пятидесятилетней женщиной. Бабушка, как и остальные попутчицы, в открытом летнем сарафане, Валька в коротких штанишках и легкой рубашонке — поутру (до полдня) под сенью раскидистых тополей и лип еще свежо, но не беда... Зато как задорно идти в радостном многоголосье детворы и окриках родительниц, опекающих шустрых деток, как курицы крохотных цыплят. Что странно, пожалуй, только Валькин дом-барак позволял такие невзыскательные прогулки с детьми, мальчик не встречал подобных экскурсий из соседних дворов. Идти, по детским понятиям, предстояло донельзя далеко. Топали как будто веки вечные... Ножки, конечно, уставали... Но на то и привалы-остановки, когда разрешалось присесть, а то и полежать на буйно разросшейся травке у корней высоченных деревьев. И тогда дети начинали забавляться игрой в петушка или курочку. Растет такая травка, по-научному — тимофеевка-мятлик, с пушистой метелкой по концу тонкого стебля. В народе растение зовут по-всякому: и луговик, и овсяница, и щучка... Зажимаешь стебелек между большим и указательным пальцами и с усилием тянешь вниз так, чтобы крохотные колоски метелки собрались в пучок — «хохолок». Если тот получится ровным, значит, «курочка», если из него торчит хвостик — то «петушок». Вот дети и загадывали друг дружке, что выйдет, угадал — выиграл, а нет — проиграл... Забавно, однако.
Но вот сад заканчивался, и гомонящий люд гуртом вываливал на отлогий берег речки. Внизу расстилалась раздольная, как тогда виделась, бескрайняя луговая пойма, на противоположной стороне которой возвышались холмистые склоны, поросшие кряжистыми дубками. Вот и Гадка...Впрочем, это народное прозвище, о правильном названии Валентин узнал уже в старших классах. Маленькая и незатейливая речушка, с весело струящимся потоком, укутанная по бережкам купами раскидистых ракит. Но встречаются и укромные заводи, как правило, служащие водопоем для окрестных стад и бродом для случайных пешеходов. Перейдя шаткий деревянный мосток, женщины находили песчаный бережок и расстилали заготовленные одеяльца или иную тряпицу, чинно рассаживались, доставая запасенную провизию. Ну а дети, скинув лишнюю одежду, оставшись в трусиках, устремлялись купаться... К полдню водица на мелководье прогревалась, плескаться в «парном молоке» было в удовольствие. Старшие не боялись за раскрепощенных чад, речушка мелкая, взрослому человеку до колен. Хотя имелись и омуты, но туда ходить строго-настрого запрещалось, да никто по малолетству и не отваживался... И вот, накупавшись, садились полдничать... Разумеется, все делились, чем Бог послал, да иного и быть не могло, жадность тогда не приветствовалась... Откушав, позагорав на ласковом солнышке, отдохнув, отправлялись обратно. Отрадное было времечко!
Случалось также, что старшие ребята брали Вальку на велосипедные прогулки до речки, сажали на перекладину рамы, жестко, но ничего, зато едешь... По пути бурный восторг у мальца вызывало скатывание с высоченного бугра вниз до самого русла реки. Бешеная скорость! И как только старший пацан не боится разбить и себя, и малютку вдребезги. Но ничего — обходилось... Спустя годы, подростком, и сам так скатывался... Но, став взрослым, уже притормаживал на спуске, иначе ненароком и шею сломаешь...
Но зримо-подробные воспоминания Валентина связаны с ближним большим прудом со странным названием Янсон. Пруд этот, обустроенный еще до войны местным совхозом, без преувеличения считался местной достопримечательностью. Вольготно раскинувшееся русло водоема раскорячилось укромными усынками, любимым местом для рыболовов и купаний детворы. В зимнее время, по сути, отвесная плотина превращалась в скоростной спуск для смельчаков-лыжников, а каток на расчищенном от снега русле привлекал и млад и стар, и со «снегурками» на ремешках, и с длинными дорогущими «норвежками».
