже «Скорую» не вызывали, Михаил сам отнёс его на руках. Перепугался парень здорово, конечно, но – Слава Богу – жив остался.
Вера Дмитриевна поправила платок, развернулась и, не разбирая дороги, побежала в сторону больничного корпуса.
‒ Да скажи озорнику своему, ‒ крикнула ей вдогонку Марина, ‒ чтобы больше не баловал со спичками-то!
Но Вера Дмитриевна уже не слышала этих слов.
‒ Спасибо, Матушка Богородица», ‒ повторяла она про себя. ‒ Главное – Ванечка жив остался. Спасибо. Спасибо тебе…
Как хорошо, что всё закончилось благополучно!
Вот такое чувствительное сердце у матерей за своих детей!