Однажды Валька наблюдал за рыбной ловлей, как тогда понималось, уже взрослых ребят — знакомых, живущих поблизости с ним. Мальчик переходил от одного рыбачка к другому, те откровенно показывали бесхитростный улов, иные разрешали даже запустить руку в бидончик и пощупать плескавшихся в тесноте колких карасиков и пескарей. В особенности везло верзиле с часами на руке, по видимости, самым старшим из ребят-рыбаков. Парень вел себя покровительственно и явно благоволил к Вальке. Но мальчуган не оценил такого благодушия... Как бы невзначай запуская руку в садок того «дяди Степы», хитрюга уворовывал рыбку за рыбкой, которых затем украдкой переносил соседскому Вовке. Но вскоре убыль улова была обнаружена, вызвав ироничное внимание к шкодливому поступку. Вальку по малолетству не ругали, да и стыдно парнишке не было. «Покража» обернулось забавной шуткой... Гораздо позже мальчик осознал собственный проступок, но уж так хотелось тогда помочь давнему дружку Вовке, которому в тот день странно не везло...
Но, как говорится, это семечки... На пруду произошло нечто такое, о чем бабушка Лара строго-настрого велела ребенку помалкивать. Хотя и понятно... здесь явственно просматривалась вина женщины, недогляд которой закончился бы весьма плачевно. Валентин, естественно, не помнил подробностей происшедшего, вспоминал больше со слов бабушки. Впрочем, став подростком мальчик проговорился и открыл эту страшную тайну матери, но событие уже ушло в далекое прошлое и уже не вызвало не то что скандала, но даже и серьезных нареканий, одним словом, по давности лет — сошло Ларисе Станиславовне с рук.
Вальке, по всей видимости, было тогда не больше пяти лет, поэтому он и не смел рассуждать об имевших место обстоятельствах. Но хватит тянуть кота за хвост... В летнее время, в непродолжительный купальный сезон, пологие берега пруда Янсон постоянно усеяны окрестными жителями. Никаких специальных удобств, разумеется, там не было: ни кабин-раздевалок, ни оборудованных заборчиком «лягушатников» для малышни. Но, по заведенному обычаю, вблизи мелководья обыкновенно устраивались мамочки и бабушки с малыми детками, плескавшимися в тепленькой водице, не отходя далеко от берега. Само собой и Валька с бабой Ларой выбирали подобные местечки. По обыкновению женщины принимали воздушные ванны и обсуждали насущные местные проблемы, то есть, проще говоря, сплетничали...
Эти жуткие мгновения навсегда запечатлелись в сознании Валентина. Зелено-голубое тяжелое марево и над головой, и вокруг... Уходящие к верху большие стеклянные(?) шарики-пузырьки... Хочется вздохнуть, но воздуха нет, нос и рот плотно заткнуты... И наступает темнота...
Потом малыша откачали... Но тот даже не помнил собственного кашля...
Как позже бабушка рассказывала — увлекшись беседой, она и не заметила, что внук зашел за грань дозволенного... Да и имелась ли та грань? Обыкновенно родительницы пристально наблюдают за чадами и чуть что предостерегающе кричат, запрещая ребенку заходить на глубину выше детского пояса. А тут за Валькой попросту не уследили... Спасибо тетке Фросе, которая не сдернув платья, так и шуганула с разбега в воду и вытащила уже бессознательного крошку на берег. Бог милосерд — обошлось...
С этого дня Валентин лет до двенадцати панически боялся погружаться для купания в открытые водоемы. Да и потом с грехом пополам научился плавать, да и то по-собачьи.. Ноги упорно не хотели подниматься к верху, тянули вниз, в бездну...
Скажите, полная ерунда, ну и что такого — не умеет плавать, как остальные... Но не говорите... Вот, собственно, и завязочка для комплекса неполноценности. Таковой присутствует в каждом человеке, да не всякий в нем признается, даже самому себе. Один боится высоты, другой боится начальства... Страх заложен в природу человека, потому и нет абсолютного бесстрашия, ну уж если только у полных идиотов — но тех держат в клетках для буйнопомешанных.
Валька эту ношу почувствовал еще в детском садике. Но по порядку...
Мать сошлась с Павлом, когда мальчику едва стукнуло шесть лет. Отчим тогда сильно не пил и поначалу выглядел образцовым семьянином. Молодожены частенько брали мальчугана на совместные прогулки, а с наступившим теплым летом вечером, после работы, отправлялись на пруд. Там Павел, похваляясь перед близкими, плавал брассом и кролем, часто и надолго нырял. Да и вообще, Куница выглядел этаким ухарем.
И вот Павлу (которого Валька так и не назвал папой) взбрело в голову научить пацаненка плаванию. Мама Валентина, сама плавать не умевшая, относилась благосклонно к затее мужа, несмотря на категорические протесты сына, даже убегавшего подальше от «страшной» воды. Женщина смеялась над непонятными причудами ребенка и поощряла мужа к активным действиям. Как же мальчик ее тогда не любил... Павел же подманивал пасынка, сграбастывал и увлекал «на глубину». При этом Валентин испуганно орал благим матом во всю ивановскую, вызывая недоуменные взгляды окрестных купальщиков. А уж когда отчим заходил в воду по собственную грудь, тогда паренек мертвой хваткой цеплял мужчину за шею, так что незадачливому учителю приходилось вылазить на берег со словами: «Он меня самого утопит, ишь как вцепился, не оторвешь...». Один раз Павел сумел изловчиться, отщепил ручонки ребенка и оттолкнул того... Валька, что было сил, забарахтался, подобно брошенному в воду щенку, но на плаву так и не удержался. Как оказался «на суше», мальчик не знает. Одно только крепко втесалось в голову. Мать стала укорять мужа за легкомыслие, видимо, осознав собственную опрометчивость. На что Куницын, отбрехиваясь, во всеуслышание заявил: «Говно не тонет...», остальная произнесенная фраза уже не имела для Вальки никакого значения... С того дня Валька больше с отчимом и матерью на пруд ни ногой...
И еще один унизительный довесок к этому неприглядному инциденту. Паренька, как говорится, с «младых ногтей» привлекал «женский пол», уж как «шпингалет» любил воображать перед девочками-сверстницами, форсил и выдрючивался на всевозможные лады, выискивая расположение этих «мамзелей». А вдруг — такая бяка!.. Однажды девчушка-детсадовка оказалась свидетельницей конфуза мальчика на пруду и чисто по-бабьи разнесла эту весть по садику, педалируя словами: «Орет, как резанный!.. Как малюточка...». Вот это позор! Стыдоба!..
Чтобы реабилитироваться перед девочками, день спустя Валентин по секрету заявил подружкам, что у него стеклянный глаз, видимо, спроецировал глазной протез отчима на себя. Что определенно вызвало сиюминутный интерес девчонок к нему. Но Вальке и этого хватило... Мальчик получил внимание «прекрасных особ» и был тогда счастлив.
Рыжая гладь шоссе петляет меж приземистых покатых холмов. В разрезах встречных карьеров пластом свежей халвы маслянится глина, да и сама почва отдает серо-бурым оттенком. Российское Нечерноземье — скудная, истощенная земля — то ли дело наши тучные черноземы. Глядя на такую отпущенную природой нищету, становится понятно, отчего по радио и телевидению так часто славят хлеборобов Нечерноземья — по упорному труду и воздаваемая честь. Одно дело бросать семя в благодатную пашню, другое дело в хилый суглинок, а ведь итог полагается один — хлеб.
«Газик» лихо несется по навощенной
